Над пустыней нависла такая темная ночь, что мне начинает казаться, будто я нахожусь на корабле, скользящем в сплошном мраке по безбрежному океану.
Из купе начальника поезда пробивается сквозь занавески слабый свет. Подождать, пока он погаснет? Нет, скорее всего, он будет гореть до утра.
Во всяком случае, Попов не спит — я слышу, как он ворочается.
Стою на площадке, держась за поручни. Наклонившись вперед, я вижу светлую полосу, которую отбрасывает ламповый прожектор на локомотиве. Создается впечатление, что перед нами расстилается огненный путь. Надо мною быстро и беспорядочно проносятся клочковатые тучи, а в разрывах туч мерцает несколько созвездий. Вот Кассиопея, на севере — Малая Медведица, в зените — Вега из созвездия Лиры.
Выждав некоторое время и убедившись в полной безопасности, я прохожу через тамбур прямо к багажному вагону. Дверь закрыта только на засов.
Я отворяю ее и вхожу в вагон. Делаю я это очень тихо, чтобы не привлечь внимания Попова и тем более моего «добровольного узника».
В багажнике нет окон, тьма кромешная, ориентироваться можно только ощупью. И все же мне удается выбрать правильное направление. Я помню, что таинственный ящик находится в левом углу от входа. Главное, не натолкнуться бы на какой-нибудь сундук, особенно на багаж Фулька Эфринеля. Представляю, какой бы он поднял шум, если бы опрокинулся один из его ящиков и рассыпались пакетики с искусственными зубами…
Осторожно прокрадываюсь к ящику. Муха прошлась бы по нему не легче, чем это сделали мои руки, скользя по его краям.
Прикладываюсь ухом к передней стенке.
Ничего не слышно, даже дыхания.
Продукция торгового дома «Стронг Бульбуль и Кo» в Нью-Йорке, расфасованная в бумажных пакетиках и уложенная в ящики, не могла бы быть более молчаливой.
И тут меня охватил страх, страх, как бы не потерпели крушение мои репортерские надежды. Не ошибся ли я тогда на борту «Астры»? Не во сне ли мне почудилось это дыхание и чихание? Неужели в ящике никого нет, даже Цейтунга? А может быть, и в самом деле там запакованы зеркала, выписанные мадемуазель Зинкой Клорк, улица Ша-Хуа, Пекин, Китай?
Нет! Как ни слабо оно было, но через несколько минут я уловил движение внутри ящика. И вот оно усиливается. Я начинаю ждать, не раздвинется ли стенка и не выйдет ли узник из своей тюрьмы подышать свежим воздухом.
Лучшее, что я могу сделать, чтобы не быть замеченным, — забиться в глубину вагона, между двумя тюками. Благодаря темноте, бояться нечего.
Вдруг раздается слабый сухой треск. Тут уже не может быть никакой ошибки: только что чиркнули спичкой…
Вслед за тем, сквозь дырочки, просверленные в ящике, начинает пробиваться слабый свет.
Все ясно! Раньше я еще мог ошибиться относительно места, занимаемого пленником в ряду живых существ, а теперь могу сказать с уверенностью, что это человек или… обезьяна, знающая употребление огня и умеющая также обращаться со спичками. Некоторые путешественники уверяют, будто такие существуют, но верить им приходится на слово.
Признаться, меня охватывает волнение, я замер, стараюсь не шевелиться.
Проходит минута, две… Дверца не отодвигается. Незнакомец, кажется, и не думает вылезать…
Я еще выжидаю из предосторожности. Затем мне приходит мысль воспользоваться освещением. Попробую заглянуть в дырочки…
Встаю, подкрадываюсь, приближаюсь… Только бы свет не погас.
И вот я наконец у выдвижной стенки. Стараясь не коснуться ее, приближаю глаз к одному из отверстий…
Да, там действительно сидит человек, и вовсе не австрийский портной Цейтунг… Небо сжалилось надо мной!.. Я мысленно пополняю свой реестр одиннадцатым номером.
Ему можно дать не больше двадцати пяти — двадцати шести лет. У него черная борода. Это типичный румын. Значит, подтверждаются и мои предположения относительно национальной принадлежности получательницы багажа. Лицо у него энергичное, но глаза добрые. Да и может ли не быть энергичным человек, отважившийся на такое длительное путешествие в ящике! Но если он нисколько не похож на злодея, выжидающего удобной минуты, чтобы совершить преступление, то, должен вам признаться, еще меньше он походит на героя, которого я хотел бы сделать главным действующим лицом моего повествования.
