— Ах, вот оно что? — сказал я. — Если бы я жил здесь, то знал бы, кто такие Лорриморы?
— Уж конечно не стали бы спрашивать, кто они такие.
— Но я живу в Лондоне, — сказал я. — Поэтому скажите мне, пожалуйста.
Она была одета, как многие деловые женщины, в темно-синий костюм и такую простенькую белую блузку, что невольно закрадывалось сомнение, скрыто ли под всем этим хоть сколько-нибудь душевного тепла. Когда женщина так строго одевается, подумал я вопреки всякой логике, это, наверное, означает, что она не слишком уверена в себе.
— Лорриморы, — начала Нелл тем не менее без малейших признаков неуверенности, — это одно из самых богатых семейств в Торонто. В провинции Онтарио. Да и вообще в Канаде. Они не сходят с обложек светских журналов. Занимаются банковскими операциями и добрыми делами. Владеют особняками, делают пожертвования в пользу художественных музеев, открывают благотворительные балы и принимают у себя глав государств. Их довольно много — братья, сестры и так далее, и мне говорили, что стоит Мерсеру Лорримору принять ваше приглашение и нанести вам визит, как вам на всю жизнь обеспечено прочное положение в обществе. — Она сделала паузу и улыбнулась. — А кроме того, у него замечательные скаковые лошади, он, естественно, — столп Жокейского клуба Онтарио и имеет этот свой собственный железнодорожный вагон, который у него регулярно заимствуют политики для какой-нибудь кампании. — Она снова остановилась и перевела дух. — Вот он и оказал нам честь — Мерсер Лорримор, главный вождь всего клана, а также его жена Бемби, их сын Шеридан и дочь Занте. Что еще я забыла сказать?
Я рассмеялся:
— Разве не положено вам при этом сделать реверанс?
— Да, пожалуй. Вообще-то, честно говоря, хотя Мерсер Лорримор был по телефону со мной очень любезен, я еще ни разу с ним не виделась, да и с остальными тоже. И он звонит мне сам. Никаких секретарш.
— Значит, — сказал я, — если Мерсер Лорримор едет с нами, то это особенно хорошая реклама на всю страну, от побережья до побережья?
Они кивнула:
— Он едет с нами «ради блага канадского скакового спорта» — в рекламной брошюре Жокейского клуба это напечатано большими буквами.
— И он будет обедать в вагоне-ресторане? — спросил я.
— Только не это! — Она в притворном ужасе закатила глаза. — Вообще-то предполагается, что будет. Все должны там обедать. Но, возможно, они захотят уединиться у себя. Если они будут оставаться в своем вагоне, то мест в ресторане только-только хватит, чтобы рассадить всех остальных. А иначе может выйти скандал, и все потому, что мой босс сам продал лишние билеты, хоть и знал, что свободных мест нет. — Она покачала головой, но явно снисходительно. По-видимому, к своему боссу она питала немалую симпатию.
— А кому он их продал? — спросил я. — Так, просто каким-то людям.
Двум своим приятелям. И какому-то мистеру Филмеру, который предложил заплатить двойную цену, когда узнал, что мест нет. От таких денег никто не откажется. — Она энергично отломила кусок булочки, вложив в это движение всю свою досаду. — Если бы в вагоне-ресторане было больше мест, мы могли бы продать по крайней мере еще шесть билетов.
— Дэвид... то есть Зак, сказал, что сорок восемь мест — и без того слишком много, актерам приходится до предела напрягать голос, чтобы перекрыть стук колес.
— Это всегда проблема. — Она поглядела на меня поверх абажура. — Вы женаты?
— Нет. А вы замужем?
— В общем, нет, — ответила она несколько уклончиво, но улыбаясь. Был тут у меня один человек, только все кончилось ничем.
— И давно это случилось?
— Достаточно давно — я это уже пережила.
Я подумал, что этот короткий диалог прояснил ситуацию и, возможно, установил некие правила. Найти еще одного человека, с которым все кончится ничем, она не стремится. Ну а как насчет легкого флирта? Что ж, посмотрим...
— О чем вы думаете? — спросила она.
— О жизни.
Она недоверчиво взглянула на меня, но тут же снова перевела разговор на почти столь же увлекательную тему — о поезде. Через некоторое время я задал ей вопрос, который не давал мне покоя весь день:
— А кроме специальных пропусков на гонки и прочего, есть еще что-нибудь такое, на что имеет право владелец лошади? То есть владелец одной из лошадей, которых везут в поезде?
— Что вы имеете в виду? — озадаченно спросила она.
— Имеют они какие-то привилегии, которых не имеют остальные, кто приписан к специальному вагону-ресторану?
— Не думаю. — Она на мгновение наморщила лоб. — Разве что могут входить в вагон для лошадей, если это то, что вас интересует.
— Да, это я знаю. И больше ничего?
— Ну, на ипподроме в Виннипеге собираются сделать групповое фото одних только владельцев, и это будут показывать по телевидению. — Она задумалась. — Каждый из них получит памятный значок Жокейского клуба, когда мы в Банфе снова вернемся в поезд после двух дней в горах. — Она снова помолчала. — А если лошадь, которую везут в поезде, выиграет один из специальных заездов, ее владелец бесплатно становится пожизненным членом клуба на всех трех ипподромах.
Для канадца это последнее и было, возможно, серьезной приманкой, но заинтересовать Филмера само по себе, безусловно, не могло. Я вздохнул. Еще одной хорошей идеей меньше. По-прежнему оставались два главных вопроса зачем Филмер отправился в эту поездку и почему он приложил столько усилий, чтобы стать владельцем. И ответы на них были одинаковые: не знаю, не знаю.
Очень полезная информация.
Мы не спеша выпили кофе, непринужденно болтая о том о сем. Она рассказала, что когда-то хотела стать писательницей и устроилась на работу в издательство («чего настоящие писатели, как выяснилось, никогда не делают»), но организовывать детективные представления в фирме «Мерри и компания» ей нравится гораздо больше.
— Мои родители, — сказала она, — практически с самого рождения говорили мне, что я стану писательницей, что это у нас в крови, и я выросла с этой мыслью. Но они ошиблись, хотя я долго старалась, а потом еще жила с этим человеком, который более или менее заставлял меня писать. Но, знаете, когда в один прекрасный день, после того как мы расстались и слезы у меня высохли, я сказала себе, что никакая я не писательница и никогда ей не стану, а лучше займусь чем-нибудь другим, — это было такое облегчение! Я вдруг почувствовала себя свободной и такой счастливой, какой еще никогда не была.
Теперь, задним числом, это выглядит довольно глупо — что я столько времени не могла понять, чего хочу. Мне, можно сказать, внушили, что я должна писать, и мне казалось, что мне самой этого хочется, но когда дошло до дела, это оказалось мне не по плечу, и я так долго по этому поводу сокрушалась...
— Она усмехнулась. — Наверное, вы решите, что я ненормальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97