— А вы?
Мэкки и Перкин синхронно покачали головами и пролепетали какие-то слова, смысл которых сводился к тому, что им необходимо быть у себя; у меня сложилось впечатление, что это не явилось неожиданностью для Тремьена и Гарета.
Рост Гарета тянул примерно на пять с половиной футов, уверенностью в себе он очень походил на отца, а вот голос подкачал — юношески ломкий, хриплый и неровный. Он пристально осмотрел меня, как бы оценивая, с чем ему придется примиряться на протяжении моего пребывания у них, однако не выказал ни уныния, ни ликования.
— У небезызвестного тебе моего приятеля Кокоса я слышал прогноз погоды, — сообщил он отцу. — Сегодня был самый холодный день за последние двадцать пять лет. Отец Кокоса распорядился укрывать своих лошадей пуховыми попонами, подбитыми джутом.
— Точно так же укрыты и наши, — сказал Тремьен. — Что там еще в прогнозе? Снег обещают?
— Нет, только мороз в течение еще нескольких дней, восточный ветер из Сибири. Ты не забыл перевести деньги за мое обучение?
Судя по всему, Тремьен явно забыл.
— Если ты сейчас подпишешь чек, то я сам смогу отнести его. А то они уже начинают метать икру.
— Чековая книжка в конторе, — ответил Тремьен.
— Я мигом, — Гарет подхватил свой форменный пиджак, скрылся за дверью, но тут же появился вновь. — Полагаю, вероятность того, что вы умеете готовить ужин, равна нулю? — спросил он меня.
Глава 4
Утром, спустившись вниз, я обнаружил, что семейная комната все еще погружена во мрак, свет горел только на кухне.
Кухня не была такой величественной, как в доме Фионы, однако вмещала солидных размеров стол со стульями и огромную печь, без особого труда противодействующую предрассветному морозу. Я надеялся взять у Тремьена напрокат какое-нибудь пальто, чтобы дойти До конюшен и посмотреть на лошадок, однако на одном из стульев я нашел свои ботинки, перчатки и лыжный костюм, к которому булавкой была приколота записка со словами: «Огромнейшее спасибо».
Улыбнувшись, я открепил это послание и облачился в свой привычный наряд. Не успел я закончить переодевание, как появился Тремьен, привнося в кухню дух Арктики. Одежду его составляли меховая куртка и желтый шарф, на голове красовалась суконная кепка, а поскольку перчатки отсутствовали, то он ожесточенно дул себе на руки.
— А, вот вы где, — пыхтя сказал он, — очень хорошо. Боб Уотсон приходил проследить, как задают утренний корм, и попутно принес вашу одежду. Вы готовы?
Я кивнул.
Захвачу только перчатки, — бросил он, убедившись, что мои перчатки на месте.
Ну и мороз сегодня, такого еще не было на моем веку. Мы быстро управимся. Жуткий ветер. Пошли.
В прихожей я спросил его о процедуре утреннего кормления.
Боб Уотсон приходит в шесть, — коротко ответил он. Лошадям необходимо задавать корм рано утром. Высокое содержание протеина. Обеспечивает тепло. Снабжает энергией. Чистокровные, породистые лошади, получая корм с большим содержанием белка, генерируют много тепла. При такой погоде это просто необходимо. Попробуйте найти ведро с замерзшей водой хотя бы в одном из денников — практически невозможно при любом морозе. Мы делаем все возможное, чтобы избежать сквозняков, но имейте в виду — животным необходим свежий воздух. Изнеженные лошади быстрее всего становятся жертвами различных вирусных заболеваний.
Мы вышли на двор, и из-за порыва ветра я не расслышал его последних слов. У меня перехватило дыхание, и я понял, что сегодняшнее утро ничуть не лучше вчерашнего вечера — примерно десять ниже нуля плюс сильный порывистый ветер. Насколько я мог вспомнить, последний раз такие морозы были в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году — самом холодном даже после тысяча семьсот сорокового.
Конюшенный двор был рядом, и дорога не заняла много времени. Вчера, в темноте, двор казался вымершим, сегодня же везде горел свет и повсюду кипела работа.
— Боб Уотсон, — сообщил Тремьен, — не просто главный конюх. У него богатый опыт, и он с честью справляется со многими обязанностями. Боб самостоятельно берется за любую работу, необходимую для поддержания конюшенного двора в должном состоянии и для его совершенствования: пиломатериалы, цемент, водопроводные трубы — все на нем.
Не успел Тремьен закончить свою хвалебную речь, как навстречу нам вышел объект сего панегирика. Заметив, что он смотрит на мой лыжный костюм, я не преминул поблагодарить его за своевременную доставку.
