Она положила на камень руку – он был холодный как лед.
– Где наследник Шотландии? – громко прошептала она. – Где? Все твои предсказания оказались ложью.
У нее на душе была печаль. Она прижала к груди подвеску с фениксом. Через леса и луга, полные горько-сладких ароматов, поверх стремительных, пенных волн прилива до нее долетали свежие горные ветры. Тишина покрывала лежавшие в отдалении горы; лишь изредка доносился до нее одинокий крик орла и слышался приглушенный шум водопадов, бивших с высоких скал в каменистое дно. Он был здесь, рядом с ней. Там-Лин прижал уши, а у Доннета поднялась шерсть на загривке, когда ворон появился из чащи леса и с криком пролетел над ними. Элейн заметила, как в тот же миг закружился по дороге вихрь, взметнувший вверх старую листву.
«Вернись! – Это был словно внутренний голос, звучавший в глубине ее. – Вернись в Шотландию, вернись». В тишине, объявшей все вокруг, была какая-то тайная угроза. Ветры, касавшиеся ее лица, обдавали ее холодом.
Если хочешь его уберечь, поезжай назад, скорее!
Высоко в горах лежали снега. По долинам рыскали волки – в надежде поживиться добычей. В высоких утесах каркали горные вороны, и эхо далеко разносило в кристальном воздухе и тишине их резкие, пронзительные крики.
«Вернись, вернись!»
Элейн попятилась назад и обхватила рукой голову собаки, словно ища у нее защиты. Вихрь, взъерошивший листву, утих. Тогда она в задумчивости повернулась и стала медленно удаляться от могилы. Вернуться! Но как она могла вернуться? Ведь Александр сам отослал ее домой.
IX
Керрера, Аргилл. Июль 1249
Александр лежал на пледах, глядя на спущенные паруса. Голова у него кружилась и раскалывалась от боли. Залитое лучами солнца небо, ярко-голубое на фоне снастей и мачт, то удалялось от него, то приближалось, как при сильной качке.
Он услышал свой собственный стон и почувствовал на лбу что-то мягкое и прохладное, – это ему на лоб положили смоченный в воде платок. Надо сделать над собой усилие и подняться, подумал он. Надо показаться людям. Но где они? Он со стоном попытался поднять голову, но его голова снова бессильно упала на подушки. Святые мощи! Он захворал! Что это с ним? Съел какую-то отраву или у него что-то с головой? И отчего она так болит? Он в жизни никогда не болел. И на этот раз биться ему не пришлось. Его поход завершился удачно, был заключен мир. Александр закрыл глаза. Боль не проходила.
– Сир, – услышал он совсем рядом чей-то голос. – Сир, вы меня слышите?
«Конечно, слышу, – думал он. – Неужели этот глупец не видит?»
Король постарался открыть глаза, но на него навалилась такая усталость, что они не открывались.
– Сир. – Снова тот же голос, настойчивый, надоедливый, он мешал ему спать. – Сир, мы отвезем вас на берег, на остров Керреру.
Король беспокойно зашевелил головой:
– Не стоит.
Ему казалось, что он произнес это громко. Александр сам еще раньше велел доставить его на берег, даже настоятельно этого потребовал. Но ведь тогда он был здоров, проклятая болезнь еще не овладела им. Он еще мог говорить.
Опустившись рядом с ним на колени, два старших кормчих его флотилии обменялись грустными взглядами. Один из них скомандовал, чтобы принесли носилки, сделанные из паруса.
Два дня король лежал, подкошенный недугом, на острове Керрера, в заливе Обан. На третий день жар спал, и он открыл глаза.
– Элейн? – Он ясно видел ее перед собой. Она сидела у окна, ее волосы блестели на солнце. Она улыбалась. Как она сердилась, когда он нарочно, чтобы поддразнить ее, вылавливал серебряные волоски в ее золотисто-каштановых локонах! Он был рад, что она вернулась в Шотландию. Он так скучал по ней, когда она уехала, словно лишился части самого себя.
– Элейн? – снова позвал ее король, но она не слышала. Его любимая сидела и смотрела в окно, на запад. Он видел красный закат за ее спиной. Силуэт ее четко вырисовывался на фоне пламенеющего неба, и ее волосы как будто вырастали из огня. Дитя феникса, дитя огня. «Почему она не идет ко мне? – думал он. – Я жду тебя, я хочу тебя. Почему ты не целуешь меня?» Он попытался протянуть к ней руку.
У его ложа на коленях стоял священник, губы его шевелите в безмолвной молитве. Вокруг стояли соратники и друзья и смотрели на своего короля. На лицах застыла скорбь. Врач, которого привезли с земли, помотал головой. С заходом солнца король умрет. Ему уже ничем нельзя помочь.
