Сильней, но не так резко, что ли.
– Свежие новости от бортового компьютера для заднего ряда, – ожил громкоговоритель. – Температура обшивки девятьсот градусов и продолжает падать. Скорость меньше тысячи узлов. Начинаем плавно парить.
– Ну вот, – подмигнул я Пигалице. – Я же тебе говорил.
– Да ну тебя. – Она все еще перебирала четки.
Полет превратился во что-то приемлемое, в нечто вроде прыжка с парашютом в грозу. Через пять минут снова раздался голос Пух:
– Дамы и господа, мы приближаемся к Ганимеду. Местное время: пол-темного, температура аж десять градусов ниже нуля.
Никто не засмеялся.
В следующий раз ее голос звучал взволнованнее.
– Мы летим на высоте двадцать пять миль, в двухстах милях от зоны высадки. Расчетное время прибытия – через семь минут. Пока Ганимед выглядит точь-в-точь как на голограмме. Мы тут чуть-чуть заняты, так что на время прощаюсь. Наша скорость малек выше запланированной.
Пух – королева приуменьшений. Я только раз слышал от нее слово «малек» – когда взмокшая после бурной ночи она ловила ртом воздух, распластанная по кровати, как медуза на берегу. «Я малек притомилась, Джейсон», – выдохнула она тогда. Мои волосы зашевелились.
Я поправил снаряжение на поясе, проверил в карманах магазины с патронами, убедился, что винтовка на предохранителе, и пробежал глазами по прикрепленному к полу пулемету. Потом повернулся к Пигалице, и мы осмотрели друг друга. Вокруг залязгал металл: остальные поступали так же.
– Минута до посадки.
Бам!
Тряхнуло несильно – это корабль выпустил лыжи. Инженеры сказали, что шасси на застывшей лаве слишком непредсказуемы, поэтому лыжи наших кораблей – первое творение человеческих рук, которое коснется Ганимеда.
Защитные костюмы предохранят нас от шрапнели и пуль, напалма, радиации, ядовитых веществ и микроорганизмов. Мы могли дышать сколь угодно долго, переносить температуру до тридцати ниже нуля и видеть в темноте. У каждого было по автоматической винтовке с технической скорострельностью восемьсот выстрелов в минуту и две тысячи патронов, дюжины гранат, а плазмы, атропина и заживляющих повязок – больше, чем в больнице. Любая пара солдат была опасней целого взвода времен Корейской войны. Командиры держали с нами радиосвязь и видели положение любого солдата на приборах спутниковой навигации (только сегодня «Надежда» выпустила на орбиту Ганимеда сеть спутников). Наши лазерные целеуказатели позволят «Надежде» швырять с орбиты с точностью до метра что попало – от однотонных бомбочек до исполинских махин.
Мы были готовы ко всему…
…Кроме того, что нас ждало.
32
– Двадцать секунд до посадки.
Корабль должен был коснуться поверхности Ганимеда на скорости двести миль в час и потом, как по катку, проехать четыре мили, пока не остановится.
Если слизни нас ждут, то они должны вот-вот открыть огонь, который только усилится по приземлении.
Бум!
Что это? Удар лыж по земле или выстрел слизня?
Бум-бум-бум.
Не, все нормально – садимся. Вот уже катимся.
Следующий удар с такой силой кинул на меня Пигалицу, что казалось, она сломала мои ребра. Снаряжение вырвалось из креплений и полетело в сторону передней переборки.
Напротив меня, все еще расслабленный перед боем, сидел Вайр. Сорвавшаяся с места винтовка прошла через висок морпеха, как зубочистка через маслину. Опыт его не спас.
– О, господи! – закричал сосед Вайра, которому упала на колени окровавленная голова старшины. – Господи боже!
Мы остановились. Свет погас. Я даже успел подумать, что потерял сознание, но потом кто-то выругался.
Что-то капало в темноте. Кого-то громко стошнило.
Бух-бух-бух!
Сработали взрывные болты вдоль верхней обшивки, и фюзеляж распался, как гороховый стручок. Над нами сияло оранжевое небо Ганимеда.
Я опустил на глаза прибор ночного видения. Расколотый надвое корабль лежал в серой пыли.
– Шевелись, шевелись! Наружу из гроба!
Я все еще озирался, а рука рефлекторно ударила по пряжке на груди. Я повернулся помочь Пигалице, но она уже сама отстегнулась и высвобождала пулемет из креплений на полу.
Вокруг нас солдаты топали по Ганимеду. Да-да, топали – в отличие от Луны, здесь есть атмосфера, которая проводит звук. В остальном, впрочем, Ганимед был таким же холодным и негостеприимным.
Мы с Пигалицей отбежали на пятьдесят метров от корабля и плюхнулись на пузо между другими пехотинцами, создавая защитный периметр. Щелкали затворы, драли глотку командиры, выравнивающие ряды.
