Бабочки-белянки липли к стеклам аквариума, мсье Бюффлие, повернувшись к доске, рисовал трехмерные фигуры, а посреди класса сидел Жожо и, пуская слюни, тряс своей пиписькой.
Я вообще считаю, что Жожо не виноват: несладко начинать жизнь с такими родителями, как у него. Он не был плохим, он просто был не похож на других, и мы его таким любили.
Мсье Бюффлие тоже не стал его наказывать. Он присел на корточки около его парты, положил ему руку на плечо и сказал:
– Хватит, мой мальчик, будь добр, застегни ширинку.
Потом урок продолжился, и Жожо вместе со всеми стал разглядывать трехмерные фигуры.
Мсье Бюффлие, конечно, не догадывался, чем все это закончится, потому что понятия не имел ни о семействе Баччи, ни о докторе по неблагополучным детям, и, когда вдруг выяснилось, что Жожо с нами больше учиться не будет, наш учитель загрустил…
Баччи, конечно, была та еще семейка. Мамаша по малейшему поводу делала вид, что умирает, – ей нравилось картинно умирать, а папаша плевал сынку в лицо и лупил его пряжкой ремня, а то и вовсе костылем, когда окончательно терял над собой контроль.
Стоит ли удивляться тому, что в поведении Жожо наблюдались некоторые странности? Однажды он даже засунул свою фиговинку в пылесос мадам Биболе, нашего завхоза. Когда мальчика лупит родной папа, ему не так-то просто постичь пропорции и спряжение глаголов, ведь нормальный папа – это тот, кто первым прибегает, когда ребенку снятся кошмары, или я что-то не так понимаю.
И, если родная мама говорит мальчику, что ей стыдно иметь такого сына, он, естественно, начинает какать в штаны и жрать козявки, а что ему еще остается делать, или вы со мной не согласны?
Мамаша Жожо, конечно, не слишком радовалась шалостям сына. А после того, как ее мальчик продемонстрировал одноклассникам свою хренюшку, она перестала отовариваться в Южине: надела шляпку с вуалью, чтоб соседи не узнали, села на альбервильский автобус и поехала закупаться в тамошний супермаркет, совершенно, заметьте, анонимно. Будь у нее такая возможность, она бы и вовсе сбежала в Австралию; ее двоюродный дедушка в тридцатые годы так и поступил, и с тех пор про него ни слухом, ни духом, небось, кенгуру сожрали.
А папаша Жожо по-прежнему ходил играть в шары, на своих костылях, с пожелтевшей сигаретой в зубах, только вид у него стал еще более мрачный…
В Южине поговаривали, что мсье Баччи перебрался на свою новую шестигранную родину с большими потерями. Тогдашние власти поинтересовались, не пора ли ему приобщиться к цивилизованному миру. Вновь прибывший ответил, что «да, канесна, с удавольствием, бальсое спасиба», – и был зачислен в парашютисты.
Чтобы стать новым сыном великой нации, иногда приходится выделывать рискованные трюки, например, быстро ползти по веревке на страшной высоте или, свернувшись в клубок, стремительно лететь вниз, на тренировочный мат, прижимая к груди автомат, словно первую свою любовь.
У себя на Сицилии мсье Баччи доил коз, поэтому язык Пластика Бертрана он знал весьма приблизительно, и, когда сержант заорал ему: «Прыгай, Баччи, мать твою, вот бордель, жопа, будешь ты прыгать, итальянец хренов?!», бедняга вцепился в шкив и затрясся от страха. Сержант уже готов был вмазать его физиономией в стену, но тот таки прыгнул, причем мимо мата, головой в асфальт, оружием по причиндалам.
Дальнейшая адаптация свежеиспеченного иммигранта проходила в отделении «скорой помощи» военного госпиталя. Главврач был в отлучке – отправился с особой миссией на «Ролан Гаррос», так что раненого забинтовал практикант, и забинтовал от души, ибо делал это впервые. Больше пациентом никто не занимался.
Иногда мсье Баччи робко интересовался, не желает ли кто из медперсонала взглянуть на парня, который через муки и боль надеялся стать французом, и все спрашивал:
– Сказите, а кагда миня выписут?
Но всем было на него наплевать.
По возвращении из секретной теннисной миссии главврач обнаружил в углу мумифицированного итальянца, чью нижнюю часть заклинило, как ржавые ножницы. В средневековье его бы, вероятно, посадили в ящик на колесиках, и передвигался бы он себе при помощи двух утюгов, но в наше цивилизованное время подобные проблемы решаются иначе: Баччи торжественно объявили, что отныне он настоящий француз, ему причитаются пенсия по инвалидности и особые поздравления приемной комиссии. И теперь, когда экзамен сдан, в каком же уголке своей новой прекрасной родины он желает поселиться?
От других сицилийцев мсье Баччи слыхал, что есть такой город Южин, вот он и ответил: «В Юззине, по-залуйста, а сказите, а кагда я смагу хадить? » Его заверили, что с интенсивной Божьей помощью, но без особых гарантий он сможет ходить в обозримом будущем, и на этой оптимистической ноте позвольте с вами расстаться. Как говорится, заходите еще. Костыли не забудьте! Это вам подарочек на вступление в гражданство…
Пока мсье Баччи обустраивался на новой земле, его суженая пасла в родном краю коз. Он позвонил ей по телефону: «Прриеззай, любовь мая, в Юззин, воздух здесь зивительный, здесь нас здет сястье, такое сине, бело, крр-асное», и будущая мадам Баччи с бьющимся сердцем, предвкушая радость встречи, сошла на альбервильский перрон, благоухая, как сицилийская коза.
Ее красавчик сильно изменился за время разлуки: краткое пребывание в отряде парашютистов не добавило ему привлекательности и сильно поубавило в нем радость жизни.
* * *
Но жизнь должна идти своим чередом, с костылями или без…
Мсье и мадам Баччи поженились, как и было договорено. По той же причине они произвели на свет Жожо, но он был им совершенно не нужен: люди к домашним животным лучше относятся, чем они к своему мальчику.
Когда мать давала Жожо список покупок, отец крестиком отмечал те продукты, которые следовало украсть, да и на остальные денег давал с большой натяжкой. Жожо отправлялся ночевать на велосипедный склад, бился там башкой об стенку и скулил. Мы с друзьями выворачивали карманы, но денег все равно не хватало. Желая помочь Жожо, мы бежали в бакалейную лавку мадам Пуэнсен, и в конце концов она перестала нас пускать, а Жожо боялся возвращаться домой, потому что отец избил бы его за нерасторопность…
Никогда не забуду тот вечер. Мы как раз играли «Кактусов» на дудке, когда явился доктор по неблагополучным детям, обнаружил у Жожо багровые кровоподтеки и потом долго тестировал его по методике чернильных пятен, просил писать длинные фразы (а почерк у Жожо был своеобразный: тощенькая буква «е» льнула к соседним буквам, а жирная «о» разбухала, как пчелиное брюшко) и беседовал с ним о том, как он трогает свою штучку, писает в постель и какает в штаны.
Вскоре перед домом нарисовалась полицейская команда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22