Александр слегка нахмурился. Он старался не потерять ее из виду. Закат угасал, и он уже хуже различал ее черты. Элейн должна хранить их сына, беречь его ради Шотландии. Но почему она не пришла к нему? Так хочется дотронуться до нее… Хорошо, он сам поедет к ней.
Собравшись с последними силами, невероятным напряжением воли Александр заставил себя смотреть на нее, не отрывая глаз, – так было надо, чтобы не потерять ее. Он должен быть с ней, всюду следовать за ней, в огонь – так в огонь, во тьму – так во тьму, к свету…
Когда солнце село и комната погрузилась в темноту, король поднялся и сел, поражаясь тому, как это легко у него поучилось. Он встал, оглянулся на ложе, на котором только что лежал, и нахмурился. Его тело, измученное лихорадкой, все еще лежало там. Вокруг стояли его друзья, не отрывая от него печальных, растерянных глаз.
– Король скончался, милорды, – словно откуда-то издалека послышался голос лекаря. Но он уже удалялся в темноту, туда, куда закатилось солнце, – там ему предстояло отыскать Элейн.
X
Фозерингей. 8 июля 1249
Элейн внезапно проснулась от звука сторожевого рога, когда его отголоски затихли вдалеке, она услышала, как громко стучит ее сердце. Спальные покои были погружены во мрак, она была одна. Домочадцев при ней находилось немого. Женщины спали в других покоях, а Ронвен – вместе со служанками в своей собственной комнате в северной части замка, где была детская. Неста спала там же.
Элейн соскочила с постели и, натянув рубашку, подбежала к окну. Перед ней текла река Нена; здесь она делала большой изгиб. Месяц сверкал в ее водах. Раскинувшиеся за рекой поля, леса и долины в свете молодой луны казались шахматной доской, где черные пятна перемежались со светло-серебристыми. Где-то вдалеке, под монастырскими стенами, перекликались совы, занятые ночной охотой над недавно убранными полями. Чуть ближе пролетали, еле слышно шелестя крыльями, летучие мыши, да снизу доносились обычные ночные шорохи. В остальном все было тихо.
Она была в полудреме, когда почувствовала, что ею овладевает страх. Ужас сковал все ее тело. Она перегнулась через край окна навстречу лунному сиянию. Ночная прохлада дохнула ей в лицо. У нее дрожали руки.
– Александр!
Элейн прошептала его имя, но из темноты ей никто не ответил. Она подошла к столу и открыла ларец, где хранила свои украшения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
– Где наследник Шотландии? – громко прошептала она. – Где? Все твои предсказания оказались ложью.
У нее на душе была печаль. Она прижала к груди подвеску с фениксом. Через леса и луга, полные горько-сладких ароматов, поверх стремительных, пенных волн прилива до нее долетали свежие горные ветры. Тишина покрывала лежавшие в отдалении горы; лишь изредка доносился до нее одинокий крик орла и слышался приглушенный шум водопадов, бивших с высоких скал в каменистое дно. Он был здесь, рядом с ней. Там-Лин прижал уши, а у Доннета поднялась шерсть на загривке, когда ворон появился из чащи леса и с криком пролетел над ними. Элейн заметила, как в тот же миг закружился по дороге вихрь, взметнувший вверх старую листву.
«Вернись! – Это был словно внутренний голос, звучавший в глубине ее. – Вернись в Шотландию, вернись». В тишине, объявшей все вокруг, была какая-то тайная угроза. Ветры, касавшиеся ее лица, обдавали ее холодом.
Если хочешь его уберечь, поезжай назад, скорее!
Высоко в горах лежали снега. По долинам рыскали волки – в надежде поживиться добычей. В высоких утесах каркали горные вороны, и эхо далеко разносило в кристальном воздухе и тишине их резкие, пронзительные крики.
«Вернись, вернись!»
Элейн попятилась назад и обхватила рукой голову собаки, словно ища у нее защиты. Вихрь, взъерошивший листву, утих. Тогда она в задумчивости повернулась и стала медленно удаляться от могилы. Вернуться! Но как она могла вернуться? Ведь Александр сам отослал ее домой.
IX
Керрера, Аргилл. Июль 1249
Александр лежал на пледах, глядя на спущенные паруса. Голова у него кружилась и раскалывалась от боли. Залитое лучами солнца небо, ярко-голубое на фоне снастей и мачт, то удалялось от него, то приближалось, как при сильной качке.
Он услышал свой собственный стон и почувствовал на лбу что-то мягкое и прохладное, – это ему на лоб положили смоченный в воде платок. Надо сделать над собой усилие и подняться, подумал он. Надо показаться людям. Но где они? Он со стоном попытался поднять голову, но его голова снова бессильно упала на подушки. Святые мощи! Он захворал! Что это с ним? Съел какую-то отраву или у него что-то с головой? И отчего она так болит? Он в жизни никогда не болел. И на этот раз биться ему не пришлось. Его поход завершился удачно, был заключен мир. Александр закрыл глаза. Боль не проходила.
