Что он хочет этим сказать? Ах, какая жалость, ведь он всегда говорил, что такая жизнь ему по вкусу – и все в том же духе, одна шаблонная фраза за другой. Только Эдвард, единственный офицер, кроме него самого, никак не отозвался на его слова. А Фанни-Роза, инстинктивно угадав правду, поняла, что его, вероятно, попросили покинуть полк…
– Ах, мне до чертиков надоела военная служба, – сказал Джонни. – Все прекрасно, когда есть, с кем драться, но торчать целыми днями на плацу – это не по мне. Я уже давно подумывал о том, чтобы подать в отставку. Что буду делать? Не имею ни малейшего представления. Вероятно, поеду за границу. Да и какое это имеет значение, черт побери? Дело в том, мисс Эйр, что я нахожу довольно унизительным такое положение, при котором человеку в двадцать шесть лет почти не на что жить, и он вынужден дожидаться, когда умрет восьмидесятичетырехлетний старик и оставит ему свои деньги.
Это заявление вызвало всеобщую неловкость. Сестра вспыхнула и обернулась к своему мужу. Мать улыбнулась, пожалуй, слишком весело, и заговорила с Генри о его планах на Рождество. Только Кэтрин Эйр оставалась невозмутимой. Она посмотрела на Джонни серьезно и доброжелательно.
– Да, положение у вас трудное, – заметила она. – Вы, должно быть, чувствуете себя неуверенно. Но все-таки за границу ехать не стоит.
– Почему? – спросил Джонни.
– Мне кажется, вы не будете там счастливы.
– Я нигде не чувствую себя счастливым.
– Кто же в этом виноват?
– Никто. Это мое несчастье, мое проклятье, что у меня такой характер.
– Не говорите так. Вы же на самом деле самый добрый, самый великодушный человек на свете. Мы часто говорим о вас с Генри. Он вас очень любит.
– Правда? Я в этом сомневаюсь.
– Вам просто нравится казаться хуже, чем вы есть на самом деле. Это неумно. Вам следует вернуться на ту сторону воды и заняться делами своей страны.
– А что сделала для меня моя страна?
– Начнем с того, что она дала вам жизнь.
Она засмеялась, и сердце у него облилось кровью – как мало она знала о его истинном характере, о его эгоизме, пороках, полной беспринципности.
– Мне говорили, что я родился семимесячным, – сказал он. – Возможно, именно поэтому я лишен всяких добродетелей. К тому же в день моего рождения погибла моя тетушка Джейн, любимица в семье. Вот она могла бы что-то из меня сделать. Она должна была стать моей крестной матерью. Мне кажется, что вы немного похожи на ее портрет, который висит в столовой в Клонмиэре.
– Вам, вероятно, не захочется, – сказала она, – чтобы я стала вашей крестной матерью вместо нее?
Он подозрительно посмотрел на нее. Куда, черт побери, она клонит? В устах другой женщины ее слова можно было бы расценить как флирт, а если бы женщина была постарше и поопытнее, то за откровенное заигрывание. Но Кэтрин говорила то, что думала, и это было прекрасно. Она обратила на него спокойный взор своих карих глаз и снова улыбнулась.
– Вы боитесь, что я возьму на себя роль гувернантки? – спросила она. – Обещаю вам, этого никогда не будет. Но вот если у моего крестника возникнут какие-либо затруднения, я буду рада помочь ему в них разобраться.
Джонни забыл об остальных членах своей семьи, забыл о людях, сидящих за другими столиками, о снующих туда-сюда официантах, о шуме и суете. Ему казалось, что в зале нет никого, кроме него, с его воспаленной измученной душой, и благословенного исцеляющего присутствия Кэтрин Эйр.
– Вы необыкновенная женщина, вы совсем не похожи на остальных, – медленно проговорил он. – Как жаль, что я не встретился с вами раньше.
– Мы теперь будем часто встречаться, – сказала она, – так что будущее компенсирует прошлое. Вы должны приехать к нам в Слейн погостить.
Джонни никак не мог понять, почему она так к нему благосклонна, так добра, словно он действительно ей не безразличен, и ей не все равно, что с ним станется, несмотря на то, что она познакомилась с ним всего час тому назад. Если бы он хоть на минуту мог подумать, что кто-то может ему помочь, поговорить с ним и улыбнуться ему, ну что же, тогда еще не все потеряно. Она пригласила его погостить у них в Слейне. Разве Эйры живут в Слейне? Он что-то не припоминает. Какая она необыкновенная, начисто лишена всяких условностей, и в то же время у нее нет ничего общего с развеселыми девицами, с которыми он развлекался в Лондоне. Да, он вернется домой, в свои края, будет гостить в семье Кэтрин Эйр в Слейне, и, если поближе с ней познакомится, в жизни, может быть, появится какой-то смысл. Она добра и сострадательна, и если он будет кричать, браниться, напиваться и выходить из себя, она его простит. Именно этого ему не хватает в жизни. Прощения. Сострадания.
