– Как будто они всегда имели дело с дураками, которые признавались в том, чего не делали. Я не мог видеть, как это произошло, понимаете? Если ты не делал чего-то, ты просто настаиваешь на этом. В Англии по крайней мере. Никаких настоящих пыток, понимаете? Они отменили пытки. – Он снова засмеялся над своей шуткой. – Я сказал им, чтобы они отцепились от меня и искали того, кто действительно убил ее, но они даже ухом не повели. Они не могли придумать больше ничего – только заставить меня сознаться. Я хочу сказать, это был идиотизм. Вот вы сознались бы в убийстве, если вы этого не делали?
– Думаю, нет.
– Конечно, нет. Час за часом такое! Я перестал слушать. Я не позволил им довести меня до кондиции. Я просто сидел там, как чурбан, и регулярно повторял, чтобы они отцепились.
– Им, должно быть, это не очень понравилось, – сухо сказал я.
– Вы что, за них?
– На самом деле нет, – заверил я его. – Я думаю, вы были великолепны.
– Я был молод, – весело ответил он. – Они не давали мне спать. Тупые ослы не знали, что я часто просиживал по полночи с больными лошадьми. Только так и надо. Я мотал головой, когда они болтали вздор о Соне. Это их бесило.
– Хм-м, – пробормотал я и осторожно спросил: – Вы видели… Соню… Я хочу сказать… э…
– Видел ли я ее в петле? Нет. Я видел ее в морге, несколько часов спустя после того, как они забрали ее. К тому времени они придали ей приличный вид.
– Значит, это не вы нашли ее?
– Нет. Считаю, что в этом мне повезло. Один из моих конюхов нашел ее, когда я ехал на север, на Йоркские скачки. Полиция завернула меня назад, и они уже решили, что я убил ее. Соня висела в стойле, которое мы тогда не использовали. Парень, который нашел ее, выблевал свою жратву на неделю вперед, бедный олух.
– Вы думаете, она повесилась?
– Это не было похоже на нее. – Уэллс выразил свои застарелые сомнения. – Там были сложены тюки сена, с которых она могла спрыгнуть. – Он покачал головой. – Никто не знает правды об этом, и, честно говоря, так лучше. Я читал в этой статейке из «Барабанного боя» о том, что вы собираетесь узнать правду. Ну, если говорить честно, я не хочу этого. Я не хочу, чтобы беспокоили мою жену и Люси. Это нечестно по отношению к ним. Просто сочините для фильма любую историю, какую захотите. Если вы не сделаете там меня убийцей, то для меня оно и так сойдет.
– В фильме вы не убиваете ее, – сказал я.
– Значит, все хорошо.
– Но я должен сказать, отчего она умерла.
Он без малейшего раздражения повторил:
– Я не знаю, отчего она умерла, я говорил вам.
– Да, я знаю, но вы должны были думать об этом.
Он выдал мне искреннюю веселую улыбку и никаких сведений, и я отчетливо понял, с чем пришлось иметь дело полицейским следователям двадцать шесть лет назад: непробиваемая кирпичная стена.
– В книге Говарда Тайлера, – произнес я, – Ивонн грезит о любовниках-жокеях. Где… я хочу сказать… у вас есть догадки, откуда он взял эту идею?
Джексон Уэллс рассмеялся, на сей раз затаенно.
– Говард Тайлер не спрашивал меня об этом.
– Да, – согласился я. – Он говорил мне, что вообще не пытался увидеться с вами.
– Не пытался. Я впервые узнал об этой книге, «Неспокойные времена», от знакомых, они сказали, что она обо мне и Соне.
– А у нее были… ну… видения?
Снова затаенное искрометное веселье.
– Я не знаю, – ответил он. – Могли быть. Вся наша женитьба была в некотором роде понарошку. Мы были детьми, играющими во взрослых. Этот писатель, он сочинил нас совершенно не так. Но я не обижаюсь, поверьте.
– Но любовники-грезы – это так впечатляет, – настаивал я. – Откуда это?
Джексон Уэллс поразмышлял без видимого волнения.
– Я полагаю, – произнес он наконец, – что вам стоит расспросить эту ее задаваку сестрицу.
– Сестрицу… вы имеете в виду вдову Руперта Висборо?
Он кивнул.
– Одри. Сестра Сони. Одри вышла замуж за члена Жокейского клуба и никогда не позволяла мне забыть об этом. Одри говорила Соне, что та впустую растратилась на меня. Я не был для нее достаточно хорош, понимаете? – Он беззаботно усмехнулся. – Когда я читал эту книгу, я все время слышал ядовитый голосок Одри.
Ошеломленный простой глубиной этого восприятия, я сидел молча и думал, что же спросить у него еще; думал, должен ли я задать вопрос, почему страшная смерть загадочной свояченицы так глубоко и навечно погубила шансы Руперта Висборо на политическую карьеру?
