Внизу засмеялись. Он вздрогнул, открыл глаза и прислушался – тот, что вечером читал газету, рассказывал анекдот о президенте и портном…
Утром приехали в Ленинград. Идти было некуда, он бродил по улицам, потолкался в магазинах, пообедал в какой-то столовой, выпил. На Литейном его остановил милиционер. Митин похолодел от страха, но, оказалось, что он неправильно перешел улицу.
– Осторожнее, гражданин! Так и под машину попасть можно. Отвечать за вас придется, – нравоучительно закончил постовой, откозырял и возвратился на середину проспекта. Митин извинился, поблагодарил за заботу и, еще не веря себе, поглядел на занятого делом регулировщика. Усмехнулся, что о нем так беспокоится милиция, и, от греха подальше, быстро пошел к вокзалу…
XIV
Только с недавних пор Владимир Прохорович по-настоящему оценил свое новое жилье в Новинском переулке.
Возвращаясь с работы, он входил в тихий двор с беседкой, вокруг которой цвели пестрые клумбы и покачивались молоденькие березки, высаженные заботливыми руками жильцов, не спеша поднимался по высокой каменной лестнице, входил в парадное.
Крохотная передняя, она же кухня, за плотной портьерой переходила в маленькую, всегда залитую солнцем комнату, где жил и отдыхал Владимир Прохорович Сеньковский, скромный работник пожарно-сторожевой охраны одного из подмосковных заводов. Жить бы ему, да радоваться. ан нет!
Правда, квартира имела ряд неудобств. Расположена в бельэтаже. Постоянный страх, что могут обворовать, лишал возможности в летние душные ночи спать с открытым окном. Не было ванны – приходилось ходить в баню. Но главным недостатком Владимир Прохорович считал, что она отдельная, изолированная Большинство людей мечтало о такой квартире, а вот одинокий Сеньковский, наоборот, – о коммунальной, где можно поговорить с соседом, послушать на кухне пересуды хозяек, посидеть у чужого телевизора. Нет, что ни говори, в общей – веселей. Возвращаясь с работы, Сеньковский каждый раз уныло думал о предстоящем вечере, когда единственное удовольствие – это сон. Но неожиданно все изменилось.
Как-то совершенно случайно попал он на ипподром. Был день больших скачек и, очутившись в крикливой, гомонящей толпе, Сеньковский вначале растерялся, но потом пообвык и даже рискнул принять участие в игре. Не разбираясь в лошадях, в один из заездов присмотрел невзрачную двухлетку с ласковым именем Голубка. Нервничая, она грациозно перебирала ногами, вытягивала шею, просила повод. Всадник, в красной жокейке, тощий и маленький, уныло нахохлившись, сгорбившись, сидел в седле и, как показалось Сеньковскому, только и думал, как бы не упасть с лошади. «Вот на нее и поставлю!» – неожиданно решил он и вместе с другими побежал к кассам.
В быстро двигавшейся очереди разгоряченно перешептывались, спорили, метались между кассами, и Владимиру Прохоровичу казалось, что вокруг происходит непонятная для него возня людей, знающих какие-то секреты, играющих наверняка.
– Ты друг, на каких играешь? – спросил стоящий за ним незнакомый мужчина.
– На Голубку, – ответил Владимир Прохорович, обернувшись, и на него пахнуло винным перегаром.
– Сдурел, что ли? С полдороги сойдет… А вторая?
Сеньковский не понял. Оказывается нужно было ставить одновременно на двух. Растерянный, он вышел из очереди и снова уткнулся в программу. В следующем заезде бежало восемь лошадей. Из толпы до него доносились имена фаворитов. Но он так и не мог выбрать.
«На кого же ставить?» – проглядывая список, думал Сеньковский. Взгляд остановился на поэтическом, из сказки имени Краса ненаглядная.
– Краса ненаглядная! – прошептал он. Поставлю на Красу и Голубку.
Отойдя от кассы, столкнулся с подвипившим знакомцем. Небритый и небрежно одетый, видимо успевший не раз побывать в буфете, он узнал Сеньковского.
– На каких поставил? – Услышав, присвистнул, рассмеялся: – Ты что, в первый раз здесь?
Владимир Прохорович кивнул. Тогда неизвестный хлопнул его по плечу, потянул к себе и, дыша перегаром, шепнул:
– Держись за меня! Мои советы, твои гроши. Прибыль пополам, – и заверил: – Не пропадешь! Как звать-то?
– Владимир! – растерявшись от этого натиска, сказал Сеньковский.
– Володька, значит! А я Лешка. Давай на трибуну…
К половине круга Голубка шла пятой. На последнем повороте, выходя на прямую, она обошла сразу двух, шедших на корпус впереди, и когда до финиша оставалось метров пятьдесят, оставила позади себя еще одну. Достать идущую впереди она не могла, но здесь случилось неожиданное. Жокей фаворита, встревоженный появлением соперника, оглянулся, и в этот момент лошадь его споткнулась и, падая, придавила всадника. Удар колокола слился с ревом толпы. Голубка победила.