— Все готово, хозяин, — обратился он к Тремьену.
— Хорошо. Распорядись, чтобы выводили. Потом, если собираешься ехать в Ридинг, можешь отчаливать.
Боб кивнул и подал какой-то знак — из открытых дверей конюшен появились фигуры, ведущие в поводу лошадей, — то были наездники в прочных касках. На лошадях красовались теплые попоны. На фоне причудливой игры света и тени эти величественные создания природы с вырывающимся из ноздрей паром, в перестуке копыт по мерзлому, покрытому льдом паддоку, настолько взволновали меня и доставили такое наслаждение, что я впервые за все это время почувствовал прилив сил и не пожалел о своем решении. Почему я не умею рисовать, подумал я, однако тут же отогнал эту мысль, поскольку знал, что ни на холсте, ни даже на кинопленке невозможно запечатлеть это ощущение первобытной жизни и передать все движения и запахи окутанного морозным туманом двора.
Боб помог каждому из конюхов вскочить в седло; всадники, а их было примерно двадцать, выстроились в линию и направились в сторону дальнего выезда: головы наездников плавно покачивались в такт движению длинных и стройных конских ног.
— Изумительно! — я не пытался скрыть свой восторг. Тремьен взглянул на меня:
— А вы запали на лошадок, не так ли?
— А вы? Вам же это не в новинку? Он кивнул.
— Я люблю их, — как нечто само собой разумеющееся констатировал Тремьен и в том же тоне добавил: — Поскольку джип все еще в канаве, нам придется добираться до тренировочной дорожки на тракторе. Как вы на это смотрите?
— Положительно, — ответил я, готовясь получить представление о том, как тренируют лошадей для стипль-чеза.
Пока я забирался в кабину трактора по обвязанным цепями колесам, Тремьен объяснил мне, что он и его работник, ответственный за тренировочное поле в Даунсе, уже позаботились о подъездном пути и беговых дорожках, которые было необходимо разровнять для утренней проездки. Тремьен управлял трактором очень уверенно — явно чувствовалась длительная привычка. Почти весь путь он крутил головой и смотрел на что угодно, только не на дорогу.
Его особняк и конюшенный двор, как теперь я понял, располагались на краю травянистого нагорья, поэтому было достаточно пересечь лишь одну проезжую дорогу, чтобы оказаться на холмистом пастбище, служащем тренировочным полем, с беговыми дорожками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Мэкки и Перкин синхронно покачали головами и пролепетали какие-то слова, смысл которых сводился к тому, что им необходимо быть у себя; у меня сложилось впечатление, что это не явилось неожиданностью для Тремьена и Гарета.
Рост Гарета тянул примерно на пять с половиной футов, уверенностью в себе он очень походил на отца, а вот голос подкачал — юношески ломкий, хриплый и неровный. Он пристально осмотрел меня, как бы оценивая, с чем ему придется примиряться на протяжении моего пребывания у них, однако не выказал ни уныния, ни ликования.
— У небезызвестного тебе моего приятеля Кокоса я слышал прогноз погоды, — сообщил он отцу. — Сегодня был самый холодный день за последние двадцать пять лет. Отец Кокоса распорядился укрывать своих лошадей пуховыми попонами, подбитыми джутом.
— Точно так же укрыты и наши, — сказал Тремьен. — Что там еще в прогнозе? Снег обещают?
— Нет, только мороз в течение еще нескольких дней, восточный ветер из Сибири. Ты не забыл перевести деньги за мое обучение?
Судя по всему, Тремьен явно забыл.
— Если ты сейчас подпишешь чек, то я сам смогу отнести его. А то они уже начинают метать икру.
— Чековая книжка в конторе, — ответил Тремьен.
— Я мигом, — Гарет подхватил свой форменный пиджак, скрылся за дверью, но тут же появился вновь. — Полагаю, вероятность того, что вы умеете готовить ужин, равна нулю? — спросил он меня.
Глава 4
Утром, спустившись вниз, я обнаружил, что семейная комната все еще погружена во мрак, свет горел только на кухне.
Кухня не была такой величественной, как в доме Фионы, однако вмещала солидных размеров стол со стульями и огромную печь, без особого труда противодействующую предрассветному морозу. Я надеялся взять у Тремьена напрокат какое-нибудь пальто, чтобы дойти До конюшен и посмотреть на лошадок, однако на одном из стульев я нашел свои ботинки, перчатки и лыжный костюм, к которому булавкой была приколота записка со словами: «Огромнейшее спасибо».
Улыбнувшись, я открепил это послание и облачился в свой привычный наряд. Не успел я закончить переодевание, как появился Тремьен, привнося в кухню дух Арктики. Одежду его составляли меховая куртка и желтый шарф, на голове красовалась суконная кепка, а поскольку перчатки отсутствовали, то он ожесточенно дул себе на руки.