Между прочим, и австриец, и испанцы, путешествовавшие в ящиках, тоже не были героями: это были скромные молодые люди, самые обыкновенные обыватели, и однако же они дали возможность репортерам заполнить немало газетных столбцов. То же будет и с моим славным номером 11. С помощью красноречивого вступления, эффектной завязки, преувеличений, антонимов, метафор, тропов и других риторических фигур я его приукрашу, возвышу, возвеличу, я проявлю его… как проявляют фотографическую пластинку.
К тому же совершить путешествие в ящике из Тифлиса в Пекин совсем не то, что съездить в Париж из Вены или из Барселоны, как это сделали Цейтунг, Эррес и Флора Англора.
Повторяю еще раз, что я не выдам моего румына и никому о нем не скажу. Пусть он не сомневается в моем умении держать язык за зубами и рассчитывает на мои добрые услуги, если его обнаружат. Но этого не должно случиться!
Интересно, что он сейчас делает? Подумать только, сидя на дне ящика, этот славный малый преспокойно ужинает при свете маленькой лампочки! На коленях у него коробка с консервами и сухарь, а из маленького шкафчика выглядывает несколько полных бутылок, кроме того, на стенке висят одеяло и плащ.
В общем, мой номер 11 прекрасно устроился. Он сидит в своем убежище, как улитка в раковине. Его «дом» едет вместе с ним, и он сэкономит на этом по меньшей мере тысячу франков, которые стоил бы проезд из Тифлиса в Пекин даже во втором классе. Я знаю, конечно, что это называется мошенничеством и что мошенничество преследуется законом. Пока же он может выходить из своего ящика, когда ему заблагорассудится, прогуливаться по вагону, а ночью даже выбираться на площадку. Нет, мне его совсем не жалко! Напротив, я охотно бы занял его место, место этого живого груза, адресованного на имя хорошенькой румынки.
Мне приходит в голову мысль — может быть, удачная, а может быть, и нет: слегка постучать в стенку ящика, завести разговор с моим новым попутчиком и узнать, кто он и откуда едет. А куда он направляется — мне и без него известно! Любопытство так и гложет меня… Я должен его удовлетворить!.. Бывают минуты, когда репортер уподобляется дочери Евы!
Бедный малый, а как он к этому отнесется? Не сомневаюсь, что очень хорошо. Нужно ему отрекомендоваться, сказать, что я француз, а ведь всякий румын прекрасно знает, что на француза можно положиться. Я предложу ему свои услуги, предложу скрасить тюремную скуку моим интервью и постараюсь пополнить его припасы какими-нибудь лакомствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Из купе начальника поезда пробивается сквозь занавески слабый свет. Подождать, пока он погаснет? Нет, скорее всего, он будет гореть до утра.
Во всяком случае, Попов не спит — я слышу, как он ворочается.
Стою на площадке, держась за поручни. Наклонившись вперед, я вижу светлую полосу, которую отбрасывает ламповый прожектор на локомотиве. Создается впечатление, что перед нами расстилается огненный путь. Надо мною быстро и беспорядочно проносятся клочковатые тучи, а в разрывах туч мерцает несколько созвездий. Вот Кассиопея, на севере — Малая Медведица, в зените — Вега из созвездия Лиры.
Выждав некоторое время и убедившись в полной безопасности, я прохожу через тамбур прямо к багажному вагону. Дверь закрыта только на засов.
Я отворяю ее и вхожу в вагон. Делаю я это очень тихо, чтобы не привлечь внимания Попова и тем более моего «добровольного узника».
В багажнике нет окон, тьма кромешная, ориентироваться можно только ощупью. И все же мне удается выбрать правильное направление. Я помню, что таинственный ящик находится в левом углу от входа. Главное, не натолкнуться бы на какой-нибудь сундук, особенно на багаж Фулька Эфринеля. Представляю, какой бы он поднял шум, если бы опрокинулся один из его ящиков и рассыпались пакетики с искусственными зубами…
Осторожно прокрадываюсь к ящику. Муха прошлась бы по нему не легче, чем это сделали мои руки, скользя по его краям.
Прикладываюсь ухом к передней стенке.
Ничего не слышно, даже дыхания.
Продукция торгового дома «Стронг Бульбуль и Кo» в Нью-Йорке, расфасованная в бумажных пакетиках и уложенная в ящики, не могла бы быть более молчаливой.
И тут меня охватил страх, страх, как бы не потерпели крушение мои репортерские надежды. Не ошибся ли я тогда на борту «Астры»? Не во сне ли мне почудилось это дыхание и чихание? Неужели в ящике никого нет, даже Цейтунга? А может быть, и в самом деле там запакованы зеркала, выписанные мадемуазель Зинкой Клорк, улица Ша-Хуа, Пекин, Китай?
