"Зря я приперся к ним."
- Что-то ты пожелтел, - продолжал Володя. - Наверное, питаешься плохо? Нет, мужику надо питаться хорошо. Передай жене...
Володя тяпнул, закусил куриной ножкой и стал пересказывать на украинском языке бородатую историю, выдавая ее за свою.
Иван Исаакович махнул рукой: "Тебе просто захотелось на своем языке побалакать. Мы, финны, когда выпьем, тоже начинаем..."
Окривевший Фомич, грузный, как пингвин, сидя на диване, рассказывал что-то свое, тоже с украинскими словечками.
- Во! Слушай, Дима! Запоминай, как надо писать для народа. Так и запомни, запиши: "Усе девки". Живая речь! Живое слово! Запоминай! Ах, как хорошо рассказывает! Здесь большой восклицательный знак! - Подпальный, как дирижер взмахивал рукой после ругательства Фомича. - А здесь - маленький... - плавно опускал он руку и блестел покрасневшими глазами.
Я сказал, что оставил на плитке чайник, и, вежливо попрощавшись, побрел на свою площадку по тропинке в снегу. Пытался подбодрить себя тем, что писательская стезя такова. Коль встал на нее - крепись. Сколько еще придется выслушать отзывов.
Щенки, когда я открыл дверь, бросились мне под ноги с визгом и попискиванием.
12 января 1984 г.
Дежурю в ОТХ. Позавчера был в "Неве", разговаривал с литконсультантом Б. Говорили о моей повести "Феномен Крикушина". Начал он с того, что впившись в меня немигающим взглядом следователя, спросил, что такое счастье в моем понимании. Я ответил, что в моем понимании, это состояние души и поинтересовался, как он понимает эту сложную морально-этическую категорию. Литконсультант бодро выпалил несколько цитат из классиков, но своего отношения к ним не проявил.
Побегав глазами, он спросил, какой бы сбывающийся рассказ я написал, будь на месте героя моей повести - Крикушина. "Не знаю", - сказал я. Он хмыкнул и стал делать замечания по тексту повести. Я записывал. Кое с чем согласен. Повесть он назвал грамотной, профессионально написанной, но не лишенной изъянов и промахов. Пообещал отдать ее Самуилу Лурье - сотруднику отдела прозы. Звонить тому не раньше, чем через месяц.
Разговор мне не понравился. Б. словно уличал меня в недоброжелательном отношении к происходящему в нашей стране. Особенно, когда я заметил, что правду почему-то не любят, предпочитая ей трескучую ложь.
- Боюсь, что с такими настроениями ваша повесть может не состояться, сухо сказал он. - Наше общество любит, ценит правду и стремится к ней. Да!
Потом я разговаривал по телефону с Яковом Липковичем. Мы когда-то вместе работали в ЛИВТе. Он болеет. Повесть хвалил, но сказал, что шансы ее напечатать: 50:50. Как повезет. Советовал ехать в Москву, обивать пороги редакций, пить, если потребуется, с нужными людьми, заводить знакомства.
- Старайтесь проникнуть в издательства. С писателями дружить хорошо, но они ничем вам не помогут.
И работать, работать, работать. С вершины его 60 лет я для него страшно молод, и все у меня впереди. "Года два-три, и вы, я думаю, добьетесь успеха, - подбодрил он. - Ищите свою тему..."
С Нового года вновь начал бегать по Смоленскому кладбищу. Когда бежишь по дорожкам и читаешь их названия, переносишься в прошлый век. Пошехонская, Первая Кадетская, Вторая Кадетская, Петроградская...
Пробегаю мимо могилы исследователя морей Вилькицкого и его сына, мимо могилы художника Маковского...
Отдышавшись, делаю зарядку и подтягиваюсь на турнике, который нашел меж двух стареньких берез. Пока только 5 раз. Позор!.. Хочу достичь десяти подтягиваний, как в недавние годы.
24 января 1984г.
Сегодня у Ольги день рождения. 27 лет. Подарил ей кеды. Хочу, чтобы она бегала вместе со мной. А Максимка бы гулял с нами в это время. Можно и по очереди бегать. Семья должна быть спортивной.
Приснился сон. Я - участник первой мировой войны, командир какого-то корпуса. Я - современный человек - попадаю в среду 1914 года и понимаю, что это шутка провидения, фантастический сдвиг в пространстве и времени.
Военные действия ведутся в Прибалтике. Хутора, узкоколейка, заросшая травой. Я хочу бежать, мне страшно, я понимаю бесперспективность войны. Летают аэропланы и сбрасывают железные стрелы. Они стаей впиваются мне в голову, но не глубоко - я вытаскиваю их. По узкоколейке едут солдаты кайзера, они сидят на танках - веселые, крепкие. Въезжают в тыл нашего корпуса. Паника среди командования. Мой зам отпросился домой в отпуск. Я понимаю, что это хитрость. Хочу спрятаться в погреб, но я на виду, все следят за мной. Невнятная мысль о большевиках, тяжелые взгляды солдат - я для них офицерская сволочь, спасающая свою шкуру.
