Одета она была в синие и бежевые цвета, на ногах – коричневые туфли на низком каблуке, на шее небрежно повязанный, в разноцветных квадратах, шелковый шарфик. Она держала большую коричневую сумочку с болтающейся золотой цепочкой, заменявшей лямку через плечо.
Вызвавшая меня особа скользнула взглядом за мою спину, задержалась на Марджори, затем последовал миг, когда обе женщины застыли от неожиданности. Я прочел это у обеих в глазах. Не оставалось сомнений, что они знают друг друга, хотя не показали это в открытую и не имели никакого желания обменяться хотя бы вежливыми приветствиями.
– Мне нужно переговорить с вами, – незнакомка нехотя отвела взгляд от миссис Биншем. – Не здесь, если не возражаете.
Я повернулся к Марджори:
– Вы меня извините?
Она могла бы сказать нет. Если бы она хотела, то вполне могла так поступить. Она бросила на пришедшую загадочный взгляд, подумала и согласилась:
– Да. Идите поговорите.
Незнакомая дама отступила в проход, остановившись в центре большого шатра, я шел за ней.
– Я Филиппа Фаулдз, – представилась она, как только мы вышли из столовой. – А это, – добавила она, отступив в сторону, чтобы я смог разглядеть ее спутницу, – это моя дочь Пенелопа.
Меня как будто дважды ударили по голове молотком – я не успел переварить первую новость, как меня потрясла вторая.
Пенелопа была высокой стройной блондинкой с длинной шеей, почти настоящий двойник моей Аманды – молодой Аманды, в которую я влюбился. Передо мной стояла изумительная девятнадцатилетняя девушка с серыми улыбающимися глазами, которая со смехом, очертя голову кинулась в омут по-юношески необдуманного брака.
Мне уже было далеко не девятнадцать. И все равно у меня перехватило дыхание, словно я все еще не вышел из юношеского возраста. Я произнес:
– Здравствуйте, – что прозвучало как-то совершенно не к месту.
– Есть тут где-нибудь бар? – спросила миссис Фаулдз, оглядываясь вокруг. – Кто-то сказал мне, что есть.
Я прошел с ней в одну из самых просторных «комнат» в большом шатре, баре для членов клуба, где за маленькими столиками, занятые сандвичами и спиртным, сидели немногочисленные посетители.
Филиппа Фаулдз непринужденно улыбнулась:
– Миссис Биншем пила шампанское, если я не ошибаюсь? Мне кажется, мы тоже могли бы последовать ее примеру.
Несколько огорошенный таким заходом, я повернулся к бару, чтобы исполнить ее желание.
– Плачу я, – сказала она, открыла сумочку и протянула мне деньги. – Три бокала.
Пенелопа прошла со мной к бару.
– Я захвачу бокалы, – сказала она. – Возьмете бутылку?
У меня застучал пульс. Глупо. Отец шестерых сыновей. Я слишком стар.
Бармен открыл бутылку и принял деньги. Миссис Фаулдз с добродушной улыбкой наблюдала за тем, как я наливаю искрящийся напиток.
– Вы знаете, кто я? – спросила она.
– Вам принадлежит семь процентов акций этого ипподрома.
Она кивнула.
– А вам восемь. Вашей матери. В свое время я очень неплохо знала вашу мать.
Я замер.
– В самом деле?
– Да. Продолжайте, продолжайте. Ужасно хочется пить.
Я долил ее бокал, и она сразу осушила его, словно ее и вправду мучила жажда.
– Вы знали мою мать, – спросил я, вновь наполняя ее бокал, – и вы знакомы с миссис Марджори Биншем?
– Сказать, что я знакома с миссис Биншем, было бы не совсем правильно. Я встречалась с ней только один раз, много лет назад. Я знаю, кто она. Она знает, кто я. Вы ведь заметили, верно?
– Да.
Я наблюдал за Пенелопой. У нее была гладкая, соблазнительная кожа бледно-персикового цвета. Мне хотелось дотронуться до ее щеки, погладить, поцеловать, как когда-то Аманду. Ради Бога, строго одернул я себя, остановись. Пора бы тебе, дураку, вылечиться.
– Никогда не была здесь раньше, – сказала миссис Фаулдз. – Мы видели в новостях, как были взорваны трибуны, так ведь, Пенелопа? У меня разгорелось любопытство. Потом в воскресных газетах тоже, конечно, появились статьи, там упоминалось и ваше имя и еще говорилось, что скачки будут продолжаться, как запланировано. Там писали, что вы акционер, пострадавший от взрыва. – Она посмотрела на мою палочку. – Все это было так ужасно. Но когда я позвонила сюда в контору, спросила, где вы, и мне сказали, вы будете здесь сегодня, я подумала, что неплохо было бы встретиться с вами, сыном Мадлен, после стольких лет. Я сказала Пен, что у меня есть несколько акций этого старого заведения, спросила ее, не хочет ли она пойти со мной, и вот мы здесь.