Потом с оглушающим грохотом над нами пронесся третий десантный корабль и за футбольное поле от нас врезался в гору, сложившись в гармошку. Он не взорвался. Конечно, нет – в здешнем воздухе ведь только два процента кислорода.
На мгновение корабль застыл, будто воткнутый в камень, потом покачнулся, свалился с горы и откатился на пятьдесят ярдов от нашего периметра.
Гора? Откуда здесь взяться горе?
Я приподнялся и огляделся вокруг. Вместо обещанной равнины мы лежали у подножия горы в центре кратера. Наш корабль зарылся носом под камни. Позади тянулись мили ровной поверхности. Из-за края кратера выглядывал огромный красный Юпитер.
Мы на мили просчитались с зоной высадки и врезались в единственную преграду посреди площадки размером с Лос-Анджелес. Кораблю номер три досталось еще хуже. А самого первого корабля нигде не было видно. Что, черт возьми, натворила Пух?
Пух!
Она осталась в кабине! На носу, под камнями!
С обеих сторон громыхали корабли, скользили по камням и врезались носами в гору, которая должна была стать нашим убежищем. Эхом отражались выстрелы взрывных болтов, солдаты высыпались из корабля, как мы до них, и достраивали наш периметр.
Через пыль и суетившихся фельдшеров я всматривался в искореженные останки нашего корабля. Никакого движения.
Я проверил пулеметную ленту, убедился, что коробка со следующей лентой стоит наготове, и сказал Пигалице:
– Я назад к кораблю.
– Тебе никто не разрешал.
– Там Пух.
– Это дезертирство!
– Пятьдесят метров всего.
Я поднялся, скидывая на ходу рюкзак, и побежал, пригибаясь от огня противника. Только не было никакого огня. Ганимед был пуст, как и положено безжизненной космической глыбе.
Ближе к горе медики копошились у остатков корабля номер три. Электропила с недовольным визгом вонзалась в металл.
– Сюда, сюда! – замахал я им.
Искореженный фюзеляж перекрывал вход в кабину.
– Пух?
Тишина.
Я вскарабкался на камни над самой кабиной. На крыше корабля, погребенный под булыжниками, должен быть аварийный выход. Казалось, я часами раскидывал камни, пока не показалась красная надпись: «Открывать здесь».
Впрочем, удар и так его открыл.
– Пух! – крикнул я.
Молчание.
По животу разлился холод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Свежие новости от бортового компьютера для заднего ряда, – ожил громкоговоритель. – Температура обшивки девятьсот градусов и продолжает падать. Скорость меньше тысячи узлов. Начинаем плавно парить.
– Ну вот, – подмигнул я Пигалице. – Я же тебе говорил.
– Да ну тебя. – Она все еще перебирала четки.
Полет превратился во что-то приемлемое, в нечто вроде прыжка с парашютом в грозу. Через пять минут снова раздался голос Пух:
– Дамы и господа, мы приближаемся к Ганимеду. Местное время: пол-темного, температура аж десять градусов ниже нуля.
Никто не засмеялся.
В следующий раз ее голос звучал взволнованнее.
– Мы летим на высоте двадцать пять миль, в двухстах милях от зоны высадки. Расчетное время прибытия – через семь минут. Пока Ганимед выглядит точь-в-точь как на голограмме. Мы тут чуть-чуть заняты, так что на время прощаюсь. Наша скорость малек выше запланированной.
Пух – королева приуменьшений. Я только раз слышал от нее слово «малек» – когда взмокшая после бурной ночи она ловила ртом воздух, распластанная по кровати, как медуза на берегу. «Я малек притомилась, Джейсон», – выдохнула она тогда. Мои волосы зашевелились.
Я поправил снаряжение на поясе, проверил в карманах магазины с патронами, убедился, что винтовка на предохранителе, и пробежал глазами по прикрепленному к полу пулемету. Потом повернулся к Пигалице, и мы осмотрели друг друга. Вокруг залязгал металл: остальные поступали так же.
– Минута до посадки.
Бам!
Тряхнуло несильно – это корабль выпустил лыжи. Инженеры сказали, что шасси на застывшей лаве слишком непредсказуемы, поэтому лыжи наших кораблей – первое творение человеческих рук, которое коснется Ганимеда.
Защитные костюмы предохранят нас от шрапнели и пуль, напалма, радиации, ядовитых веществ и микроорганизмов. Мы могли дышать сколь угодно долго, переносить температуру до тридцати ниже нуля и видеть в темноте. У каждого было по автоматической винтовке с технической скорострельностью восемьсот выстрелов в минуту и две тысячи патронов, дюжины гранат, а плазмы, атропина и заживляющих повязок – больше, чем в больнице. Любая пара солдат была опасней целого взвода времен Корейской войны. Командиры держали с нами радиосвязь и видели положение любого солдата на приборах спутниковой навигации (только сегодня «Надежда» выпустила на орбиту Ганимеда сеть спутников). Наши лазерные целеуказатели позволят «Надежде» швырять с орбиты с точностью до метра что попало – от однотонных бомбочек до исполинских махин.
