Вот и Джени, может быть, кажется себе не такой себялюбивой и злой, стоит ей вообразить, что и ты в глубине души ничуть не лучше ее… Ты обратила внимание на Колли, немого арфиста?
Ки согласно кивнула головой, покоившейся у него на груди. Их тела начинали понемногу отогреваться, наполняя теплом постель. Ки очень нравилось прижиматься ухом к его груди, когда он говорил.
– Он и нравится Джени в основном потому, что он немой, – сказал Вандиен. – Если бы у него была не только арфа, но еще и голос, он бы, вполне возможно, дразнил ее, как и все остальные. Тогда и ей пришлось бы платить ему той же монетой. И, уж конечно, ни во что не ставить его как мужчину. Но, поскольку он нем, она в глубине души жалеет его и тянется к нему. И к тому же пребывает в счастливой уверенности, что другим женщинам он не кажется слишком уж привлекательным. Не думаю, правда, что она когда-либо заговаривала о своих чувствах… вполне возможно, что она и сама себе полного отчета не отдает. Но какая-то часть ее существа знает все. И чувство вины не так донимает ее, стоит только подумать, что и ты испытываешь ко мне в чем-то схожие чувства…
– Вот, значит, как! – Ки перекатилась на живот и устроилась таким образом, чтобы, приподнявшись на локтях, смотреть Вандиену в лицо. Видно впотьмах было немного, но Ки не нуждалась в свете. Ее пальцы невесомо пробежали по его лицу, и прикосновение разгладило морщины на его лбу. Ки осторожно отвела влажные кудри и бережно проследила пальцем жесткую полосу шрама, отметив попутно, что его глаза были закрыты. Она погладила его лицо и спросила: – Меньше болит, когда я вот так глажу?
Вандиен вздохнул и ласково отвел ее руки.
– Телесно – меньше, – сказал он ей. – Но каждый раз, когда ты притрагиваешься, я заново вспоминаю, что он есть. Слушай, Ки… Мы с тобой не привыкли что-то друг у друга просить, но теперь я прошу. Пусть он пропадет для нас пропадом, а? Давай не будем говорить о нем, трогать его и вообще замечать. Хорошо? Хватит с меня этих нескольких дней и тех глупостей, которых я успел натворить. Не заработал ни гроша, да еще и упряжку там в храме утопил… Помоги мне, пожалуйста, вытащить скилий и вернуть их хозяину. А потом подыщем какой-нибудь груз для твоего фургона, заработка ради, и сгоним с меня семь потов. А что до ОСТАЛЬНЫХ моих глупостей… давай их просто забудем. Я тебя очень прошу. Ты – единственный человек, для которого мой шрам не имеет никакого значения. Так вот, именно тебя я прошу смотреть на него – и не видеть.
Он напрягся всем телом, и Ки это чувствовала. Как ни близко она к нему прижималась, она не могла его отогреть. Она передвинулась и крепко обняла его. И спросила себя, ощутил ли он вообще ее ласку. Она прошептала в ответ:
– Мы с тобой можем попросить друг друга о чем угодно, и так оно и будет. Спи, Ван. Завтра нам с тобой опять лезть в холодную воду…
– Вандиен, – проворчал он. – Мое имя Вандиен.
– Вандиен, – поправилась она тихо.
Они больше не разговаривали. Ки неподвижно лежала подле него и очень хотела поскорее уснуть, но сон еще долго не шел к ней.
20
Ки сидела на открытой грузовой платформе своего фургона и раздумывала о том, могли ли дела пойти еще хуже или уже был достигнут последний предел.
Мокрая одежда плотно облепила ее тело; впрочем, к этому последнему она начала уже привыкать. Сигурд и Сигмунд, насухо вытертые и закутанные в попоны, без большого воодушевления пробовали щипать жилистую солоноватую травку, росшую вдоль кромки галечного пляжа. Ки собиралась отыскать для них пастбище получше, дай только разжечь огонь и переодеться. Конечно, если к тому времени у нее останется хоть сколько-нибудь сил.
Прошлой ночью она все рассказала Вандиену про Рибеке и Дреша. Он слушал ее, не перебивая. Беда только, самой Ки все то, о чем она рассказывала, представлялось бредом сумасшедшей. Физическое напряжение минувших нескольких дней вычерпало ее настолько, что воспоминания приобрели довольно-таки нереальный оттенок. Гибель Меди представлялась ей теперь чем-то вроде вселенской катастрофы, и она вдвойне сожалела о той роли, которую ей выпало сыграть в столь прискорбном событии. Однако всего труднее оказалось рассказывать все-таки о том долге, который она за собой чувствовала. Ведь Рибеке спасла ее. Может быть, Заклинательница вовсе не думала о ней в тот момент. Или думала не больше, чем о ее тяжеловозах. Так или нет, но Рибеке ее СПАСЛА, и ничего тут не поделаешь. Потому-то Ки закончила свою повесть следующими словами:
– Терпеть не могу обзаводиться долгами, которые не в состоянии отдать.
