К сожалению, он уже никогда не увидит ее.
Поэтому какое кому дело, что она живет в такой задрипанной гостинице. А ведь когда-то они жили в небольшой, но вполне уютной квартирке на Йеслер Террас и постоянно надеялись когда-нибудь перебраться в более приличный район города. Сейчас Дэнни не знает, где она живет, так как его уже давно нет в живых.
И Шейла хорошо знала, кто убил его.
Ее восемнадцатилетнего сына убил Ричард Крэйвен, как, впрочем, и многих других. Шейле подсказывало это ее чутье, которое еще не было сожжено обильным употреблением алкоголя.
Собственно говоря, кому какое дело до ее пристрастий? Ведь Дэнни все равно нет рядом с ней!
Всем наплевать.
К ее горю все остались безучастными даже тогда, когда она попыталась вызвать полицию и потребовать хоть что-нибудь предпринять для розыска ее сына. Она не жалела сил, пытаясь расшевелить полицию: каждый Божий день приходила в полицейский участок, заполняла там всевозможные бумаги и разговаривала с чиновниками, но они оставались совершенно равнодушными к ее просьбам, и она прекрасно знала почему.
Потому что они были индейцами.
Именно индейцами, а не коренными американцами, как гордо называл когда-то Дэнни себя и свой народ.
Нет, Шейла прекрасно понимала, что она для всех индианка, хотя никто не называл ее так в лицо. К сыну ее относились примерно так же, как к ней. Все считали, что он пьет, гуляет и даже не прощается со своей матерью, когда уходит из дому. А когда она доказывала, что он хороший мальчик, что он ходит в школу и много работает, ей никто не верил. Конечно, если бы ее Дэнни был белым, если бы она была белой, дело обстояло бы иначе. Вот тогда они бы искали его. А так никого не волнует, куда делся какой-то индейский мальчик.
Когда Дэнни не вернулся домой в тот день, она потеряла интерес ко всему окружающему. Боль в душе стала невыносимой, и ей приходилось все чаще и чаще заглушать ее алкоголем. Дошло до того, что она потеряла работу и никак не могла найти новую. Она пила все больше и все чаще, окончательно смирившись с тем, что жизнь для нее утратила всякий смысл. В конце концов она оказалась в этой жуткой гостинице, где каждый наступивший день походил на предыдущий и не давал ей никаких надежд на будущее. Она спала в своей крохотной комнатушке и каждый вечер убеждала себя в том, что завтра произойдет что-то новое и радостное. Однако наступал новый день - и все оставалось по-прежнему.
Но когда она прочитала в газете о человеке, который убил ее сына, ей показалось, что этот день станет переломным в ее жизни. Может быть, она соберется с мыслями, перестанет пить и даже найдет работу.
Но самое главное состояло в другом: возможно, ей удастся поговорить с этой Энн Джефферс и, возможно, она выслушает ее и хоть как-то успокоит ее душу. Если бы хоть кто-нибудь выслушал ее, то, может быть, ее боль хоть немного утихла бы.
Оставив на неубранной постели газету, Шейла спустилась вниз к телефону-автомату и порылась в кармане и поисках монеты.
К счастью, ту страницу, которая ей требовалась, никто еще не вырвал из справочника. Отыскав нужную строку, она опустила в автомат двадцатипятицентовую монету и набрала номер, дожидаясь ответа из редакции "Сиэтл Геральд".
- Если вы хотите оставить сообщение для Энн Джефферс, - прозвучал мелодичный голос, - нажмите кнопку "один".
Шейла Херрар нажала кнопку и сразу же начала говорить:
- Меня зовут Шейла Херрар. Ричард Крэйвен убил моего сына. Если вас это интересует, приходите ко мне, и я расскажу вам все.
Пробормотав в трубку свой адрес и номер телефона-автомата, она вернулась в свою комнату. Интересно, что будет дальше? Неужели Энн Джефферс не заинтересуется ее информацией? Если нет, то она такая же, как и все остальные.
Глава 14
Он спрятался в темноте, надеясь, что его никто не найдет, но где-то вдали послышались шаги. Это были шаги взрослого человека, который неумолимо приближался к нему.
Он затаил дыхание, опасаясь, что даже малейший вздох может выдать его местонахождение, и тогда отец найдет его. Конечно, глупо было надеяться отсидеться в укрытии, так как отец и без того знал, где скрывается его сын, и всегда находил его. Где бы сын ни прятался, зловещие шаги отца всякий раз неумолимо приближались к нему, рождая в душе невыразимый ужас.
Иногда мальчику казалось, будто он вот-вот умрет от страха, однако смерть щадила его. Вот и сейчас он сжался в маленький комочек и подумал, что не умрет никогда и весь этот ужас будет продолжаться вечно.
Он хорошо знал, что произойдет в следующую минуту, но не мог понять, почему это должно произойти, что плохого он сделал своему отцу и чем заслужил подобное наказание.
В конце концов он пришел к выводу, что отцу просто нравилось это делать.
Мальчик никак не мог вспомнить, когда это все началось, как, впрочем, не мог вспомнить и того времени, когда этого не происходило. Это наказание преследовало его всегда и висело над ним как первородное проклятие.
Шаги отца звучали все ближе и ближе, а мальчику в этот момент хотелось сжаться до такой степени, чтобы стать невидимым, полностью исчезнуть, - тогда отец никогда больше не найдет его. Раньше мальчик часто молился, но и молитвы не помогали ему.
Отец уже вплотную подошел к двери. Вот сейчас он распахнет ее, и яркий луч света разрежет темноту, обнаруживая забившегося в угол мальчика. Так и случилось.
Может быть, он выдал себя резким движением руки, закрывая глаза от яркого света?
В тот же миг огромная лапа повисла над маленьким комочком плоти, затаившим дыхание от животного страха. Мальчик не выдержал и начал тихонько всхлипывать, подрагивая всем своим тельцем. Он знал, что должен держать себя в руках.
Должен был, но не мог.
Волосатая рука схватила мальчика, приподняла его и понесла туда, где все было залито ярким светом и где стояла та проклятая койка, которую отец специально притащил в подвал. Вскоре мальчик был туго привязан к ней за руки и за ноги, а отец начал медленно раздеваться.
Самое ужасное началось тогда, когда отец стал прикреплять к его телу металлические зажимы. Вначале он прикрепил их к пальцам ног и рук, что было еще более или менее терпимо. А вот когда он начал цеплять зажимы к маленьким соскам его груди, мальчик не выдержал и застонал, понимая при этом, что его никто не услышит.
И все же самую ужасную боль он испытывал тогда, когда отец прикреплял зажим к его пенису. Вот и сейчас боль сделалась настолько невыносимой, что мальчик оглушительно закричал и забился, словно в агонии. Но и это было еще далеко не все. Через минуту его тело забилось в судорогах от первого электрического удара, за которым последовали остальные. Мальчик уже не мог кричать, а только сдавленно хрипел и конвульсивно подергивался, умоляя Бога, чтобы тот избавил его наконец от этой чудовищной боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107