– Сир, – услышал он совсем рядом чей-то голос. – Сир, вы меня слышите?
«Конечно, слышу, – думал он. – Неужели этот глупец не видит?»
Король постарался открыть глаза, но на него навалилась такая усталость, что они не открывались.
– Сир. – Снова тот же голос, настойчивый, надоедливый, он мешал ему спать. – Сир, мы отвезем вас на берег, на остров Керреру.
Король беспокойно зашевелил головой:
– Не стоит.
Ему казалось, что он произнес это громко. Александр сам еще раньше велел доставить его на берег, даже настоятельно этого потребовал. Но ведь тогда он был здоров, проклятая болезнь еще не овладела им. Он еще мог говорить.
Опустившись рядом с ним на колени, два старших кормчих его флотилии обменялись грустными взглядами. Один из них скомандовал, чтобы принесли носилки, сделанные из паруса.
Два дня король лежал, подкошенный недугом, на острове Керрера, в заливе Обан. На третий день жар спал, и он открыл глаза.
– Элейн? – Он ясно видел ее перед собой. Она сидела у окна, ее волосы блестели на солнце. Она улыбалась. Как она сердилась, когда он нарочно, чтобы поддразнить ее, вылавливал серебряные волоски в ее золотисто-каштановых локонах! Он был рад, что она вернулась в Шотландию. Он так скучал по ней, когда она уехала, словно лишился части самого себя.
– Элейн? – снова позвал ее король, но она не слышала. Его любимая сидела и смотрела в окно, на запад. Он видел красный закат за ее спиной. Силуэт ее четко вырисовывался на фоне пламенеющего неба, и ее волосы как будто вырастали из огня. Дитя феникса, дитя огня. «Почему она не идет ко мне? – думал он. – Я жду тебя, я хочу тебя. Почему ты не целуешь меня?» Он попытался протянуть к ней руку.
У его ложа на коленях стоял священник, губы его шевелите в безмолвной молитве. Вокруг стояли соратники и друзья и смотрели на своего короля. На лицах застыла скорбь. Врач, которого привезли с земли, помотал головой. С заходом солнца король умрет. Ему уже ничем нельзя помочь.
Александр слегка нахмурился. Он старался не потерять ее из виду. Закат угасал, и он уже хуже различал ее черты. Элейн должна хранить их сына, беречь его ради Шотландии. Но почему она не пришла к нему? Так хочется дотронуться до нее… Хорошо, он сам поедет к ней.
Собравшись с последними силами, невероятным напряжением воли Александр заставил себя смотреть на нее, не отрывая глаз, – так было надо, чтобы не потерять ее. Он должен быть с ней, всюду следовать за ней, в огонь – так в огонь, во тьму – так во тьму, к свету…
Когда солнце село и комната погрузилась в темноту, король поднялся и сел, поражаясь тому, как это легко у него поучилось. Он встал, оглянулся на ложе, на котором только что лежал, и нахмурился. Его тело, измученное лихорадкой, все еще лежало там. Вокруг стояли его друзья, не отрывая от него печальных, растерянных глаз.
– Король скончался, милорды, – словно откуда-то издалека послышался голос лекаря. Но он уже удалялся в темноту, туда, куда закатилось солнце, – там ему предстояло отыскать Элейн.
X
Фозерингей. 8 июля 1249
Элейн внезапно проснулась от звука сторожевого рога, когда его отголоски затихли вдалеке, она услышала, как громко стучит ее сердце. Спальные покои были погружены во мрак, она была одна. Домочадцев при ней находилось немого. Женщины спали в других покоях, а Ронвен – вместе со служанками в своей собственной комнате в северной части замка, где была детская. Неста спала там же.
Элейн соскочила с постели и, натянув рубашку, подбежала к окну. Перед ней текла река Нена; здесь она делала большой изгиб. Месяц сверкал в ее водах. Раскинувшиеся за рекой поля, леса и долины в свете молодой луны казались шахматной доской, где черные пятна перемежались со светло-серебристыми. Где-то вдалеке, под монастырскими стенами, перекликались совы, занятые ночной охотой над недавно убранными полями. Чуть ближе пролетали, еле слышно шелестя крыльями, летучие мыши, да снизу доносились обычные ночные шорохи. В остальном все было тихо.
Она была в полудреме, когда почувствовала, что ею овладевает страх. Ужас сковал все ее тело. Она перегнулась через край окна навстречу лунному сиянию. Ночная прохлада дохнула ей в лицо. У нее дрожали руки.
– Александр!
Элейн прошептала его имя, но из темноты ей никто не ответил. Она подошла к столу и открыла ларец, где хранила свои украшения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152