Я прогуливаюсь по платформе и курю. Коканд — довольно крупная станция с запасными путями и паровозным депо. Локомотив, который вез нас от Узун-Ада по ровной, почти горизонтальной местности, будет здесь заменен другим, более мощным. Среди ущелий Памирского плоскогорья, на крутых подъемах, нужны машины, обладающие большей силой тяги.
Я слежу за маневрами. Когда локомотив с тендером были отцеплены, багажный вагон, где находится Кинко, оказался в голове поезда.
Молодой румын поступит крайне неосмотрительно, если вздумает сейчас выйти на платформу. Его тотчас же заметят «городовые», которые так и шныряют взад и вперед, пристально разглядывая каждого пассажира. Тихонько сидеть в своем ящике и не высовываться из вагона — это самое лучшее, что может сделать мой номер 11. А я тем временем раздобуду какой-нибудь еды и постараюсь проникнуть к нему до отхода поезда.
Вокзальный буфет открыт. Как хорошо, что там нет Попова, а то бы он удивился и спросил, зачем я запасаюсь провизией. Ведь в вагоне-ресторане есть все необходимое.
Немного холодного мяса, хлеба и бутылку водки — вот и все, что мне удается получить в буфете.
На вокзале довольно темно. Горят лишь несколько тусклых ламп. Попов разговаривает с каким-то железнодорожным служащим. Новый локомотив еще не подан. Момент подходящий! Незачем ждать, пока мы выйдем из Коканда. Повидавшись с Кинко, я смогу, по крайней мере, провести спокойную ночь, а спать мне, признаться, очень хочется.
Поднимаюсь на площадку и, убедившись, что меня никто не видит, прохожу в багажный вагон и, чтобы предупредить Кинко, говорю вполголоса:
— Это я!
Он сидит в своем ящике. Советую ему быть еще более осторожным и поменьше расхаживать по вагону. Провизии он очень обрадовался, потому что еды у него почти не осталось.
— Не знаю, как вас и благодарить, господин Бомбарнак, — говорит он.
— Раз не знаете, так избавьте себя от этой заботы, дорогой Кинко, — отвечаю я. — Так будет проще.
— Сколько времени мы простоим в Коканде?
— Два часа.
— А когда будем на границе?
— Завтра, в час дня.
— А в Кашгаре?
— Еще через пятнадцать часов. В ночь с девятнадцатого на двадцатое.
— Вот где будет опасно, господин Бомбарнак.
— Да, Кинко, там будет опасно. Если трудно попасть в Россию, то еще труднее из нее выбраться, когда у дверей стоят китайцы. Китайские таможенники не пропустят через границу, пока внимательно нас всех не осмотрят. Но такие строгости применяются только к пассажирам, а не к багажу. А так как этот вагон предназначен только для груза, идущего в Пекин, то я думаю, вам особенно нечего бояться. Итак, доброй ночи. Ради предосторожности, не буду здесь больше задерживаться…
— Доброй ночи, господин Бомбарнак! Доброй ночи!
Я вернулся на свое место и так крепко заснул, что не слышал сигнала к отправлению.
До рассвета поезд проехал только одну крупную станцию — Маргелан, где стоял очень недолго.
В Маргелане шестьдесят тысяч жителей, и фактически он является столицей Ферганской области, а не Коканд, где климат вреден для здоровья. Город, конечно, делится на две части — русскую и туземную. Однако в туземных кварталах нет ничего примечательного, не сохранилось никаких памятников старины, а потому читатели не осудят меня за то, что я не прервал своего сна, чтобы окинуть Маргелан беглым взглядом.
Достигнув Шахимарданской долины, поезд снова выбрался на ровное степное пространство, что позволило ему развить нормальную скорость.
В три часа утра — сорокапятиминутная остановка на станции Ош. Тут я вторично пренебрег своими репортерскими обязанностями и ничего не увидел. Оправдаться я могу лишь тем, что и здесь смотреть не на что.
За станцией Ош полотно железной дороги выходит к границе, отделяющей русский Туркестан от Памирского плоскогорья и обширной страны кара-киргизов.
Эту часть Центральной Азии непрерывно тревожат плутонические силы, колеблющие земные недра. Северный Туркестан не раз подвергался воздействию разрушительных толчков. Здесь еще хорошо помнят землетрясение 1887 года, и я сам мог видеть в Ташкенте и Самарканде неопровержимые доказательства вулканической деятельности. К счастью, подобные катаклизмы случаются не так уж часто. Но слабые толчки и колебания почвы наблюдаются регулярно на протяжении всей длинной нефтеносной полосы — от Каспийского моря до Памирского плоскогорья.
Вообще же эта область — одна из интереснейших частей Центральной Азии, какие только может посетить турист. Хотя майору Нольтицу не приходилось бывать дальше станции Ош, он хорошо знает эти места по современным картам и описаниям новейших путешествий. Среди авторов записок следует назвать Капю и Бонвало — двух французов, которых я рад приветствовать, находясь вдали от родины. Майору, как и мне, хочется увидеть эти места, а потому мы оба, с шести часов утра, стоим на вагонной площадке, вооружившись биноклем и путеводителем.
Памир по-персидски называется Бам-и-Дуниа, что значит «Крыша мира». От него лучами расходятся могучие горные цепи Тянь-Шаня, Куэнь-Луня, Каракорума, Гималаев и Гиндукуша. Эта горная система шириною в четыреста километров, в течение стольких веков представлявшая непреодолимую преграду, покорена и завоевана русским упорством. Славянская раса и желтая пришли теперь в соприкосновение.
Да простят мне читатели некоторый преизбыток учености, которой, как легко догадаться, я всецело обязан майору Нольтицу. Вот что я от него узнал.
Европейские путешественники немало потрудились над изучением Памирского плоскогорья. После Марко Поло, венецианца, жившего в XIII веке, кого мы встречаем здесь в поздние времена? Англичан — Форсайта, Дугласа, Бидьюфа, Йонгхесбенда и знаменитого Гордона, погибшего в области Верхнего Нила; русских — Федченко, Скобелева, Пржевальского, Громбчевского, генерала Певцова, князя Голицына, братьев Грум-Гржимайло; французов — д'Оверня, Бонвало, Капю, Папена, Брейтеля, Блана, Ридгвея, О'Коннора, Дютрей де Рена, Жозефа Мартена, Гренара, Эдуарда Блана; шведа — доктора Свен-Гедина. Благодаря этим исследователям, Крыша мира приоткрылась, будто ее коснулась рука Хромого беса note 79, и все увидели, какие под ней кроются тайны.
Теперь известно, что Крышу мира образуют многочисленные ложбины и пологие склоны, находящиеся на высоте более трех тысяч метров; известно, что над ними возвышаются пики Гурумди и Кауфмана, высотою в двадцать две тысячи футов, и вершина Тагарма, в двадцать семь тысяч футов; известно, что с этой вершины на запад течет река Оксус или Амударья, а на восток река Тарим; известно, наконец, что ее склоны составлены главным образом из первичных горных пород, перемежающихся со сланцами и кварцем, красным песчаником вторичной эпохи и наносной глинисто-песчаной почвой, так называемым лессом, которым изобилуют в Центральной Азии четвертичные отложения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60