Солдаты кайзера начинают сгонять народ в толпу, никто не сопротивляется, прибалты даже рады... Кошмар, одним словом.
27 января 1984г.
Забавные рассуждения Сергея Залыгина в "Известиях":
"В историческом плане русская классика явилась России и миру в одно безусловно чудесное мгновение: год рождения Пушкина - 1799, Гоголя - 1809, Белинского - 1811, Гончарова и Герцена - 1812, Лермонтова - 1814, Тургенева - 1818, Некрасова, Достоевского - 1821, Островского - 1823, Салтыкова-Щедрина - 1826, Толстого - 1828.
Одна женщина могла бы быть матерью их всех, родив старшего сына в возрасте семнадцати, а младшего - в сорок шесть лет.
Необыкновенное явление, вероятно, можно объяснить несколькими обстоятельствами: пробудившимся самосознанием России в войне 1812 года, а вслед за этим - социально-демократическим движением декабристов, которые не только воодушевляли новорожденную литературу своими идеями, но и принимали в литературной жизни того времени самое непосредственное и живое участие и, наконец, тем, что очень условно можно назвать определенным стечением обстоятельств культурного развития России..
Такие писатели, как Пушкин, Гончаров, Тургенев, Толстой, кроме исключительной природной одаренности, были, вероятно, и наиболее образованными людьми своего века.
...Гении это непредусмотренное "вдруг"! Их объясняют после них, при жизни - они величины неопределенные".
Горький, Маяковский, Есенин, Шолохов... Все? Где "Война и мир" 1941 года? Нет ее. Надо думать, пока. Хотя есть "В окопах Сталинграда". Зато много бытописателей: В. Маканин, А. Ким, В. Курчаткин, Р. Киреев, Бежин...
Правда, есть В. Конецкий и А. Житинский - писатели честные и острого взгляда.
Шолохов недавно умер. Похоронили в Вешенской. Последний из могикан?...
Сюжетик или эпизод. "Неразбериха".
Вскоре началась форменная неразбериха. Все замкнуло, закоротило, перепуталось.
Петров включал телевизор, а в унитазе водопадом шумела вода. Петров поворачивал рычажок газовой плиты - газ не шел, но зато в спальне загорался свет. Втыкал в розетку электроутюг - звенел замок. Но когда нажимал на кнопку звонка, надеясь проследить взаимосвязь двух электрических устройств, электроутюг не включался, а открывалась форточка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
- Что-то ты пожелтел, - продолжал Володя. - Наверное, питаешься плохо? Нет, мужику надо питаться хорошо. Передай жене...
Володя тяпнул, закусил куриной ножкой и стал пересказывать на украинском языке бородатую историю, выдавая ее за свою.
Иван Исаакович махнул рукой: "Тебе просто захотелось на своем языке побалакать. Мы, финны, когда выпьем, тоже начинаем..."
Окривевший Фомич, грузный, как пингвин, сидя на диване, рассказывал что-то свое, тоже с украинскими словечками.
- Во! Слушай, Дима! Запоминай, как надо писать для народа. Так и запомни, запиши: "Усе девки". Живая речь! Живое слово! Запоминай! Ах, как хорошо рассказывает! Здесь большой восклицательный знак! - Подпальный, как дирижер взмахивал рукой после ругательства Фомича. - А здесь - маленький... - плавно опускал он руку и блестел покрасневшими глазами.
Я сказал, что оставил на плитке чайник, и, вежливо попрощавшись, побрел на свою площадку по тропинке в снегу. Пытался подбодрить себя тем, что писательская стезя такова. Коль встал на нее - крепись. Сколько еще придется выслушать отзывов.
Щенки, когда я открыл дверь, бросились мне под ноги с визгом и попискиванием.
12 января 1984 г.
Дежурю в ОТХ. Позавчера был в "Неве", разговаривал с литконсультантом Б. Говорили о моей повести "Феномен Крикушина". Начал он с того, что впившись в меня немигающим взглядом следователя, спросил, что такое счастье в моем понимании. Я ответил, что в моем понимании, это состояние души и поинтересовался, как он понимает эту сложную морально-этическую категорию. Литконсультант бодро выпалил несколько цитат из классиков, но своего отношения к ним не проявил.
Побегав глазами, он спросил, какой бы сбывающийся рассказ я написал, будь на месте героя моей повести - Крикушина. "Не знаю", - сказал я. Он хмыкнул и стал делать замечания по тексту повести. Я записывал. Кое с чем согласен. Повесть он назвал грамотной, профессионально написанной, но не лишенной изъянов и промахов. Пообещал отдать ее Самуилу Лурье - сотруднику отдела прозы. Звонить тому не раньше, чем через месяц.
Разговор мне не понравился. Б. словно уличал меня в недоброжелательном отношении к происходящему в нашей стране. Особенно, когда я заметил, что правду почему-то не любят, предпочитая ей трескучую ложь.
