Думается, теперь этот священник будет очень страдать. Ведь пусть невольно, но все же он явился косвенной причиной происшедшего.
— О! Ради Бога, викарий! Простите, тысячу раз простите! Но тут я не могу с вами согласиться.
— Вероятно, кюре, вы неправильно меня поняли. Я ведь сказал — невольно, косвенно.
— И, тем не менее, это неверно. Так нельзя говорить ни при каких обстоятельствах.
— Но послушайте, кюре. Если бы проповедника вообще не существовало, или если бы, по крайней мере, он не проезжал бы через наш город, или, еще лучше, если б он, вернувшись, не поставил условие читать проповедь именно в старой церкви Святого Николая, всех этих несчастий, как вы понимаете, не было бы вовсе.
— Викарий, не помню где я прочел анекдот: один индус прогуливался как-то раз вместе с одним французом и говорит ему: «Я страшно зол. — Почему? — Потому, что я стал причиной смерти вашего короля Генриха Четвертого. — Ах, ах! В самом деле? — Вот как все произошло: я гулял по дороге, раздумывая о своем. Как сейчас помню, пошел с правой ноги. Дорога была узкой, и вдруг я столкнулся с человеком. Если бы я пошел с левой ноги, то столкновения бы не произошло. Короче, он упал в воду и. утонул. Он был женат. Его жена, овдовев, вышла замуж за француза, а его сыном и был Равайяк.».
— Ну и что? — не понял викарий.
— А то, что Равайяк убил Генриха Четвертого. Если бы индус не пошел в этот день с правой ноги, этого бы не случилось.
— Я не принимаю вашего сравнения, но и спорить не хочу. Вижу, вы не понимаете смысла моих слов.
— Вы удивляете меня, викарий!..
Такого рода дискуссии были излюбленным десертом двух господ. Предлог, в сущности, не важен. Главное — дружеская беседа. Бог знает, сколько бы еще продолжался этот спор, если бы не вошел слуга. Он принес газету, вручил ее хозяину и удалился молча, со скорбным лицом.
Кюре повертел газету в руках, развернул, перелистал, мельком пробежал что-то глазами, проверил, достаточно ли прочна бумага и выдержит ли она его табак.
— А! Вот и о вчерашней катастрофе: «Произошло ужасное событие... упал колокол... Ничего особенного... Полиция... (всюду эта полиция). Число жертв предполагают до 90 человек». Немного, если учесть, что журналисты обожают преувеличивать. Я думал, будет куда больше.
— Боже! Викарий, взгляните на эту заметку! «Отец Брюно прибыл вчера вечером в наш город. Он должен был сделать лишь краткую остановку... Тем не менее, проповедник выступит в соборе» и так далее.
— Это газета из Бордо от десятого марта. Сегодня тринадцатое. Если отец Брюно приехал в Бордо девятого вечером, то он никак не мог написать мне письмо из Ла Рошели, датированное одиннадцатым марта!
— Вот видите, кюре, у меня были предчувствия, что здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд.
В эту минуту вошел один из викариев, служивших молебен по погибшим.
— Вы знаете о заметке?
— Конечно! Весь город шумит, — отвечал вновь прибывший. — Даже полиция заволновалась.
— Я должен все узнать. Пойду к королевскому прокурору. — Кюре взял свою шляпу и поспешно вышел.
— Подождем его возвращения, братья, это лучшее, что мы можем сделать. Не желаете ли продолжить беседу?
— С удовольствием, дорогой брат.
Оба оживленно зашептались, прерывая иногда свой слишком тихий разговор восклицаниями, смысл которых непосвященному был бы непонятен.
Глава III
Жюль Деге и спасенная девушка находят убежище. — Странное поведение кучера фиакра.
Выбравшись из церкви, Жюль, держа на руках все еще не пришедшую в сознание девушку, еле стоял на ногах. Какие-то добрые люди, приютили несчастных и оказали им первую помощь.
Как бы слаб и истерзан ни был сам Жюль, он все же скоро пришел в себя и мог ухаживать за бедняжкой, которая лежала на кровати, раскидав руки и почти не дыша. Причина ее испуга была совсем иной, нежели у обезумевшей толпы. Ее напугал тот неизвестный господин, кто ухватился за веревку колокола. Ни единая душа не ведала, чем он мог так испугать девушку: все слышали только, как она закричала. А мгновение спустя сотни людей уже были охвачены паникой и озабочены лишь одним — собственным спасением. Когда тут задумываться о том, что могло напугать какую-то девицу?
Чем дольше всматривался Жюль в лицо спасенной, тем прекраснее она ему казалась. Читатель вправе воскликнуть: в романах девушки всегда красивы, они просто обязаны блистать красотой! Но поверьте. Не будучи слишком искушен в женских прелестях, но и не возгораясь от первой попавшейся юбки, возьму на себя смелость утверждать, что она действительно была красива. Разумнее, наверное, предложить читателю верить мне на слово, нежели пытаться описать ее словами. И, тем не менее, я рискну.