Разгоряченный Сеньковский, еще не веря в успех, растерянно взглянул в злое лицо своего соседа.
– Дуракам счастье! – буркнул тот, площадно выругался и, подозрительно скосив глаза, поинтересовался: – Ты, часом, не с конюшни? – И, почувствовав, что Сеньковский его не понял, пояснил: – Ну, не свой?
В следующем заезде бежала Краса. С ударом колокола она уверенно вырвалась вперед и до конца так и вела. Победа была легкой.
– Смотри, какая чепуховина! – подытожил примирившийся с неудачей Лешка, крутнул головой, сплюнул и дернул Сеньковского за рукав: – Получать бежим!
Подходя к кассам, вскользь уточнил:
– Пополам?
– Это как же? – возмутился Сеньковский. – Ты советовал, что ли? – на что Лешка неопределенно пожал плечами и, не сказав ни слова, нырнул в шумящую толпу. Знакомство распалось.
Счастье, казалось, само шло в руки, но осторожный Владимир Прохорович боялся испытывать судьбу. Неожиданно свалившийся выигрыш, и не малый, не вскружил голову, не жег рук. Придерживая карман, он сходил в буфет, плотно поел, выпил бутылку «Жигулевского» и, сытый и спокойный, вернулся на трибуну. Но больше не играл. Боялся. С этого дня начал в свободные дни (работал он через два дня на третий) бывать на ипподроме. Завел знакомых. Одни играли азартно, редко выигрывали, я в иные дни, проиграв, к концу «стреляли» на троллейбус. Были и такие, как он сам. Внимательные и осторожные, игравшие на верных фаворитов. Выдачи были маленькие, зато почти без риска. Как-то узнав, что он одинокий и у него отдельная квартирка, кто-то из новых знакомых посоветовал пустить жильца. Владимир Прохорович вначале наотрез отказался, но, услышав, что плата будет такая же, как его заработок, заколебался.
Нуждающимся в комнате оказался журналист, с трудной фамилией Майкл Бреккер, сорокопятилетний сухопарый мужчина, хорошо говоривший по-русски, не дурак выпить. Прописывать его не пришлось, так как, по его словам, прописан он в другом месте. Видимо, нуждался человек в месте, где мог бы встречаться с девочками да выпивать с друзьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Утром приехали в Ленинград. Идти было некуда, он бродил по улицам, потолкался в магазинах, пообедал в какой-то столовой, выпил. На Литейном его остановил милиционер. Митин похолодел от страха, но, оказалось, что он неправильно перешел улицу.
– Осторожнее, гражданин! Так и под машину попасть можно. Отвечать за вас придется, – нравоучительно закончил постовой, откозырял и возвратился на середину проспекта. Митин извинился, поблагодарил за заботу и, еще не веря себе, поглядел на занятого делом регулировщика. Усмехнулся, что о нем так беспокоится милиция, и, от греха подальше, быстро пошел к вокзалу…
XIV
Только с недавних пор Владимир Прохорович по-настоящему оценил свое новое жилье в Новинском переулке.
Возвращаясь с работы, он входил в тихий двор с беседкой, вокруг которой цвели пестрые клумбы и покачивались молоденькие березки, высаженные заботливыми руками жильцов, не спеша поднимался по высокой каменной лестнице, входил в парадное.
Крохотная передняя, она же кухня, за плотной портьерой переходила в маленькую, всегда залитую солнцем комнату, где жил и отдыхал Владимир Прохорович Сеньковский, скромный работник пожарно-сторожевой охраны одного из подмосковных заводов. Жить бы ему, да радоваться. ан нет!
Правда, квартира имела ряд неудобств. Расположена в бельэтаже. Постоянный страх, что могут обворовать, лишал возможности в летние душные ночи спать с открытым окном. Не было ванны – приходилось ходить в баню. Но главным недостатком Владимир Прохорович считал, что она отдельная, изолированная Большинство людей мечтало о такой квартире, а вот одинокий Сеньковский, наоборот, – о коммунальной, где можно поговорить с соседом, послушать на кухне пересуды хозяек, посидеть у чужого телевизора. Нет, что ни говори, в общей – веселей. Возвращаясь с работы, Сеньковский каждый раз уныло думал о предстоящем вечере, когда единственное удовольствие – это сон. Но неожиданно все изменилось.
