– Да, вижу – смурно тебе жить, – сочувственно покивал Смирнов, искоса рассматривая флуктуации людского моря в области падения амулета. – Что, бизнес опасный?
– Да нет… Не особо.
– А почему амулеты с талисманами собираешь?
Разговор прервался – принесли пива и шашлыки. Отпив полкружки, Олег протянул Смирнову самую аппетитную шпажку, сам взялся за другую. Заговорил, тягуче посмотрев в глаза, лишь после того, как официант унес опустевшее блюдо и тарелки:
– Ты спрашивал, почему я собираю амулеты с талисманами…
Что-то было такое в его взгляде, не то, чтобы не человеческое, напротив, чисто человеческое, но такое, чего нет в глазах беззаботного курортно-туристического люда, заполняющего пляжи от Адлера до Туапсе, и Смирнову захотелось на море, и вообще в Крым, подальше.
– Ну да, спрашивал… – ответил он, отведя глаза на беззаботный курортно-туристический люд.
– Все это из-за младшего брата. Богдана… Когда он погиб, я все понял…
– Что ты понял?
– Что он должен, обязан был погибнуть. И что ни один человек не смог бы его спасти. Только то, что выше человека…
– Бог?
– Бог, Сатана, дэвы… И амулеты, призывающие их к лояльности.
– Понятно…
Они помолчали. Смирнов скучал с людьми, отягощенными гипертрофированным отношением к мистике и прочим оккультным культурам. Однако уходить из кафе ему не хотелось, и он реанимировал разговор:
– Так что там у тебя с братом вышло?
– Он был на три года младше. Я катал его коляску, кормил с ложечки, чинил игрушки, укачивал, играл… А когда он подрос…
Олега замолк на полуслове, какое-то живое воспоминание без остатка растворило его в прошлом, и Смирнов, посидев пару минут в одиночестве, засобирался:
– Ну ладно, я вижу тебе тяжело рассказывать. Извини, что напомнил о личной драме. Знаешь, я завтра собираюсь перебраться в Крым и мне пора идти. Кое-что прикупить надо, собраться…
– Да успеешь… Хочешь выпить?
– Вина бы некислого выпил. Только немного, – усмехнулся, – литр-полтора, а то я пьянею.
Олег подозвал официанта. Смирнов выбрал "Мерло".
Выпив стакан, – вино оказалось неплохим, – он вопросительно посмотрел на собеседника. Тот откинулся на спинку стула и проговорил, пристально глядя в глаза:
– Когда Богдану, – так звали брата, – было два года, я учил его плавать, и он чуть не утонул. Его вытащил человек, проходивший мимо.
– А почему не ты? Перепугался?
– Да… Когда он ушел под воду, я окаменел, не мог кричать.
– Понятно… пятилетний мальчик – это пятилетний мальчик. И что дальше?
– Когда ему было четыре, а мне семь, я из "ТТ" попал ему в грудь, в правую сторону. Пуля прошла насквозь, но, слава богу, все обошлось…
– Ты что, стрелял в него?!
– Нет. Точнее, стрелял, но не в него. Я нашел пистолет и стал с ним играть, а он в смежной комнате смотрел с отцом видак, какой-то боевик. Когда в нем началась стрельба, и Богдан закричал: "Папа, я боюсь!", я автоматически выстрелил в стену, уверенный, что пистолет не заряжен.
– Тебе, конечно, всыпали?
– Отец здорово разозлился – счел, что пистолет зарядил я, но… но ничего не было. Я так кричал, что меня отправили в больницу вместе с братом.
– И чем все кончилось?
– Год назад мы поехали с Богданом по делам в Краснодар. Я сидел за рулем. И посередине пути налетел на столб, налетел из-за машины, выскочившей со встречной полосы. Богдан погиб мгновенно…
– А ты не получил ни царапины…
– Да.
– И после этого решил, что брат должен был погибнуть, и потому погиб?
– Да. Смерть охотилась за ним, а она редко проигрывает.
Подошел официант. Спросил надо ли что. Олег не услышал. Официант ушел
Смирнов, попивая вино, рассеянно рассматривая толпу. Олег угрюмо рассматривал ногти. Они были ухожены.
Когда фужер опустел, Смирнов отставил его в сторону и проговорил, глядя отечески:
– Не бери это в голову. И, тем более, из головы не надо ничего сочинять. Твой случай ясен, как день, и никто особо не виноват.
– Объясни, почему, – не поднял Олег глаз.
– Брата твоего любили больше, чем тебя, факт. Или просто ты считал, что его любили больше. Ведь так?
– Ну, примерно…
– И ты подсознательно хотел его смерти. Ты хотел остаться один. И как только понял, что хочешь его смерти, Смерть поселилась у тебя в груди. И Смерть вообще, и смерть брата, в частности. Ты чувствовал, что его смерть сидит в тебе, и что она сильнее тебя, старше и умнее. И ты подал ей руку, как старшему товарищу, как отцу, и пошел с ней рядом. Пошел на поводу. И чуть не утопил брата, потом через стену выстрелил в то место, где он обычно сидел, смотря телевизор. И, в конце концов, вмазался в столб, так, что у него не оказалось никаких шансов выжить.
Олег покачал головой. Глаза его стали неживыми.
– Ты заблуждаешься… Глупости.
– Конечно. Потому что это не ты покушался на брата, а твое подсознание. Андрей Макаревич недавно рассказывал по телевизору, застенчиво по-своему улыбаясь, рассказывал, как в детстве, обуреваемый подсознательной ревностью, поставил подножку матери, шедшей в ванную с годовалой его сестренкой на руках. Девочка чуть не погибла.
Олег молчал, и Смирнов продолжил:
– И с этими амулетами все ясно. Ты подспудно чувствовал, что в тебе сидит Смерть, которая хочет твоего брата. Смерть, которая действует целеустремленно, и, в конце концов, добивается своего. И сейчас ты боишься, что точно такая же Смерть, но твоя, сидит в одном из твоих двоюродных братьев, в верном друге или компаньоне. Сидит в человеке, который, по всем видимостям, любит и уважает тебя, и которого нельзя заподозрить в злом умысле. И потому тебе хочется амулетов, много амулетов, как можно больше амулетов.
Смирнов почувствовал, что попал в яблочко, и возгордился.
Олег отвел глаза на толпу, закивал.
– Ты прав. Я чувствую свою смерть. Она недалеко, она идет ко мне и ничего ее не остановит.
– Я тоже чувствую ее. То есть свою. Она сидит во мне, требует вина, много вина, сигарет, прочих гибельных излишеств. Иногда я борюсь с ней, иногда отдаюсь. Но у меня она, как речка – хочу ныряю, хочу – сижу на берегу. А тебе надо к психоаналитику сходить… Это сейчас модно.
– Чушь. Я врачам никогда не верил и верить не буду. Мне кажется, что только чудо может меня спасти. Или успокоить.
"Случай клинический" – подумал Смирнов. И решил закрыть тему.
– Ты зря беспокоишься… Знаешь, я иногда вижу сквозь время. То есть вижу, будет у человека будущее или нет. Так вот, у тебя оно будет. Ты проживешь долго-долго и… – посмотрел пристально, – стареть практически не будешь. Я совсем не вижу седины, морщин, выцветших глаз, ушей, заросших волосом… Так что твое персональное чудо, видимо, случится.
– А ты видел хоть одно? С тобой случалось что-нибудь чудесное? – посмотрел пристально, с надеждой.
– При моей-то жизни? Естественно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56