Только человек с ледяным сердцем не обратил бы внимания на Анну. Нежная матовая кожа отливала золотистым загаром. Сильная бледность не портила лица, а, пожалуй, придавала ему еще большее очарование. Даже в безжизненно склоненной головке чувствовалась невыразимая грация. Само изящество — вот что такое Анна. Немыслимо, чтобы смерть унесла в небытие столь пленительное создание.
Добрые хозяева хлопотали над несчастной, стараясь разными снадобьями вернуть ее к жизни. Наконец она слегка шевельнулась, дивные густые ресницы дрогнули, и черные, сверкающие глаза взглянули на мир испуганно и недоверчиво. Но теперь стало ясно, что опасаться за жизнь девушки больше не следует. Правда, бедняжка по-прежнему находилась во власти какого-то магнетического сна; едва придя в себя, она в испуге замахала руками, как бы пытаясь оттолкнуть прочь невидимого врага. Затем, несколько успокоившись, Анна оглянулась вокруг и смутилась. Кровь прилила к щекам, и девушка стала еще красивее. Хотя можно ли быть красивее самого совершенства?!
Тем временем крестный Анны, сопровождавший ее в церковь, метался в толпе, спрашивая, не видал ли кто его девочки. Чудом уцелев в давке, он упустил Анну из виду и совершенно потеряв рассудок с изменившимся лицом перебегал от одной группы людей к другой. Его мысли путались.
«Что делать, куда идти? — думал крестный. — Где же ты, Анна? Откликнись! Ты убиваешь меня». Он несколько раз обежал вокруг церкви, обшарив каждую пядь земли, все близлежащие улицы и переулки, с надеждой кидаясь к каждому встречному.
— Не встречали ли вы мою крестницу? Не случалось ли видеть мою Анну?
Но кому сейчас дело до его Анны? Кто теперь не искал отца, мать, дочь, брата, сына, сестру? Кто не заглядывал в глаза проходящим с упованием и страхом?
Однако был среди всех один, кто во все это время старался не упустить девушку из виду. Тот самый мужчина, что разговаривал с нищенкой Сарабой, неотвязно следовал за Жюлем до дверей приютившего молодых людей дома.
Хлопотавшие над неподвижным телом Анны не обратили внимания на соглядатая, и ему, похоже, это было на руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— О! Ради Бога, викарий! Простите, тысячу раз простите! Но тут я не могу с вами согласиться.
— Вероятно, кюре, вы неправильно меня поняли. Я ведь сказал — невольно, косвенно.
— И, тем не менее, это неверно. Так нельзя говорить ни при каких обстоятельствах.
— Но послушайте, кюре. Если бы проповедника вообще не существовало, или если бы, по крайней мере, он не проезжал бы через наш город, или, еще лучше, если б он, вернувшись, не поставил условие читать проповедь именно в старой церкви Святого Николая, всех этих несчастий, как вы понимаете, не было бы вовсе.
— Викарий, не помню где я прочел анекдот: один индус прогуливался как-то раз вместе с одним французом и говорит ему: «Я страшно зол. — Почему? — Потому, что я стал причиной смерти вашего короля Генриха Четвертого. — Ах, ах! В самом деле? — Вот как все произошло: я гулял по дороге, раздумывая о своем. Как сейчас помню, пошел с правой ноги. Дорога была узкой, и вдруг я столкнулся с человеком. Если бы я пошел с левой ноги, то столкновения бы не произошло. Короче, он упал в воду и. утонул. Он был женат. Его жена, овдовев, вышла замуж за француза, а его сыном и был Равайяк.».
— Ну и что? — не понял викарий.
— А то, что Равайяк убил Генриха Четвертого. Если бы индус не пошел в этот день с правой ноги, этого бы не случилось.
— Я не принимаю вашего сравнения, но и спорить не хочу. Вижу, вы не понимаете смысла моих слов.
— Вы удивляете меня, викарий!..
Такого рода дискуссии были излюбленным десертом двух господ. Предлог, в сущности, не важен. Главное — дружеская беседа. Бог знает, сколько бы еще продолжался этот спор, если бы не вошел слуга. Он принес газету, вручил ее хозяину и удалился молча, со скорбным лицом.
Кюре повертел газету в руках, развернул, перелистал, мельком пробежал что-то глазами, проверил, достаточно ли прочна бумага и выдержит ли она его табак.
— А! Вот и о вчерашней катастрофе: «Произошло ужасное событие... упал колокол... Ничего особенного... Полиция... (всюду эта полиция). Число жертв предполагают до 90 человек». Немного, если учесть, что журналисты обожают преувеличивать. Я думал, будет куда больше.
