– Е-е-е-а-а-а! – орал победу павлин. – Е-е-е-а-а-а!!! – уносилось во Вселенную.
И толпа вновь заулюлюкала, теперь уже во здравие спасенной царицы, завыла великодушному монарху: «Слава!» – и помчалась снимать с дыбы свою Ильиничну, чтобы отнести российскую матушку на руках в монаршие покои и возложить на царское ложе отдыхать душою и замученным телом…
– Слава Эль Калему-у-у!!!
И тут я оказался на ее постели – голенький и розовый и, хлопая пустыми глазами, пускал к полу хрустальные слюнки, тыкая пухлыми пальчиками в рыжую материнскую пятку.
И она раздвинула на зов голые ноги, бесстыже раскинула их на север и на юг, открыв мне свое сумеречное лоно настежь, маня им мой туманный взор, притягивая рыжей порослью, слепя алой зарей…
И я пополз, пополз неуклюже, из последних сил, дергая лысой головкой и хватаясь за теплые простынки. Я полз к сумеречному лону, и крутилось в моем мозгу последнее слово, последнее в этой жизни понятие – ВХОД!.. И, войдя в него туго, растворясь в последе теплой массой, царским семенем, я припомнил образ моей Полин и осознал, что тогда все было не до сроку, все не ко времени хотелось, и что так и должно было быть без ВХОДА, а потому умилился последним вздохом и счастливо потерял мысль…
Hiprotomus закончил свой рассказ и замолчал. Я тоже ничего не говорил, а лишь наслаждался массажем Лучшей Подруги, то и дело почесывая зудящую щекоткой пятку.
Так в молчании прошли полчаса, а потом Hiprotomus надрывным голосом попросил меня достать из-под кровати баночку с жучихой, дабы развеять свою неутолимую печаль по прошлому плотской утехой.
– Ах, любовь! – вздохнул он и заворочался в шишке, готовясь выбраться.
Я выудил из темного угла баночку и, прежде чем поставить рядом, заглянул в нее… Сначала я не увидел самочки, а потом рассмотрел ее под травкой, забившуюся на самое дно…
Она была мертва… Жучиха напоролась на елочную иголку и, пронзенная в грудь острием, издохла.
– Ай!.. – взвизгнул Hiprotomus.
– Я куплю вам другую, – пытался я утешить соседа. – Сегодня же!
– Ай!..
Да что же так нога чешется? – подумал я и удивился, что и в этой жизни жука преследует злой рок и предсказания старого следователя вновь сбываются уже в другом пространстве, в другой его жизни.
– Ай!
– Помните, – спросил я его, – помните, вы рассказывали о том, как на поле боя пристрелили собаку золотой стрелой? Питбуля?..
– А что такое? – слабенько отозвался он.
– Не было ли, случаем, на наконечнике начертано чего-нибудь особенного?
– Нет, – уверенно ответил Hiprotomus. – Ничего такого. Лишь мои инициалы – А. и S.
И тогда я встал с постели и подошел к шкафу. Открыв дубовую дверцу и порывшись на самом его дне, я вытащил маленькую медицинскую коробочку. Поддев ногтем крышку, я подставил под солнечные лучи золотой наконечник стрелы, с выгравированными на нем буквами А. и S.
– Его когда-то извлекли из моего позвоночника, – сказал я.
– Да-да-да! – чему-то обрадовался жук. – Значит, это я вас тогда, как собаку! Через пространства и измерения!.. Ха-ха!.. Бывает же такое!.. Ха-ха-ха!..
И тогда во мне все восстало. Кровь прилила к лицу, а сердце захлебнулось ненавистью!
– Я вас убью! – зашипел я. – Раздавлю!..
– Э-э-э! – испугался Hiprotomus. – За что, позвольте спросить?
– За то, что по вашей воле я столько лет лежу недвижимым с изуродованным позвоночником!
Схватив со стола коробок со спичками, я зажег одну из них и поднес к руке, оккупированной Hiprotomus'oм.
– Всего вам доброго! – пожелал я на прощание.
– Подождите! – истошно завизжал жук. – Немедленно подождите!!! Ведь вы же сейчас стоите на ногах! Посмотрите на себя! Ваши ноги несут ваше тело, а вы меня жечь спичкой! Немедленно погасите ее! Задуйте!!!
После его слов я упал на пол, как будто мне по ногам ударили палкой.
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь! – морально поддержал жук, отдышавшись от смертельного испуга. – Это от неожиданности! Вы сейчас все осознаете, подниметесь на свои ножки и зашагаете ими по просторам необъятной родины! А колясочку отошлите обратно конструктору Ситосиши. Не нужны нам милости побежденных! Так ему и отпишите в сопроводительном письме! И пусть поклонится могиле своей бабушки Киоке!..
Я лежал на полу, всей щекой ощущая прелесть прохладных досок, и был совершенно спокоен. Я пытался восстановить мозговые импульсы, командующие мускулатурой ног, и совершенно не слушал болтовню жука.
Мои ноги шевелятся! – осознавал я. – Я чувствую, как чешется пятка. Я чувствую тепло в пальцах! Я даже чувствую, как пробиваются на ляжках волоски!!!
А потом я повернул голову и увидел ее. Она лежала на кровати, свесившись кистью с матраца. Она была абсолютно бела, а ноготки ее сильных пальцев посинели васильками.
И я поднялся. Сначала на четвереньки, затем, трясясь коленями, стал возносить свое тело на отвычную высоту и рыскал по сторонам руками, ища случайную опору чьего-нибудь плеча, но не находил ее, сейчас необязательную, а потому балансировал на своих двоих и улыбался в окно счастливо.
А потом, подбадриваемый Hiprotomus'oм, я спустился ступень за ступенью по лестнице и оказался на Арбате, который вдохнул всей грудью со всеми его пешеходами и выдохнул затем обратно. А улица украсилась весенним солнечным днем!..
– Я иду! – сказал я громко и счастливо. – Я иду сам!!!
– Ну и иди, – сказал кто-то в ответ…
Я ходил своими ногами целый день, наслаждаясь их жуткой усталостью и сбитыми в кровь пятками, и только здравая мысль удерживала меня от бега на длинную дистанцию в полном обмундировании и с рюкзаком в два пуда…
Я похоронил Лучшую Подругу ранним утром, уложив ее в огромную музыкальную шкатулку, купленную специально для прощального ритуала, и, отпустив пружину, под звуки Испанской рапсодии, опустил гроб в огненное жерло котельной нашего дома.
Я беззвучно шептал ей слова благодарности, облагороженный чужой жертвенностью, и плакал, роняя слезы на свои окрепшие ноги…
Идя по булыжной мостовой еще не проснувшегося Арбата, одинокий в своем раннем пробуждении, я лениво думал о будущем. Не о том, что мне надо будет делать, кого любить и кого жалеть. Я думал о будущем целиком, как о чувстве голода, которое нужно удовлетворить и насытить. Мне нужно насытить свое будущее!
– Ах, ноги мои, ноги!!!
В этот ранний час солнце так припекало, что я снял куртку и закатал до локтей рукава рубашки. Уже появились первые продавцы бубликов и питы, и я подошел к одной из тележек, вдруг почувствовав, что смертельно хочу есть.
– Питу с курицей, пожалуйста! – попросил я. – И кетчупа побольше!
Помидорный соус брызгал во все стороны, я измазал им свое лицо до ушей, а продавщица, пухленькая девушка, смеялась от души, протягивая мне пачку салфеток.
И вдруг из переулка, в котором находится «Комитет по абстрактным категориям», вылетела на еще не проснувшуюся улицу пролетка, запряженная парой лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81