– Если я по вине Пьера не сумею повидать Жака, – говорил Робер, – я никогда ему этого не прошу. До Тура всего полтора часа езды. Мы могли бы нанять экипаж и к четырем часам были бы уже на месте.
Я видела, как он мучается, и жалела его, но в то же время понимала и Пьера, который считал, что необходимо действовать с осторожностью. С одной стороны, жалко было бы проехаться впустую, а с другой – я опасалась, как бы по приезде в Тур Робер в своей горячности не стал бы спорить и ссориться с офицерами – начальниками Жака.
– Положись на Пьера, он сделает все, что нужно, – уговаривала я. – Ты ведь достаточно хорошо его знаешь.
Вместо ответа брат жестом показал на беспорядок в комнате.
– Я не слишком в этом уверен, – возразил он. – Все, что ты видишь, говорит о том, что такой же беспорядок у него в голове. Его сыновья, конечно, отличные ребята, они могут наложить лубки на лапу какого-нибудь котенка, но ведь они же едва умеют писать на своем родном языке. Я уверен, что и мой сын тоже не получил образования из-за теорий Пьера.
Я предоставила ему бушевать. Он просто очень волновался. Ему было прекрасно известно, так же как и мне, что теории Пьера относительно воспитания детей не имеют решительно никакого значения, важно было только то, что Пьер – глубоко порядочный человек. Если бы не предусмотрительность Пьера, у Робера сейчас не было бы ни гроша.
– Прошу прощения, – сказал Робер немного погодя. – Я его ни в чем не обвиняю. Просто он, по-моему, не понимает, что для меня означает эта встреча.
– Он прекрасно все понимает, – заметила я, – поэтому и старается сделать все так, как нужно.
Пьер вернулся через час. Сведения оказались верными. Четвертый батальон находился в Туре.
– Я предлагаю, – сказал Пьер, взглянув на часы, – подождать до пяти часов, в это время прибывает дилижанс из Тура на Шато-дю-Луар – может быть, Жак приедет сюда сам. Если это так, а я думаю, что это вполне вероятно, то через два часа мы его увидим. Но у меня к тебе одна просьба: я хочу сначала сам встретиться с мальчиком и сообщить ему, что ты находишься здесь.
– Но почему, скажи на милость? – Робер, потерявший всякое терпение, закричал так, что Белль-де-Нюи, рисовавшая что-то у окна, испугалась.
– Да потому, – терпеливо объяснял Пьер, – что для вас с Жаком это будет не простая встреча, вы оба будете волноваться. Ты же не хочешь, чтобы на вас глазела вся улица?
Следующие два часа были исполнены беспокойства. Если Жака не окажется в дилижансе, Робер будет страшно разочарован и нужно будет придумывать новые планы, если же он приедет… я была не совсем уверена, что тогда произойдет, так же как и Пьер.
За пять минут до назначенного часа Пьер направился к мэрии, возле которой пассажиры обычно выходили из дилижанса. Он пошел туда один. Пьер-Франсуа и Жозеф, его второй сын, вместе с матерью и Белль-де-Нюи остались дома, согласно строгому распоряжению отца. Дети помчались наверх и устроились там у окна, из которого им сразу будет видно, когда приедет Жак. Мы с Робером сидели в гостиной, вернее, сидела я, а он мерил комнату шагами. Моя невестка деликатно удалилась в кухню.
Через некоторое время я увидела, что в дверях гостиной стоит Белль-де-Нюи, прижимая к животу двух щенков.
– Папа и Жак гуляют перед домом, – доложила она. – Давно уже гуляют, ходят туда и обратно. По-моему, Жак не хочет заходить в дом.
Робер сразу же бросился к выходу, но я схватила его за руку.
– Подожди, – сказала я. – Может быть, Пьер все объяснит.
Не прошло и минуты, как Пьер вошел в комнату. Он встретился со мной взглядом, и я сразу поняла, в чем дело. Затем он обратился к Роберу.
– Жак приехал, – коротко сообщил он. – У него всего час времени, он должен вернуться в Тур обратным дилижансом. Я сказал ему, что ты находишься у нас.
– Ну и что?
Тяжело было наблюдать, как волнуется наш старший брат.
– Случилось то, чего я боялся. Он потрясен и согласился встретиться с тобой только ради меня.
Пьер вышел в переднюю и позвал Жака. Робер двинулся было за ним, остановился в нерешительности и стоял, не зная, что делать дальше. Его сын вошел в комнату и встал у дверей рядом с дядей. Жак не вырос с тех пор, как мы с ним виделись, но окреп, раздался в плечах и даже пополнел – видимо, солдатский рацион пошел ему на пользу. Ему очень шла форма, правда, она казалась тяжеловатой, и он чувствовал себя несколько стесненно. Я подумала о том, как он не похож на своего отца тех времен, когда тот служил в полку аркебузьеров и гораздо больше интересовался покроем мундира, чем самой службой.
Он стоял у дверей, бледный, без тени улыбки на лице, а я задавала себе вопрос: кто из них страдает больше – Жак, который смотрел на своего старого отца, нервно теребящего в руках очки, или Робер при виде враждебно настроенного сына.
– Ты ведь не забыл меня, правда? – спросил наконец Робер, заставив себя улыбнуться.
– Нет, – коротко отрезал Жак. – А было бы, наверное, лучше, если бы забыл.
Пьер сделал мне знак, приглашая выйти из комнаты.
– Пойдем, Софи, – сказал он. – Пусть они побудут вдвоем.
Я уже направилась к двери, но Жак поднял руку.
– Нет, дядя, – сказал он. – Не уходите. И вы тоже, тетя Софи. Я предпочитаю, чтобы вы остались. Мне нечего сказать этому человеку.
Лучше бы уж он подошел и ударил отца по лицу, это было бы не так жестоко. Глаза Робера были полны мучительной боли – он не мог поверить своим ушам, – но потом понял, что потерпел полное поражение. Тем не менее он сделал последнюю попытку выйти из положения при помощи бравады.
– Полно, мой мальчик, – сказал он. – Сейчас не время разыгрывать драмы. Ты славный юноша, я горжусь тобой. Подойди же, пожми руку твоему старому отцу, который любил тебя все эти годы.
Пьер положил руку на плечо племянника, но тот стряхнул ее.
– Простите меня, дядя, – сказал он. – Я сделал то, о чем вы меня просили, вошел в комнату. Он видит, что я существую. А теперь я хотел бы пойти и повидаться с тетей Мари и с ребятами.
Он повернулся на каблуках, но Пьер загородил ему дорогу.
– Жак, – тихо сказал он. – Неужели в тебе нет ни капли жалости?
Жак резко обернулся и посмотрел на всех нас по очереди.
– Жалости? – повторил он. – Почему я должен его жалеть? Он ведь меня не пожалел четырнадцать лет тому назад, когда бросил. Он думал только о том, чтобы поскорее убраться из страны, спасая собственную шкуру. А теперь, когда объявили амнистию, решил, что можно и вернуться. Ну, это его дело, я только не понимаю, как у него хватило наглости это сделать. Можете жалеть его, если вам угодно, я же могу его только презирать.
Как плохо, когда видишь прошлое так же ясно и отчетливо, как и настоящее, когда хранишь в памяти картины, такие же яркие, как в тот день, когда они происходили. Я вижу себя в Антиньере, я сижу в шарабане, собираясь ехать домой, а рядом с коляской стоит Жак, загорелый малыш в синем костюмчике, он целует своего папу и машет ему на прощание рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108