Теперь встает Генри с бокалом в руке, вид у него гордый и счастливый. Джонни решил, что сейчас последует очередной тост. А Генри сказал:
– Матушка, Фанни, Билл, Джонни и Эдвард, я должен сделать еще одно сообщение. Я сегодня счастлив, как никогда в жизни, потому что Кэтрин согласилась стать моей женой. Наша свадьба состоится в Слейне, через два месяца.
Все улыбались, все говорили одновременно, вот Эдвард хлопает Генри по плечу, Фанни перегнулась через стол и целует Кэтрин Эйр, а матушка говорит: «Кэтрин, дорогая моя, как это замечательно»; Билл извиняется за то, что в их семью вошли целых двое Эйров, и всего за двенадцать месяцев. Джонни слышит свой собственный голос, громкий и сердечный: «Поздравляю тебя, старина, ты заслуживаешь счастья. Бог тебя благослови», – и внезапно атмосфера становится невыносимой – радость на всех этих лицах, торопливое обсуждение планов, женщины, взволнованные и возбужденные, разговоры о свадьбе, подружках невесты, бог знает еще о чем, и Генри, который гордо и уверенно смотрит через весь стол на Кэтрин – это его женой она будет, его утешением, его возлюбленной.
– Ты ведь будешь моим шафером, старина, правда? – сказал Генри, и Джонни, отодвинув стул, поднялся на ноги.
– Ни в коем случае, – грубо отозвался он. – Я ведь даже не умею вести себя в церкви. Попроси лучше Эдварда или вызови из Ливерпуля Герби, тогда у вас будет целых два ошейника. Нет, я лучше буду стоять возле церкви на улице и брошу вам вслед старый башмак, когда вы будете уезжать.
В глазах брата он увидел обиду и извечный вопрос: «Что это нашло на Джонни?», который он видел так много раз, когда был мальчиком и в юности, и позднее, когда стал взрослым человеком. Ничего не поделаешь, думал Джонни, я всегда обижаю людей, причиняю им боль; я порчу любой праздник, лучше будет, если я уйду. Мне не место в этой счастливой обстановке. Пусть Генри женится на Кэтрин, он для нее самый подходящий человек. Они сделают друг друга счастливыми, она даст ему покой и понимание. А я буду искать душевного спокойствия другими средствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Ах, мне до чертиков надоела военная служба, – сказал Джонни. – Все прекрасно, когда есть, с кем драться, но торчать целыми днями на плацу – это не по мне. Я уже давно подумывал о том, чтобы подать в отставку. Что буду делать? Не имею ни малейшего представления. Вероятно, поеду за границу. Да и какое это имеет значение, черт побери? Дело в том, мисс Эйр, что я нахожу довольно унизительным такое положение, при котором человеку в двадцать шесть лет почти не на что жить, и он вынужден дожидаться, когда умрет восьмидесятичетырехлетний старик и оставит ему свои деньги.
Это заявление вызвало всеобщую неловкость. Сестра вспыхнула и обернулась к своему мужу. Мать улыбнулась, пожалуй, слишком весело, и заговорила с Генри о его планах на Рождество. Только Кэтрин Эйр оставалась невозмутимой. Она посмотрела на Джонни серьезно и доброжелательно.
– Да, положение у вас трудное, – заметила она. – Вы, должно быть, чувствуете себя неуверенно. Но все-таки за границу ехать не стоит.
– Почему? – спросил Джонни.
– Мне кажется, вы не будете там счастливы.
– Я нигде не чувствую себя счастливым.
– Кто же в этом виноват?
– Никто. Это мое несчастье, мое проклятье, что у меня такой характер.
– Не говорите так. Вы же на самом деле самый добрый, самый великодушный человек на свете. Мы часто говорим о вас с Генри. Он вас очень любит.
– Правда? Я в этом сомневаюсь.
– Вам просто нравится казаться хуже, чем вы есть на самом деле. Это неумно. Вам следует вернуться на ту сторону воды и заняться делами своей страны.
– А что сделала для меня моя страна?
– Начнем с того, что она дала вам жизнь.
Она засмеялась, и сердце у него облилось кровью – как мало она знала о его истинном характере, о его эгоизме, пороках, полной беспринципности.
– Мне говорили, что я родился семимесячным, – сказал он. – Возможно, именно поэтому я лишен всяких добродетелей. К тому же в день моего рождения погибла моя тетушка Джейн, любимица в семье. Вот она могла бы что-то из меня сделать. Она должна была стать моей крестной матерью. Мне кажется, что вы немного похожи на ее портрет, который висит в столовой в Клонмиэре.