- Боюсь, что с такими настроениями ваша повесть может не состояться, сухо сказал он. - Наше общество любит, ценит правду и стремится к ней. Да!
Потом я разговаривал по телефону с Яковом Липковичем. Мы когда-то вместе работали в ЛИВТе. Он болеет. Повесть хвалил, но сказал, что шансы ее напечатать: 50:50. Как повезет. Советовал ехать в Москву, обивать пороги редакций, пить, если потребуется, с нужными людьми, заводить знакомства.
- Старайтесь проникнуть в издательства. С писателями дружить хорошо, но они ничем вам не помогут.
И работать, работать, работать. С вершины его 60 лет я для него страшно молод, и все у меня впереди. "Года два-три, и вы, я думаю, добьетесь успеха, - подбодрил он. - Ищите свою тему..."
С Нового года вновь начал бегать по Смоленскому кладбищу. Когда бежишь по дорожкам и читаешь их названия, переносишься в прошлый век. Пошехонская, Первая Кадетская, Вторая Кадетская, Петроградская...
Пробегаю мимо могилы исследователя морей Вилькицкого и его сына, мимо могилы художника Маковского...
Отдышавшись, делаю зарядку и подтягиваюсь на турнике, который нашел меж двух стареньких берез. Пока только 5 раз. Позор!.. Хочу достичь десяти подтягиваний, как в недавние годы.
24 января 1984г.
Сегодня у Ольги день рождения. 27 лет. Подарил ей кеды. Хочу, чтобы она бегала вместе со мной. А Максимка бы гулял с нами в это время. Можно и по очереди бегать. Семья должна быть спортивной.
Приснился сон. Я - участник первой мировой войны, командир какого-то корпуса. Я - современный человек - попадаю в среду 1914 года и понимаю, что это шутка провидения, фантастический сдвиг в пространстве и времени.
Военные действия ведутся в Прибалтике. Хутора, узкоколейка, заросшая травой. Я хочу бежать, мне страшно, я понимаю бесперспективность войны. Летают аэропланы и сбрасывают железные стрелы. Они стаей впиваются мне в голову, но не глубоко - я вытаскиваю их. По узкоколейке едут солдаты кайзера, они сидят на танках - веселые, крепкие. Въезжают в тыл нашего корпуса. Паника среди командования. Мой зам отпросился домой в отпуск. Я понимаю, что это хитрость. Хочу спрятаться в погреб, но я на виду, все следят за мной. Невнятная мысль о большевиках, тяжелые взгляды солдат - я для них офицерская сволочь, спасающая свою шкуру.
Солдаты кайзера начинают сгонять народ в толпу, никто не сопротивляется, прибалты даже рады... Кошмар, одним словом.
27 января 1984г.
Забавные рассуждения Сергея Залыгина в "Известиях":
"В историческом плане русская классика явилась России и миру в одно безусловно чудесное мгновение: год рождения Пушкина - 1799, Гоголя - 1809, Белинского - 1811, Гончарова и Герцена - 1812, Лермонтова - 1814, Тургенева - 1818, Некрасова, Достоевского - 1821, Островского - 1823, Салтыкова-Щедрина - 1826, Толстого - 1828.
Одна женщина могла бы быть матерью их всех, родив старшего сына в возрасте семнадцати, а младшего - в сорок шесть лет.
Необыкновенное явление, вероятно, можно объяснить несколькими обстоятельствами: пробудившимся самосознанием России в войне 1812 года, а вслед за этим - социально-демократическим движением декабристов, которые не только воодушевляли новорожденную литературу своими идеями, но и принимали в литературной жизни того времени самое непосредственное и живое участие и, наконец, тем, что очень условно можно назвать определенным стечением обстоятельств культурного развития России..
Такие писатели, как Пушкин, Гончаров, Тургенев, Толстой, кроме исключительной природной одаренности, были, вероятно, и наиболее образованными людьми своего века.
...Гении это непредусмотренное "вдруг"! Их объясняют после них, при жизни - они величины неопределенные".
Горький, Маяковский, Есенин, Шолохов... Все? Где "Война и мир" 1941 года? Нет ее. Надо думать, пока. Хотя есть "В окопах Сталинграда". Зато много бытописателей: В. Маканин, А. Ким, В. Курчаткин, Р. Киреев, Бежин...
Правда, есть В. Конецкий и А. Житинский - писатели честные и острого взгляда.
Шолохов недавно умер. Похоронили в Вешенской. Последний из могикан?...
Сюжетик или эпизод. "Неразбериха".
Вскоре началась форменная неразбериха. Все замкнуло, закоротило, перепуталось.
Петров включал телевизор, а в унитазе водопадом шумела вода. Петров поворачивал рычажок газовой плиты - газ не шел, но зато в спальне загорался свет. Втыкал в розетку электроутюг - звенел замок. Но когда нажимал на кнопку звонка, надеясь проследить взаимосвязь двух электрических устройств, электроутюг не включался, а открывалась форточка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109