Нет! Как ни слабо оно было, но через несколько минут я уловил движение внутри ящика. И вот оно усиливается. Я начинаю ждать, не раздвинется ли стенка и не выйдет ли узник из своей тюрьмы подышать свежим воздухом.
Лучшее, что я могу сделать, чтобы не быть замеченным, — забиться в глубину вагона, между двумя тюками. Благодаря темноте, бояться нечего.
Вдруг раздается слабый сухой треск. Тут уже не может быть никакой ошибки: только что чиркнули спичкой…
Вслед за тем, сквозь дырочки, просверленные в ящике, начинает пробиваться слабый свет.
Все ясно! Раньше я еще мог ошибиться относительно места, занимаемого пленником в ряду живых существ, а теперь могу сказать с уверенностью, что это человек или… обезьяна, знающая употребление огня и умеющая также обращаться со спичками. Некоторые путешественники уверяют, будто такие существуют, но верить им приходится на слово.
Признаться, меня охватывает волнение, я замер, стараюсь не шевелиться.
Проходит минута, две… Дверца не отодвигается. Незнакомец, кажется, и не думает вылезать…
Я еще выжидаю из предосторожности. Затем мне приходит мысль воспользоваться освещением. Попробую заглянуть в дырочки…
Встаю, подкрадываюсь, приближаюсь… Только бы свет не погас.
И вот я наконец у выдвижной стенки. Стараясь не коснуться ее, приближаю глаз к одному из отверстий…
Да, там действительно сидит человек, и вовсе не австрийский портной Цейтунг… Небо сжалилось надо мной!.. Я мысленно пополняю свой реестр одиннадцатым номером.
Ему можно дать не больше двадцати пяти — двадцати шести лет. У него черная борода. Это типичный румын. Значит, подтверждаются и мои предположения относительно национальной принадлежности получательницы багажа. Лицо у него энергичное, но глаза добрые. Да и может ли не быть энергичным человек, отважившийся на такое длительное путешествие в ящике! Но если он нисколько не похож на злодея, выжидающего удобной минуты, чтобы совершить преступление, то, должен вам признаться, еще меньше он походит на героя, которого я хотел бы сделать главным действующим лицом моего повествования.
Между прочим, и австриец, и испанцы, путешествовавшие в ящиках, тоже не были героями: это были скромные молодые люди, самые обыкновенные обыватели, и однако же они дали возможность репортерам заполнить немало газетных столбцов. То же будет и с моим славным номером 11. С помощью красноречивого вступления, эффектной завязки, преувеличений, антонимов, метафор, тропов и других риторических фигур я его приукрашу, возвышу, возвеличу, я проявлю его… как проявляют фотографическую пластинку.
К тому же совершить путешествие в ящике из Тифлиса в Пекин совсем не то, что съездить в Париж из Вены или из Барселоны, как это сделали Цейтунг, Эррес и Флора Англора.
Повторяю еще раз, что я не выдам моего румына и никому о нем не скажу. Пусть он не сомневается в моем умении держать язык за зубами и рассчитывает на мои добрые услуги, если его обнаружат. Но этого не должно случиться!
Интересно, что он сейчас делает? Подумать только, сидя на дне ящика, этот славный малый преспокойно ужинает при свете маленькой лампочки! На коленях у него коробка с консервами и сухарь, а из маленького шкафчика выглядывает несколько полных бутылок, кроме того, на стенке висят одеяло и плащ.
В общем, мой номер 11 прекрасно устроился. Он сидит в своем убежище, как улитка в раковине. Его «дом» едет вместе с ним, и он сэкономит на этом по меньшей мере тысячу франков, которые стоил бы проезд из Тифлиса в Пекин даже во втором классе. Я знаю, конечно, что это называется мошенничеством и что мошенничество преследуется законом. Пока же он может выходить из своего ящика, когда ему заблагорассудится, прогуливаться по вагону, а ночью даже выбираться на площадку. Нет, мне его совсем не жалко! Напротив, я охотно бы занял его место, место этого живого груза, адресованного на имя хорошенькой румынки.
Мне приходит в голову мысль — может быть, удачная, а может быть, и нет: слегка постучать в стенку ящика, завести разговор с моим новым попутчиком и узнать, кто он и откуда едет. А куда он направляется — мне и без него известно! Любопытство так и гложет меня… Я должен его удовлетворить!.. Бывают минуты, когда репортер уподобляется дочери Евы!
Бедный малый, а как он к этому отнесется? Не сомневаюсь, что очень хорошо. Нужно ему отрекомендоваться, сказать, что я француз, а ведь всякий румын прекрасно знает, что на француза можно положиться. Я предложу ему свои услуги, предложу скрасить тюремную скуку моим интервью и постараюсь пополнить его припасы какими-нибудь лакомствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60