— А, вот вы где, — пыхтя сказал он, — очень хорошо. Боб Уотсон приходил проследить, как задают утренний корм, и попутно принес вашу одежду. Вы готовы?
Я кивнул.
Захвачу только перчатки, — бросил он, убедившись, что мои перчатки на месте.
Ну и мороз сегодня, такого еще не было на моем веку. Мы быстро управимся. Жуткий ветер. Пошли.
В прихожей я спросил его о процедуре утреннего кормления.
Боб Уотсон приходит в шесть, — коротко ответил он. Лошадям необходимо задавать корм рано утром. Высокое содержание протеина. Обеспечивает тепло. Снабжает энергией. Чистокровные, породистые лошади, получая корм с большим содержанием белка, генерируют много тепла. При такой погоде это просто необходимо. Попробуйте найти ведро с замерзшей водой хотя бы в одном из денников — практически невозможно при любом морозе. Мы делаем все возможное, чтобы избежать сквозняков, но имейте в виду — животным необходим свежий воздух. Изнеженные лошади быстрее всего становятся жертвами различных вирусных заболеваний.
Мы вышли на двор, и из-за порыва ветра я не расслышал его последних слов. У меня перехватило дыхание, и я понял, что сегодняшнее утро ничуть не лучше вчерашнего вечера — примерно десять ниже нуля плюс сильный порывистый ветер. Насколько я мог вспомнить, последний раз такие морозы были в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году — самом холодном даже после тысяча семьсот сорокового.
Конюшенный двор был рядом, и дорога не заняла много времени. Вчера, в темноте, двор казался вымершим, сегодня же везде горел свет и повсюду кипела работа.
— Боб Уотсон, — сообщил Тремьен, — не просто главный конюх. У него богатый опыт, и он с честью справляется со многими обязанностями. Боб самостоятельно берется за любую работу, необходимую для поддержания конюшенного двора в должном состоянии и для его совершенствования: пиломатериалы, цемент, водопроводные трубы — все на нем.
Не успел Тремьен закончить свою хвалебную речь, как навстречу нам вышел объект сего панегирика. Заметив, что он смотрит на мой лыжный костюм, я не преминул поблагодарить его за своевременную доставку.
— Все готово, хозяин, — обратился он к Тремьену.
— Хорошо. Распорядись, чтобы выводили. Потом, если собираешься ехать в Ридинг, можешь отчаливать.
Боб кивнул и подал какой-то знак — из открытых дверей конюшен появились фигуры, ведущие в поводу лошадей, — то были наездники в прочных касках. На лошадях красовались теплые попоны. На фоне причудливой игры света и тени эти величественные создания природы с вырывающимся из ноздрей паром, в перестуке копыт по мерзлому, покрытому льдом паддоку, настолько взволновали меня и доставили такое наслаждение, что я впервые за все это время почувствовал прилив сил и не пожалел о своем решении. Почему я не умею рисовать, подумал я, однако тут же отогнал эту мысль, поскольку знал, что ни на холсте, ни даже на кинопленке невозможно запечатлеть это ощущение первобытной жизни и передать все движения и запахи окутанного морозным туманом двора.
Боб помог каждому из конюхов вскочить в седло; всадники, а их было примерно двадцать, выстроились в линию и направились в сторону дальнего выезда: головы наездников плавно покачивались в такт движению длинных и стройных конских ног.
— Изумительно! — я не пытался скрыть свой восторг. Тремьен взглянул на меня:
— А вы запали на лошадок, не так ли?
— А вы? Вам же это не в новинку? Он кивнул.
— Я люблю их, — как нечто само собой разумеющееся констатировал Тремьен и в том же тоне добавил: — Поскольку джип все еще в канаве, нам придется добираться до тренировочной дорожки на тракторе. Как вы на это смотрите?
— Положительно, — ответил я, готовясь получить представление о том, как тренируют лошадей для стипль-чеза.
Пока я забирался в кабину трактора по обвязанным цепями колесам, Тремьен объяснил мне, что он и его работник, ответственный за тренировочное поле в Даунсе, уже позаботились о подъездном пути и беговых дорожках, которые было необходимо разровнять для утренней проездки. Тремьен управлял трактором очень уверенно — явно чувствовалась длительная привычка. Почти весь путь он крутил головой и смотрел на что угодно, только не на дорогу.
Его особняк и конюшенный двор, как теперь я понял, располагались на краю травянистого нагорья, поэтому было достаточно пересечь лишь одну проезжую дорогу, чтобы оказаться на холмистом пастбище, служащем тренировочным полем, с беговыми дорожками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90