– Не ты одна, – глядя в огонь, ответил ей Вандиен, и она знала, о чем он думал. О том, как Дреш не больно-то честным образом завлек его сюда, в Обманную Гавань. Ки поймала себя на том, что начинает ненавидеть эту деревню. Вообще все это хреново место. Холодную воду в затопленном храме, которая во всех смыслах УМЫЛА их обоих. А чего стоила непривычная подавленность Вандиена, стеснявшегося признаться в том, что питал, как дурак, несбыточные надежды!.. Нет, на редкость мерзкое место. Оно в каждом умудрялось растравить старые раны, вместо того чтобы помочь их исцелить.
…Очередной отлив пришел и ушел, и все без толку. Выручить Вандиеновых скилий по-прежнему не удавалось. Ки, конечно, помалкивала, но про себя задавалась вопросом: а были ли они по-прежнему там, на конце канатика? Может, они запутали его вокруг чего-нибудь там, в затопленном подвале, а сами сорвались с привязи и давно смылись? Может, они с Вандиеном последние два дня пытались вытащить вверх по лестнице храмовые фундаменты?..
Во всяком случае, Ки успела окончательно уверовать в безнадежность этой затеи, упряжка вымоталась и капризничала, а Вандиен постигал все новые глубины черного юмора…
Ки посмотрела в сторону моря. Вандиен стоял у края воды и смотрел на серые волны, плескавшиеся над храмом. Прибой подкатывался к самым его ногам, а потом, шипя, отползал. Вандиен держал в руках моток веревки, конец которой исчезал в воде. Прилив между тем наступал; если Вандиен так и будет там торчать, придется ему заново вымокнуть.
В первый же отлив после Храмового им удалось выудить конец каната, который в ту памятную ночь так и остался обмотанным вокруг поваленного камня. Мрачная как туча Джени отвезла их на своей дори, и Вандиен, как ни отговаривала его Ки, сам нырнул в глубину, чтобы обрезать канат и связать его с тем, что они доставили с собой в лодке. Потом пришлось нырять еще раз, чтобы протащить канат сквозь храмовую дверь. Вандиен полагал, что, даже если тяжеловозам Ки и удастся выкорчевать скилий из подвала, через иззубренные стены они их все же вряд ли переволокут. Делать нечего, Ки выменяла на сушеные фрукты и колбасу еще три бухты каната, которых хватило, чтобы достать до берега и пристегнуть конец к упряжи тяжеловозов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Ки согласно кивнула головой, покоившейся у него на груди. Их тела начинали понемногу отогреваться, наполняя теплом постель. Ки очень нравилось прижиматься ухом к его груди, когда он говорил.
– Он и нравится Джени в основном потому, что он немой, – сказал Вандиен. – Если бы у него была не только арфа, но еще и голос, он бы, вполне возможно, дразнил ее, как и все остальные. Тогда и ей пришлось бы платить ему той же монетой. И, уж конечно, ни во что не ставить его как мужчину. Но, поскольку он нем, она в глубине души жалеет его и тянется к нему. И к тому же пребывает в счастливой уверенности, что другим женщинам он не кажется слишком уж привлекательным. Не думаю, правда, что она когда-либо заговаривала о своих чувствах… вполне возможно, что она и сама себе полного отчета не отдает. Но какая-то часть ее существа знает все. И чувство вины не так донимает ее, стоит только подумать, что и ты испытываешь ко мне в чем-то схожие чувства…
– Вот, значит, как! – Ки перекатилась на живот и устроилась таким образом, чтобы, приподнявшись на локтях, смотреть Вандиену в лицо. Видно впотьмах было немного, но Ки не нуждалась в свете. Ее пальцы невесомо пробежали по его лицу, и прикосновение разгладило морщины на его лбу. Ки осторожно отвела влажные кудри и бережно проследила пальцем жесткую полосу шрама, отметив попутно, что его глаза были закрыты. Она погладила его лицо и спросила: – Меньше болит, когда я вот так глажу?
Вандиен вздохнул и ласково отвел ее руки.
– Телесно – меньше, – сказал он ей. – Но каждый раз, когда ты притрагиваешься, я заново вспоминаю, что он есть. Слушай, Ки… Мы с тобой не привыкли что-то друг у друга просить, но теперь я прошу. Пусть он пропадет для нас пропадом, а? Давай не будем говорить о нем, трогать его и вообще замечать. Хорошо? Хватит с меня этих нескольких дней и тех глупостей, которых я успел натворить. Не заработал ни гроша, да еще и упряжку там в храме утопил… Помоги мне, пожалуйста, вытащить скилий и вернуть их хозяину. А потом подыщем какой-нибудь груз для твоего фургона, заработка ради, и сгоним с меня семь потов. А что до ОСТАЛЬНЫХ моих глупостей… давай их просто забудем. Я тебя очень прошу. Ты – единственный человек, для которого мой шрам не имеет никакого значения. Так вот, именно тебя я прошу смотреть на него – и не видеть.