Мы были готовы ко всему…
…Кроме того, что нас ждало.
32
– Двадцать секунд до посадки.
Корабль должен был коснуться поверхности Ганимеда на скорости двести миль в час и потом, как по катку, проехать четыре мили, пока не остановится.
Если слизни нас ждут, то они должны вот-вот открыть огонь, который только усилится по приземлении.
Бум!
Что это? Удар лыж по земле или выстрел слизня?
Бум-бум-бум.
Не, все нормально – садимся. Вот уже катимся.
Следующий удар с такой силой кинул на меня Пигалицу, что казалось, она сломала мои ребра. Снаряжение вырвалось из креплений и полетело в сторону передней переборки.
Напротив меня, все еще расслабленный перед боем, сидел Вайр. Сорвавшаяся с места винтовка прошла через висок морпеха, как зубочистка через маслину. Опыт его не спас.
– О, господи! – закричал сосед Вайра, которому упала на колени окровавленная голова старшины. – Господи боже!
Мы остановились. Свет погас. Я даже успел подумать, что потерял сознание, но потом кто-то выругался.
Что-то капало в темноте. Кого-то громко стошнило.
Бух-бух-бух!
Сработали взрывные болты вдоль верхней обшивки, и фюзеляж распался, как гороховый стручок. Над нами сияло оранжевое небо Ганимеда.
Я опустил на глаза прибор ночного видения. Расколотый надвое корабль лежал в серой пыли.
– Шевелись, шевелись! Наружу из гроба!
Я все еще озирался, а рука рефлекторно ударила по пряжке на груди. Я повернулся помочь Пигалице, но она уже сама отстегнулась и высвобождала пулемет из креплений на полу.
Вокруг нас солдаты топали по Ганимеду. Да-да, топали – в отличие от Луны, здесь есть атмосфера, которая проводит звук. В остальном, впрочем, Ганимед был таким же холодным и негостеприимным.
Мы с Пигалицей отбежали на пятьдесят метров от корабля и плюхнулись на пузо между другими пехотинцами, создавая защитный периметр. Щелкали затворы, драли глотку командиры, выравнивающие ряды.
Потом с оглушающим грохотом над нами пронесся третий десантный корабль и за футбольное поле от нас врезался в гору, сложившись в гармошку. Он не взорвался. Конечно, нет – в здешнем воздухе ведь только два процента кислорода.
На мгновение корабль застыл, будто воткнутый в камень, потом покачнулся, свалился с горы и откатился на пятьдесят ярдов от нашего периметра.
Гора? Откуда здесь взяться горе?
Я приподнялся и огляделся вокруг. Вместо обещанной равнины мы лежали у подножия горы в центре кратера. Наш корабль зарылся носом под камни. Позади тянулись мили ровной поверхности. Из-за края кратера выглядывал огромный красный Юпитер.
Мы на мили просчитались с зоной высадки и врезались в единственную преграду посреди площадки размером с Лос-Анджелес. Кораблю номер три досталось еще хуже. А самого первого корабля нигде не было видно. Что, черт возьми, натворила Пух?
Пух!
Она осталась в кабине! На носу, под камнями!
С обеих сторон громыхали корабли, скользили по камням и врезались носами в гору, которая должна была стать нашим убежищем. Эхом отражались выстрелы взрывных болтов, солдаты высыпались из корабля, как мы до них, и достраивали наш периметр.
Через пыль и суетившихся фельдшеров я всматривался в искореженные останки нашего корабля. Никакого движения.
Я проверил пулеметную ленту, убедился, что коробка со следующей лентой стоит наготове, и сказал Пигалице:
– Я назад к кораблю.
– Тебе никто не разрешал.
– Там Пух.
– Это дезертирство!
– Пятьдесят метров всего.
Я поднялся, скидывая на ходу рюкзак, и побежал, пригибаясь от огня противника. Только не было никакого огня. Ганимед был пуст, как и положено безжизненной космической глыбе.
Ближе к горе медики копошились у остатков корабля номер три. Электропила с недовольным визгом вонзалась в металл.
– Сюда, сюда! – замахал я им.
Искореженный фюзеляж перекрывал вход в кабину.
– Пух?
Тишина.
Я вскарабкался на камни над самой кабиной. На крыше корабля, погребенный под булыжниками, должен быть аварийный выход. Казалось, я часами раскидывал камни, пока не показалась красная надпись: «Открывать здесь».
Впрочем, удар и так его открыл.
– Пух! – крикнул я.
Молчание.
По животу разлился холод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60