– Вам, вероятно, не захочется, – сказала она, – чтобы я стала вашей крестной матерью вместо нее?
Он подозрительно посмотрел на нее. Куда, черт побери, она клонит? В устах другой женщины ее слова можно было бы расценить как флирт, а если бы женщина была постарше и поопытнее, то за откровенное заигрывание. Но Кэтрин говорила то, что думала, и это было прекрасно. Она обратила на него спокойный взор своих карих глаз и снова улыбнулась.
– Вы боитесь, что я возьму на себя роль гувернантки? – спросила она. – Обещаю вам, этого никогда не будет. Но вот если у моего крестника возникнут какие-либо затруднения, я буду рада помочь ему в них разобраться.
Джонни забыл об остальных членах своей семьи, забыл о людях, сидящих за другими столиками, о снующих туда-сюда официантах, о шуме и суете. Ему казалось, что в зале нет никого, кроме него, с его воспаленной измученной душой, и благословенного исцеляющего присутствия Кэтрин Эйр.
– Вы необыкновенная женщина, вы совсем не похожи на остальных, – медленно проговорил он. – Как жаль, что я не встретился с вами раньше.
– Мы теперь будем часто встречаться, – сказала она, – так что будущее компенсирует прошлое. Вы должны приехать к нам в Слейн погостить.
Джонни никак не мог понять, почему она так к нему благосклонна, так добра, словно он действительно ей не безразличен, и ей не все равно, что с ним станется, несмотря на то, что она познакомилась с ним всего час тому назад. Если бы он хоть на минуту мог подумать, что кто-то может ему помочь, поговорить с ним и улыбнуться ему, ну что же, тогда еще не все потеряно. Она пригласила его погостить у них в Слейне. Разве Эйры живут в Слейне? Он что-то не припоминает. Какая она необыкновенная, начисто лишена всяких условностей, и в то же время у нее нет ничего общего с развеселыми девицами, с которыми он развлекался в Лондоне. Да, он вернется домой, в свои края, будет гостить в семье Кэтрин Эйр в Слейне, и, если поближе с ней познакомится, в жизни, может быть, появится какой-то смысл. Она добра и сострадательна, и если он будет кричать, браниться, напиваться и выходить из себя, она его простит. Именно этого ему не хватает в жизни. Прощения. Сострадания.
Теперь встает Генри с бокалом в руке, вид у него гордый и счастливый. Джонни решил, что сейчас последует очередной тост. А Генри сказал:
– Матушка, Фанни, Билл, Джонни и Эдвард, я должен сделать еще одно сообщение. Я сегодня счастлив, как никогда в жизни, потому что Кэтрин согласилась стать моей женой. Наша свадьба состоится в Слейне, через два месяца.
Все улыбались, все говорили одновременно, вот Эдвард хлопает Генри по плечу, Фанни перегнулась через стол и целует Кэтрин Эйр, а матушка говорит: «Кэтрин, дорогая моя, как это замечательно»; Билл извиняется за то, что в их семью вошли целых двое Эйров, и всего за двенадцать месяцев. Джонни слышит свой собственный голос, громкий и сердечный: «Поздравляю тебя, старина, ты заслуживаешь счастья. Бог тебя благослови», – и внезапно атмосфера становится невыносимой – радость на всех этих лицах, торопливое обсуждение планов, женщины, взволнованные и возбужденные, разговоры о свадьбе, подружках невесты, бог знает еще о чем, и Генри, который гордо и уверенно смотрит через весь стол на Кэтрин – это его женой она будет, его утешением, его возлюбленной.
– Ты ведь будешь моим шафером, старина, правда? – сказал Генри, и Джонни, отодвинув стул, поднялся на ноги.
– Ни в коем случае, – грубо отозвался он. – Я ведь даже не умею вести себя в церкви. Попроси лучше Эдварда или вызови из Ливерпуля Герби, тогда у вас будет целых два ошейника. Нет, я лучше буду стоять возле церкви на улице и брошу вам вслед старый башмак, когда вы будете уезжать.
В глазах брата он увидел обиду и извечный вопрос: «Что это нашло на Джонни?», который он видел так много раз, когда был мальчиком и в юности, и позднее, когда стал взрослым человеком. Ничего не поделаешь, думал Джонни, я всегда обижаю людей, причиняю им боль; я порчу любой праздник, лучше будет, если я уйду. Мне не место в этой счастливой обстановке. Пусть Генри женится на Кэтрин, он для нее самый подходящий человек. Они сделают друг друга счастливыми, она даст ему покой и понимание. А я буду искать душевного спокойствия другими средствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138