Самый последний профан в конноспортивном мире знает, что лошадям, заявленным к участию в скачках, нельзя давать шоколад. Жаль, конечно. Лошади его любят. Каждому также известно: плитка «Марса» никогда не стимулирует лошадь так, что она выиграет скачки. Однако, что бы мы ни говорили, по правилам шоколад считается допингом. Не повезло мне с тем делом.
— Не убеги она, были бы у нее неприятности? Тремьен усмехнулся.
— От меня, несомненно. Я бы уволил ее, но она исчезла до того, как я узнал, что анализ дал положительный результат. Обычная практика — большинство лошадей, выигравших скачки, обследуют на допинг.
Он замолчал, уселся в кресло с противоположной от меня стороны стола и начал в задумчивости рассматривать кипу вырезок.
— Знаете, любой на моем конюшенном дворе мог бы это сделать. Или сам Нолан, хотя за каким лешим ему это надо было делать? В любом случае, — он пожал плечами, — это часто случается. Методика проведения анализов в настоящее время очень хорошо разработана. Слава богу, сейчас после получения положительного результата уже автоматически не ставится вопрос о дисквалификации тренера, ведь наличие стимулятора можно объяснить чистой случайностью. Но риск всегда присутствует. Это дамоклов меч для каждого тренера. Риск халатности. Риск прямой диверсии. Приходится принимать всевозможные меры предосторожности и уповать на Бога.
— Если хотите, я включу эти ваши рассуждения в книгу.
Он оценивающе взглянул на меня.
— Все-таки я заполучил хорошего писателя, не так ли? Я покачал головой.
— Вы заполучили писателя, который постарается сделать все, что в его силах.
Тремьен улыбнулся с оттенком удовлетворения.
После завтрака (бутерброды с мясом) мы вновь приступили к работе. На сей раз я записывал историю его отрочества, историю тех лет, что он провел вместе со своим эксцентричным папочкой.
Казалось, Тремьен не испытывает никакого чувства обиды за былые унижения; он с легкостью парил над всеми этими психологическими нюансами. Он откровенно рассказывал о том, как работал чистильщиком сбруй и упряжей в одном семействе охотников на лис в графстве Лестершир, а годом позже — конюшенным мальчиком у какого-то ватерполиста в Аргентине.
— Но это же злоупотребление детским трудом, — протестующе заметил я.
Тремьен беззаботно улыбнулся.
— Меня не сделали педерастом, если вы это имеете в виду. В конечном счете отец разыскал меня, привез домой, отобрал заработанные деньги, а когда я возразил, что это, дескать, несправедливо, взял палку и врезал мне пару раз. Да, явно несправедливо, но отец сказал, что это послужит мне хорошим уроком и я навсегда запомню, что не все в этой жизни справедливо. «Никогда не рассчитывай на справедливость» — его слова. Но вам повезло: я не буду вколачивать эту сентенцию в вас палкой.
— А платить будете? Он от души рассмеялся.
— У вас есть Ронни Керзон, он приглядит за этим. А вас отец когда-нибудь лупил? — с любопытством спросил он. Улыбка не сходила с его лица. Тремьен явно забавлялся.
— Нет, он не признавал это воспитательное средство.
— Я тоже, слава богу. В жизни не поднял руку ни на Гарета, ни на Перкина. Не мог. Я всегда помню, что это такое и как я себя чувствовал после побоев. Впрочем, папаша все-таки взял меня потом с собой в Аргентину, и мы объездили весь свет. Я повидал то, чего не видели большинство английских мальчиков. Конечно, я пропустил много школьных занятий. Отец был ненормальным, в этом я не сомневаюсь, но именно он дал мне бесценное образование. Я ни о чем не жалею.
— У вас очень цепкий ум.
— Конечно, — кивнул он. — В жизни он необходим.
Да, в жизни он необходим, размышлял я, но где его взять, если ты с ним не родился, цепкий ум — это не правило для всех. Многие дети явно растерялись бы там, где Тремьен только приобретал и процветал.
Я все больше начинал ощущать себя в этой семье как дома, возросло также чувство симпатии к Тремьену.
Около полудня, когда мы закончили работать, он вручил мне ключи от своего «вольво», чтобы я поехал на станцию Дидкот, забрал коробку с книгами и сделал необходимые покупки, причем посоветовал, если это, конечно, возможно, не перевернуться в канаву.
Дороги стали, несомненно, безопасней, и уже не было такого жесточайшего мороза, хотя прогноз обещал еще несколько холодных дней.
В каком-то самозабвенном упоении я накупил еды, захватил книги и прибыл в Шеллертон задолго до возвращения Тремьена с вечернего обхода конюшен.