Как-то совершенно случайно попал он на ипподром. Был день больших скачек и, очутившись в крикливой, гомонящей толпе, Сеньковский вначале растерялся, но потом пообвык и даже рискнул принять участие в игре. Не разбираясь в лошадях, в один из заездов присмотрел невзрачную двухлетку с ласковым именем Голубка. Нервничая, она грациозно перебирала ногами, вытягивала шею, просила повод. Всадник, в красной жокейке, тощий и маленький, уныло нахохлившись, сгорбившись, сидел в седле и, как показалось Сеньковскому, только и думал, как бы не упасть с лошади. «Вот на нее и поставлю!» – неожиданно решил он и вместе с другими побежал к кассам.
В быстро двигавшейся очереди разгоряченно перешептывались, спорили, метались между кассами, и Владимиру Прохоровичу казалось, что вокруг происходит непонятная для него возня людей, знающих какие-то секреты, играющих наверняка.
– Ты друг, на каких играешь? – спросил стоящий за ним незнакомый мужчина.
– На Голубку, – ответил Владимир Прохорович, обернувшись, и на него пахнуло винным перегаром.
– Сдурел, что ли? С полдороги сойдет… А вторая?
Сеньковский не понял. Оказывается нужно было ставить одновременно на двух. Растерянный, он вышел из очереди и снова уткнулся в программу. В следующем заезде бежало восемь лошадей. Из толпы до него доносились имена фаворитов. Но он так и не мог выбрать.
«На кого же ставить?» – проглядывая список, думал Сеньковский. Взгляд остановился на поэтическом, из сказки имени Краса ненаглядная.
– Краса ненаглядная! – прошептал он. Поставлю на Красу и Голубку.
Отойдя от кассы, столкнулся с подвипившим знакомцем. Небритый и небрежно одетый, видимо успевший не раз побывать в буфете, он узнал Сеньковского.
– На каких поставил? – Услышав, присвистнул, рассмеялся: – Ты что, в первый раз здесь?
Владимир Прохорович кивнул. Тогда неизвестный хлопнул его по плечу, потянул к себе и, дыша перегаром, шепнул:
– Держись за меня! Мои советы, твои гроши. Прибыль пополам, – и заверил: – Не пропадешь! Как звать-то?
– Владимир! – растерявшись от этого натиска, сказал Сеньковский.
– Володька, значит! А я Лешка. Давай на трибуну…
К половине круга Голубка шла пятой. На последнем повороте, выходя на прямую, она обошла сразу двух, шедших на корпус впереди, и когда до финиша оставалось метров пятьдесят, оставила позади себя еще одну. Достать идущую впереди она не могла, но здесь случилось неожиданное. Жокей фаворита, встревоженный появлением соперника, оглянулся, и в этот момент лошадь его споткнулась и, падая, придавила всадника. Удар колокола слился с ревом толпы. Голубка победила.
Разгоряченный Сеньковский, еще не веря в успех, растерянно взглянул в злое лицо своего соседа.
– Дуракам счастье! – буркнул тот, площадно выругался и, подозрительно скосив глаза, поинтересовался: – Ты, часом, не с конюшни? – И, почувствовав, что Сеньковский его не понял, пояснил: – Ну, не свой?
В следующем заезде бежала Краса. С ударом колокола она уверенно вырвалась вперед и до конца так и вела. Победа была легкой.
– Смотри, какая чепуховина! – подытожил примирившийся с неудачей Лешка, крутнул головой, сплюнул и дернул Сеньковского за рукав: – Получать бежим!
Подходя к кассам, вскользь уточнил:
– Пополам?
– Это как же? – возмутился Сеньковский. – Ты советовал, что ли? – на что Лешка неопределенно пожал плечами и, не сказав ни слова, нырнул в шумящую толпу. Знакомство распалось.
Счастье, казалось, само шло в руки, но осторожный Владимир Прохорович боялся испытывать судьбу. Неожиданно свалившийся выигрыш, и не малый, не вскружил голову, не жег рук. Придерживая карман, он сходил в буфет, плотно поел, выпил бутылку «Жигулевского» и, сытый и спокойный, вернулся на трибуну. Но больше не играл. Боялся. С этого дня начал в свободные дни (работал он через два дня на третий) бывать на ипподроме. Завел знакомых. Одни играли азартно, редко выигрывали, я в иные дни, проиграв, к концу «стреляли» на троллейбус. Были и такие, как он сам. Внимательные и осторожные, игравшие на верных фаворитов. Выдачи были маленькие, зато почти без риска. Как-то узнав, что он одинокий и у него отдельная квартирка, кто-то из новых знакомых посоветовал пустить жильца. Владимир Прохорович вначале наотрез отказался, но, услышав, что плата будет такая же, как его заработок, заколебался.
Нуждающимся в комнате оказался журналист, с трудной фамилией Майкл Бреккер, сорокопятилетний сухопарый мужчина, хорошо говоривший по-русски, не дурак выпить. Прописывать его не пришлось, так как, по его словам, прописан он в другом месте. Видимо, нуждался человек в месте, где мог бы встречаться с девочками да выпивать с друзьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42