— Боже! Викарий, взгляните на эту заметку! «Отец Брюно прибыл вчера вечером в наш город. Он должен был сделать лишь краткую остановку... Тем не менее, проповедник выступит в соборе» и так далее.
— Это газета из Бордо от десятого марта. Сегодня тринадцатое. Если отец Брюно приехал в Бордо девятого вечером, то он никак не мог написать мне письмо из Ла Рошели, датированное одиннадцатым марта!
— Вот видите, кюре, у меня были предчувствия, что здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд.
В эту минуту вошел один из викариев, служивших молебен по погибшим.
— Вы знаете о заметке?
— Конечно! Весь город шумит, — отвечал вновь прибывший. — Даже полиция заволновалась.
— Я должен все узнать. Пойду к королевскому прокурору. — Кюре взял свою шляпу и поспешно вышел.
— Подождем его возвращения, братья, это лучшее, что мы можем сделать. Не желаете ли продолжить беседу?
— С удовольствием, дорогой брат.
Оба оживленно зашептались, прерывая иногда свой слишком тихий разговор восклицаниями, смысл которых непосвященному был бы непонятен.
Глава III
Жюль Деге и спасенная девушка находят убежище. — Странное поведение кучера фиакра.
Выбравшись из церкви, Жюль, держа на руках все еще не пришедшую в сознание девушку, еле стоял на ногах. Какие-то добрые люди, приютили несчастных и оказали им первую помощь.
Как бы слаб и истерзан ни был сам Жюль, он все же скоро пришел в себя и мог ухаживать за бедняжкой, которая лежала на кровати, раскидав руки и почти не дыша. Причина ее испуга была совсем иной, нежели у обезумевшей толпы. Ее напугал тот неизвестный господин, кто ухватился за веревку колокола. Ни единая душа не ведала, чем он мог так испугать девушку: все слышали только, как она закричала. А мгновение спустя сотни людей уже были охвачены паникой и озабочены лишь одним — собственным спасением. Когда тут задумываться о том, что могло напугать какую-то девицу?
Чем дольше всматривался Жюль в лицо спасенной, тем прекраснее она ему казалась. Читатель вправе воскликнуть: в романах девушки всегда красивы, они просто обязаны блистать красотой! Но поверьте. Не будучи слишком искушен в женских прелестях, но и не возгораясь от первой попавшейся юбки, возьму на себя смелость утверждать, что она действительно была красива. Разумнее, наверное, предложить читателю верить мне на слово, нежели пытаться описать ее словами. И, тем не менее, я рискну.
Только человек с ледяным сердцем не обратил бы внимания на Анну. Нежная матовая кожа отливала золотистым загаром. Сильная бледность не портила лица, а, пожалуй, придавала ему еще большее очарование. Даже в безжизненно склоненной головке чувствовалась невыразимая грация. Само изящество — вот что такое Анна. Немыслимо, чтобы смерть унесла в небытие столь пленительное создание.
Добрые хозяева хлопотали над несчастной, стараясь разными снадобьями вернуть ее к жизни. Наконец она слегка шевельнулась, дивные густые ресницы дрогнули, и черные, сверкающие глаза взглянули на мир испуганно и недоверчиво. Но теперь стало ясно, что опасаться за жизнь девушки больше не следует. Правда, бедняжка по-прежнему находилась во власти какого-то магнетического сна; едва придя в себя, она в испуге замахала руками, как бы пытаясь оттолкнуть прочь невидимого врага. Затем, несколько успокоившись, Анна оглянулась вокруг и смутилась. Кровь прилила к щекам, и девушка стала еще красивее. Хотя можно ли быть красивее самого совершенства?!
Тем временем крестный Анны, сопровождавший ее в церковь, метался в толпе, спрашивая, не видал ли кто его девочки. Чудом уцелев в давке, он упустил Анну из виду и совершенно потеряв рассудок с изменившимся лицом перебегал от одной группы людей к другой. Его мысли путались.
«Что делать, куда идти? — думал крестный. — Где же ты, Анна? Откликнись! Ты убиваешь меня». Он несколько раз обежал вокруг церкви, обшарив каждую пядь земли, все близлежащие улицы и переулки, с надеждой кидаясь к каждому встречному.
— Не встречали ли вы мою крестницу? Не случалось ли видеть мою Анну?
Но кому сейчас дело до его Анны? Кто теперь не искал отца, мать, дочь, брата, сына, сестру? Кто не заглядывал в глаза проходящим с упованием и страхом?
Однако был среди всех один, кто во все это время старался не упустить девушку из виду. Тот самый мужчина, что разговаривал с нищенкой Сарабой, неотвязно следовал за Жюлем до дверей приютившего молодых людей дома.
Хлопотавшие над неподвижным телом Анны не обратили внимания на соглядатая, и ему, похоже, это было на руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34