Вернулся он вместе с Мэкки. Пританцовывая и дуя на замерзшие пальцы, они обсуждали состояние лошадей.
— Лучше тебе самой проехаться на Селкирке завтра утром, — говорил ей Тремьен. — Последние дни он что-то не слушается своего конюха.
— Правильно.
— Еще я забыл сказать Бобу, чтобы он велел конюхам класть под седло по две попоны, если предусматриваются пробежки только рысью.
— Я ему напомню.
— Хорошо.
Увидев меня на кухне — я как раз закончил разбирать и складывал покупки, — он спросил, привез ли я книги. Я ответил, что привез.
— Прекрасно. Принесите их в нашу семейную комнату. А ты, Мэкки, действуй — джин с тоником.
Если большие поленья в камине гостиной не полыхали, то угли от них тлели постоянно. Тремьен, чтобы разжечь пламя, подоткнул их в одну кучу, добавил щепок и свежую порцию буковых дров. Вечер проходил подобно двум предыдущим — пришел Перкин с неизменным стаканом кока-колы и уселся в кресло.
Тремьен с явным нетерпением распаковал коробку и, вынув несколько книг, протянул их Мэкки и Перкину. Привыкнув к своим опусам, я не мог понять, что удивительного находят в них другие.
Книги были большего размера, чем те, которые продаются в мягких обложках; по своему формату они приближались к размерам видеокассеты и переплетены были в белые твердые глянцевые обложки, на которых красовались заголовки, причем заголовок каждой книги был исполнен буквами разного цвета, но с одинаковым черным контуром:
«Как вернуться живым из джунглей» — буквами зеленого цвета,
«Как вернуться живым из пустыни» — буквами оранжевого цвета,
«Как вернуться живым из открытого моря» — буквами синего цвета,
«Как вернуться живым из Арктики» — буквами фиолетового цвета,
«Как вернуться живым с сафари» — буквами красного цвета,
«Как вернуться живым из дикой местности» — буквами коричнево-ржавого цвета.
— Будь я проклят! — воскликнул Тремьен. — Настоящие книги.
— А что вы ожидали? — поинтересовался я.
— Ну... буклеты, полагаю. Возможно, тоненькие книжонки в мягких обложках.
— Туристическое агентство хотело, чтобы они были глянцевыми, — пояснил я, — ну и, естественно, полезными.
— Но это же, вероятно, огромная работа, — заметила Мэкки, листая «Арктику» и разглядывая иллюстрации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Не убеги она, были бы у нее неприятности? Тремьен усмехнулся.
— От меня, несомненно. Я бы уволил ее, но она исчезла до того, как я узнал, что анализ дал положительный результат. Обычная практика — большинство лошадей, выигравших скачки, обследуют на допинг.
Он замолчал, уселся в кресло с противоположной от меня стороны стола и начал в задумчивости рассматривать кипу вырезок.
— Знаете, любой на моем конюшенном дворе мог бы это сделать. Или сам Нолан, хотя за каким лешим ему это надо было делать? В любом случае, — он пожал плечами, — это часто случается. Методика проведения анализов в настоящее время очень хорошо разработана. Слава богу, сейчас после получения положительного результата уже автоматически не ставится вопрос о дисквалификации тренера, ведь наличие стимулятора можно объяснить чистой случайностью. Но риск всегда присутствует. Это дамоклов меч для каждого тренера. Риск халатности. Риск прямой диверсии. Приходится принимать всевозможные меры предосторожности и уповать на Бога.
— Если хотите, я включу эти ваши рассуждения в книгу.
Он оценивающе взглянул на меня.
— Все-таки я заполучил хорошего писателя, не так ли? Я покачал головой.
— Вы заполучили писателя, который постарается сделать все, что в его силах.
Тремьен улыбнулся с оттенком удовлетворения.
После завтрака (бутерброды с мясом) мы вновь приступили к работе. На сей раз я записывал историю его отрочества, историю тех лет, что он провел вместе со своим эксцентричным папочкой.
Казалось, Тремьен не испытывает никакого чувства обиды за былые унижения; он с легкостью парил над всеми этими психологическими нюансами. Он откровенно рассказывал о том, как работал чистильщиком сбруй и упряжей в одном семействе охотников на лис в графстве Лестершир, а годом позже — конюшенным мальчиком у какого-то ватерполиста в Аргентине.
— Но это же злоупотребление детским трудом, — протестующе заметил я.
Тремьен беззаботно улыбнулся.