Он напрягся всем телом, и Ки это чувствовала. Как ни близко она к нему прижималась, она не могла его отогреть. Она передвинулась и крепко обняла его. И спросила себя, ощутил ли он вообще ее ласку. Она прошептала в ответ:
– Мы с тобой можем попросить друг друга о чем угодно, и так оно и будет. Спи, Ван. Завтра нам с тобой опять лезть в холодную воду…
– Вандиен, – проворчал он. – Мое имя Вандиен.
– Вандиен, – поправилась она тихо.
Они больше не разговаривали. Ки неподвижно лежала подле него и очень хотела поскорее уснуть, но сон еще долго не шел к ней.
20
Ки сидела на открытой грузовой платформе своего фургона и раздумывала о том, могли ли дела пойти еще хуже или уже был достигнут последний предел.
Мокрая одежда плотно облепила ее тело; впрочем, к этому последнему она начала уже привыкать. Сигурд и Сигмунд, насухо вытертые и закутанные в попоны, без большого воодушевления пробовали щипать жилистую солоноватую травку, росшую вдоль кромки галечного пляжа. Ки собиралась отыскать для них пастбище получше, дай только разжечь огонь и переодеться. Конечно, если к тому времени у нее останется хоть сколько-нибудь сил.
Прошлой ночью она все рассказала Вандиену про Рибеке и Дреша. Он слушал ее, не перебивая. Беда только, самой Ки все то, о чем она рассказывала, представлялось бредом сумасшедшей. Физическое напряжение минувших нескольких дней вычерпало ее настолько, что воспоминания приобрели довольно-таки нереальный оттенок. Гибель Меди представлялась ей теперь чем-то вроде вселенской катастрофы, и она вдвойне сожалела о той роли, которую ей выпало сыграть в столь прискорбном событии. Однако всего труднее оказалось рассказывать все-таки о том долге, который она за собой чувствовала. Ведь Рибеке спасла ее. Может быть, Заклинательница вовсе не думала о ней в тот момент. Или думала не больше, чем о ее тяжеловозах. Так или нет, но Рибеке ее СПАСЛА, и ничего тут не поделаешь. Потому-то Ки закончила свою повесть следующими словами:
– Терпеть не могу обзаводиться долгами, которые не в состоянии отдать.
– Не ты одна, – глядя в огонь, ответил ей Вандиен, и она знала, о чем он думал. О том, как Дреш не больно-то честным образом завлек его сюда, в Обманную Гавань. Ки поймала себя на том, что начинает ненавидеть эту деревню. Вообще все это хреново место. Холодную воду в затопленном храме, которая во всех смыслах УМЫЛА их обоих. А чего стоила непривычная подавленность Вандиена, стеснявшегося признаться в том, что питал, как дурак, несбыточные надежды!.. Нет, на редкость мерзкое место. Оно в каждом умудрялось растравить старые раны, вместо того чтобы помочь их исцелить.
…Очередной отлив пришел и ушел, и все без толку. Выручить Вандиеновых скилий по-прежнему не удавалось. Ки, конечно, помалкивала, но про себя задавалась вопросом: а были ли они по-прежнему там, на конце канатика? Может, они запутали его вокруг чего-нибудь там, в затопленном подвале, а сами сорвались с привязи и давно смылись? Может, они с Вандиеном последние два дня пытались вытащить вверх по лестнице храмовые фундаменты?..
Во всяком случае, Ки успела окончательно уверовать в безнадежность этой затеи, упряжка вымоталась и капризничала, а Вандиен постигал все новые глубины черного юмора…
Ки посмотрела в сторону моря. Вандиен стоял у края воды и смотрел на серые волны, плескавшиеся над храмом. Прибой подкатывался к самым его ногам, а потом, шипя, отползал. Вандиен держал в руках моток веревки, конец которой исчезал в воде. Прилив между тем наступал; если Вандиен так и будет там торчать, придется ему заново вымокнуть.
В первый же отлив после Храмового им удалось выудить конец каната, который в ту памятную ночь так и остался обмотанным вокруг поваленного камня. Мрачная как туча Джени отвезла их на своей дори, и Вандиен, как ни отговаривала его Ки, сам нырнул в глубину, чтобы обрезать канат и связать его с тем, что они доставили с собой в лодке. Потом пришлось нырять еще раз, чтобы протащить канат сквозь храмовую дверь. Вандиен полагал, что, даже если тяжеловозам Ки и удастся выкорчевать скилий из подвала, через иззубренные стены они их все же вряд ли переволокут. Делать нечего, Ки выменяла на сушеные фрукты и колбасу еще три бухты каната, которых хватило, чтобы достать до берега и пристегнуть конец к упряжи тяжеловозов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98