Насколько действительно для Вестминстера была неприемлема связь с загадочной смертью? Несчастье семьи, бросающее тень на репутацию человека, может послужить препятствием, но если прощались грехи сыновей и дочерей, то нераскрытая смерть более отдаленной родственницы, вне сомнений, должна быть всего лишь мелочью.
Прежде чем я смог подыскать слова, открылась дверь и вошла Люси, столь же солнечная, как и ее отец.
– Мама хочет узнать, не желаете ли вы чего-нибудь, например, выпить?
Я счел, что этим вопросом миссис Уэллс настаивает на моем уходе, и поднялся.
Джексон Уэллс представил меня своей дочери:
– Люси, это Томас Лайон, воплощение зла в образе кинорежиссера, если верить вчерашнему «Барабанному бою».
Глаза ее расширились, и она с таким же озорным спокойствием, какое я подметил в ее отце, сказала:
– Я видела вас по телику, но ни рогов, ни хвоста не заметила! Как здорово, должно быть, делать фильм с Нэшем Рурком!
Я спросил:
– Вы хотите попасть в фильм?
– Что вы имеете в виду?
Я объяснил, что мы набираем в Хантингдоне местных жителей для создания «толпы» для съемок скачек на ипподроме.
– Нам нужны люди, чтобы они охали и ахали…
– И кричали «подтяни задницу»? – усмехнулась она.
– Точно.
– Па?..
Первым побуждением ее отца было отказать. Когда он покачал головой, я сказал:
– Никто не будет знать, кто вы такие. Скажем, ваша фамилия Бой-ива… Кстати, что такое бой-ива?
– Это дерево, из которого делаются биты для крикета, – ответила Люси так, словно этот вопрос разоблачал мою тупость.
– Вы меня разыгрываете?
– Конечно, нет, – произнес ее отец. – Откуда, вы думаете, берутся биты для крикета? Они растут на деревьях.
Они смотрели на меня.
– Мы выращиваем ивы на влажной земле у ручья, – сказал Джексон. – На этой ферме растили ивы в течение жизни нескольких поколений.
Мне казалось, что «выращивание» бит для крикета целиком заполнило его жизнь: широкие плечи посылали тщательно намеченные удары через черту и останавливали летящий мяч, не давая ему попасть в ворота.
В дверях с любопытным видом появилась мать Люси, дружелюбная женщина в желтовато-коричневых брюках и широченном коричневом свитере, надетом поверх кремовой водолазки. Я подумал, что она бессознательно копирует стиль своей дочери.
Джексон Уэллс объяснил причину моего приезда. Его жена обрадовалась приглашению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Думаю, нет.
– Конечно, нет. Час за часом такое! Я перестал слушать. Я не позволил им довести меня до кондиции. Я просто сидел там, как чурбан, и регулярно повторял, чтобы они отцепились.
– Им, должно быть, это не очень понравилось, – сухо сказал я.
– Вы что, за них?
– На самом деле нет, – заверил я его. – Я думаю, вы были великолепны.
– Я был молод, – весело ответил он. – Они не давали мне спать. Тупые ослы не знали, что я часто просиживал по полночи с больными лошадьми. Только так и надо. Я мотал головой, когда они болтали вздор о Соне. Это их бесило.
– Хм-м, – пробормотал я и осторожно спросил: – Вы видели… Соню… Я хочу сказать… э…
– Видел ли я ее в петле? Нет. Я видел ее в морге, несколько часов спустя после того, как они забрали ее. К тому времени они придали ей приличный вид.
– Значит, это не вы нашли ее?
– Нет. Считаю, что в этом мне повезло. Один из моих конюхов нашел ее, когда я ехал на север, на Йоркские скачки. Полиция завернула меня назад, и они уже решили, что я убил ее. Соня висела в стойле, которое мы тогда не использовали. Парень, который нашел ее, выблевал свою жратву на неделю вперед, бедный олух.
– Вы думаете, она повесилась?
– Это не было похоже на нее. – Уэллс выразил свои застарелые сомнения. – Там были сложены тюки сена, с которых она могла спрыгнуть. – Он покачал головой. – Никто не знает правды об этом, и, честно говоря, так лучше. Я читал в этой статейке из «Барабанного боя» о том, что вы собираетесь узнать правду. Ну, если говорить честно, я не хочу этого. Я не хочу, чтобы беспокоили мою жену и Люси. Это нечестно по отношению к ним. Просто сочините для фильма любую историю, какую захотите. Если вы не сделаете там меня убийцей, то для меня оно и так сойдет.
– В фильме вы не убиваете ее, – сказал я.
– Значит, все хорошо.
– Но я должен сказать, отчего она умерла.