— Меня не сделали педерастом, если вы это имеете в виду. В конечном счете отец разыскал меня, привез домой, отобрал заработанные деньги, а когда я возразил, что это, дескать, несправедливо, взял палку и врезал мне пару раз. Да, явно несправедливо, но отец сказал, что это послужит мне хорошим уроком и я навсегда запомню, что не все в этой жизни справедливо. «Никогда не рассчитывай на справедливость» — его слова. Но вам повезло: я не буду вколачивать эту сентенцию в вас палкой.
— А платить будете? Он от души рассмеялся.
— У вас есть Ронни Керзон, он приглядит за этим. А вас отец когда-нибудь лупил? — с любопытством спросил он. Улыбка не сходила с его лица. Тремьен явно забавлялся.
— Нет, он не признавал это воспитательное средство.
— Я тоже, слава богу. В жизни не поднял руку ни на Гарета, ни на Перкина. Не мог. Я всегда помню, что это такое и как я себя чувствовал после побоев. Впрочем, папаша все-таки взял меня потом с собой в Аргентину, и мы объездили весь свет. Я повидал то, чего не видели большинство английских мальчиков. Конечно, я пропустил много школьных занятий. Отец был ненормальным, в этом я не сомневаюсь, но именно он дал мне бесценное образование. Я ни о чем не жалею.
— У вас очень цепкий ум.
— Конечно, — кивнул он. — В жизни он необходим.
Да, в жизни он необходим, размышлял я, но где его взять, если ты с ним не родился, цепкий ум — это не правило для всех. Многие дети явно растерялись бы там, где Тремьен только приобретал и процветал.
Я все больше начинал ощущать себя в этой семье как дома, возросло также чувство симпатии к Тремьену.
Около полудня, когда мы закончили работать, он вручил мне ключи от своего «вольво», чтобы я поехал на станцию Дидкот, забрал коробку с книгами и сделал необходимые покупки, причем посоветовал, если это, конечно, возможно, не перевернуться в канаву.
Дороги стали, несомненно, безопасней, и уже не было такого жесточайшего мороза, хотя прогноз обещал еще несколько холодных дней.
В каком-то самозабвенном упоении я накупил еды, захватил книги и прибыл в Шеллертон задолго до возвращения Тремьена с вечернего обхода конюшен.
Вернулся он вместе с Мэкки. Пританцовывая и дуя на замерзшие пальцы, они обсуждали состояние лошадей.
— Лучше тебе самой проехаться на Селкирке завтра утром, — говорил ей Тремьен. — Последние дни он что-то не слушается своего конюха.
— Правильно.
— Еще я забыл сказать Бобу, чтобы он велел конюхам класть под седло по две попоны, если предусматриваются пробежки только рысью.
— Я ему напомню.
— Хорошо.
Увидев меня на кухне — я как раз закончил разбирать и складывал покупки, — он спросил, привез ли я книги. Я ответил, что привез.
— Прекрасно. Принесите их в нашу семейную комнату. А ты, Мэкки, действуй — джин с тоником.
Если большие поленья в камине гостиной не полыхали, то угли от них тлели постоянно. Тремьен, чтобы разжечь пламя, подоткнул их в одну кучу, добавил щепок и свежую порцию буковых дров. Вечер проходил подобно двум предыдущим — пришел Перкин с неизменным стаканом кока-колы и уселся в кресло.
Тремьен с явным нетерпением распаковал коробку и, вынув несколько книг, протянул их Мэкки и Перкину. Привыкнув к своим опусам, я не мог понять, что удивительного находят в них другие.
Книги были большего размера, чем те, которые продаются в мягких обложках; по своему формату они приближались к размерам видеокассеты и переплетены были в белые твердые глянцевые обложки, на которых красовались заголовки, причем заголовок каждой книги был исполнен буквами разного цвета, но с одинаковым черным контуром:
«Как вернуться живым из джунглей» — буквами зеленого цвета,
«Как вернуться живым из пустыни» — буквами оранжевого цвета,
«Как вернуться живым из открытого моря» — буквами синего цвета,
«Как вернуться живым из Арктики» — буквами фиолетового цвета,
«Как вернуться живым с сафари» — буквами красного цвета,
«Как вернуться живым из дикой местности» — буквами коричнево-ржавого цвета.
— Будь я проклят! — воскликнул Тремьен. — Настоящие книги.
— А что вы ожидали? — поинтересовался я.
— Ну... буклеты, полагаю. Возможно, тоненькие книжонки в мягких обложках.
— Туристическое агентство хотело, чтобы они были глянцевыми, — пояснил я, — ну и, естественно, полезными.
— Но это же, вероятно, огромная работа, — заметила Мэкки, листая «Арктику» и разглядывая иллюстрации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90