Он без малейшего раздражения повторил:
– Я не знаю, отчего она умерла, я говорил вам.
– Да, я знаю, но вы должны были думать об этом.
Он выдал мне искреннюю веселую улыбку и никаких сведений, и я отчетливо понял, с чем пришлось иметь дело полицейским следователям двадцать шесть лет назад: непробиваемая кирпичная стена.
– В книге Говарда Тайлера, – произнес я, – Ивонн грезит о любовниках-жокеях. Где… я хочу сказать… у вас есть догадки, откуда он взял эту идею?
Джексон Уэллс рассмеялся, на сей раз затаенно.
– Говард Тайлер не спрашивал меня об этом.
– Да, – согласился я. – Он говорил мне, что вообще не пытался увидеться с вами.
– Не пытался. Я впервые узнал об этой книге, «Неспокойные времена», от знакомых, они сказали, что она обо мне и Соне.
– А у нее были… ну… видения?
Снова затаенное искрометное веселье.
– Я не знаю, – ответил он. – Могли быть. Вся наша женитьба была в некотором роде понарошку. Мы были детьми, играющими во взрослых. Этот писатель, он сочинил нас совершенно не так. Но я не обижаюсь, поверьте.
– Но любовники-грезы – это так впечатляет, – настаивал я. – Откуда это?
Джексон Уэллс поразмышлял без видимого волнения.
– Я полагаю, – произнес он наконец, – что вам стоит расспросить эту ее задаваку сестрицу.
– Сестрицу… вы имеете в виду вдову Руперта Висборо?
Он кивнул.
– Одри. Сестра Сони. Одри вышла замуж за члена Жокейского клуба и никогда не позволяла мне забыть об этом. Одри говорила Соне, что та впустую растратилась на меня. Я не был для нее достаточно хорош, понимаете? – Он беззаботно усмехнулся. – Когда я читал эту книгу, я все время слышал ядовитый голосок Одри.
Ошеломленный простой глубиной этого восприятия, я сидел молча и думал, что же спросить у него еще; думал, должен ли я задать вопрос, почему страшная смерть загадочной свояченицы так глубоко и навечно погубила шансы Руперта Висборо на политическую карьеру?
Насколько действительно для Вестминстера была неприемлема связь с загадочной смертью? Несчастье семьи, бросающее тень на репутацию человека, может послужить препятствием, но если прощались грехи сыновей и дочерей, то нераскрытая смерть более отдаленной родственницы, вне сомнений, должна быть всего лишь мелочью.
Прежде чем я смог подыскать слова, открылась дверь и вошла Люси, столь же солнечная, как и ее отец.
– Мама хочет узнать, не желаете ли вы чего-нибудь, например, выпить?
Я счел, что этим вопросом миссис Уэллс настаивает на моем уходе, и поднялся.
Джексон Уэллс представил меня своей дочери:
– Люси, это Томас Лайон, воплощение зла в образе кинорежиссера, если верить вчерашнему «Барабанному бою».
Глаза ее расширились, и она с таким же озорным спокойствием, какое я подметил в ее отце, сказала:
– Я видела вас по телику, но ни рогов, ни хвоста не заметила! Как здорово, должно быть, делать фильм с Нэшем Рурком!
Я спросил:
– Вы хотите попасть в фильм?
– Что вы имеете в виду?
Я объяснил, что мы набираем в Хантингдоне местных жителей для создания «толпы» для съемок скачек на ипподроме.
– Нам нужны люди, чтобы они охали и ахали…
– И кричали «подтяни задницу»? – усмехнулась она.
– Точно.
– Па?..
Первым побуждением ее отца было отказать. Когда он покачал головой, я сказал:
– Никто не будет знать, кто вы такие. Скажем, ваша фамилия Бой-ива… Кстати, что такое бой-ива?
– Это дерево, из которого делаются биты для крикета, – ответила Люси так, словно этот вопрос разоблачал мою тупость.
– Вы меня разыгрываете?
– Конечно, нет, – произнес ее отец. – Откуда, вы думаете, берутся биты для крикета? Они растут на деревьях.
Они смотрели на меня.
– Мы выращиваем ивы на влажной земле у ручья, – сказал Джексон. – На этой ферме растили ивы в течение жизни нескольких поколений.
Мне казалось, что «выращивание» бит для крикета целиком заполнило его жизнь: широкие плечи посылали тщательно намеченные удары через черту и останавливали летящий мяч, не давая ему попасть в ворота.
В дверях с любопытным видом появилась мать Люси, дружелюбная женщина в желтовато-коричневых брюках и широченном коричневом свитере, надетом поверх кремовой водолазки. Я подумал, что она бессознательно копирует стиль своей дочери.
Джексон Уэллс объяснил причину моего приезда. Его жена обрадовалась приглашению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81