Я подумал, что о многом она умолчала, но все мое внимание занимала Пенелопа.
– Пен, дорогая, – ласково проговорила она, – тебе, должно быть, страшно скучно слушать наши с мистером Моррисом разговоры. Может быть, тебе сбегать посмотреть на лошадок?
– Еще очень рано, лошадей на парадном круге еще нет, – вмешался я.
– Быстренько, Пен, – похоже, мать и не заметила моей реплики. – Будь умничкой.
Пенелопа понимающе, почти заговорщицки, улыбнулась, выпила бокал до дна и весело упорхнула.
– Она такая милая, – сказала миссис Фа-улдз. – Моя единственная. Мне было сорок два, когда я ее родила.
– М-да… вам повезло, – промычал я, ощущая себя полным идиотом.
Филиппа Фаулдз рассмеялась.
– Я вас не раздражаю? Пен говорит, что я всех сбиваю с толку. Она говорит, что совершенно незнакомым людям я выкладываю то, что не следует рассказывать никому. А мне, честно говоря, нравится немного шокировать. Столько развелось вокруг всяких моралистов. Но тайны, секреты – другое дело.
– Что за тайны?
– Они есть у каждого человека. Особенно у женщины, и признайтесь, вам хотелось бы узнать какую-нибудь мою тайну, – обольстительно улыбнулась Филиппа.
– Откуда у вас взялось семь акций? – усмехнулся я.
Она поставила бокал, внимательно и доброжелательно, но с промелькнувшей в глазах хитринкой посмотрела на меня.
– Да, вот это вопрос!
Ответила она не сразу. Подумала и уточнила:
– Недели две назад в газетах писали, что Стрэттоны перегрызлись из-за ипподрома.
– Да, я об этом тоже читал.
– Потому вы и здесь?
– В основном, думаю, да.
– Я, знаете, выросла здесь. Не здесь, на ипподроме, а в поместье.
Я удивился:
– Но Стрэттоны, за исключением Марджори, хором утверждают, что не знают вас.
– Нет, не знают. Много лет назад мой отец был парикмахером лорда Стрэттона.
Она улыбнулась, увидев мое удивление, которое я и старался спрятать.
– Полагаете, я не похожа на дочь парикмахера?
– Ну, как вам сказать, просто я не знаю других дочерей парикмахеров.
– Отец арендовал дом на земле поместья, – объяснила она, – и у него были салоны в Суиндоне, Оксфорде, Ньюбери, но он аккуратно являлся в Стрэттон-Хейз стричь лорда Стрэттона. Мы переехали, когда мне не было еще пятнадцати лет, и жили рядом с нашим салоном в Оксфорде, и все равно отец раз в месяц ездил в Стрэттон-Хейз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Вызвавшая меня особа скользнула взглядом за мою спину, задержалась на Марджори, затем последовал миг, когда обе женщины застыли от неожиданности. Я прочел это у обеих в глазах. Не оставалось сомнений, что они знают друг друга, хотя не показали это в открытую и не имели никакого желания обменяться хотя бы вежливыми приветствиями.
– Мне нужно переговорить с вами, – незнакомка нехотя отвела взгляд от миссис Биншем. – Не здесь, если не возражаете.
Я повернулся к Марджори:
– Вы меня извините?
Она могла бы сказать нет. Если бы она хотела, то вполне могла так поступить. Она бросила на пришедшую загадочный взгляд, подумала и согласилась:
– Да. Идите поговорите.
Незнакомая дама отступила в проход, остановившись в центре большого шатра, я шел за ней.
– Я Филиппа Фаулдз, – представилась она, как только мы вышли из столовой. – А это, – добавила она, отступив в сторону, чтобы я смог разглядеть ее спутницу, – это моя дочь Пенелопа.
Меня как будто дважды ударили по голове молотком – я не успел переварить первую новость, как меня потрясла вторая.
Пенелопа была высокой стройной блондинкой с длинной шеей, почти настоящий двойник моей Аманды – молодой Аманды, в которую я влюбился. Передо мной стояла изумительная девятнадцатилетняя девушка с серыми улыбающимися глазами, которая со смехом, очертя голову кинулась в омут по-юношески необдуманного брака.
Мне уже было далеко не девятнадцать. И все равно у меня перехватило дыхание, словно я все еще не вышел из юношеского возраста. Я произнес:
– Здравствуйте, – что прозвучало как-то совершенно не к месту.
– Есть тут где-нибудь бар? – спросила миссис Фаулдз, оглядываясь вокруг. – Кто-то сказал мне, что есть.
Я прошел с ней в одну из самых просторных «комнат» в большом шатре, баре для членов клуба, где за маленькими столиками, занятые сандвичами и спиртным, сидели немногочисленные посетители.
Филиппа Фаулдз непринужденно улыбнулась:
– Миссис Биншем пила шампанское, если я не ошибаюсь? Мне кажется, мы тоже могли бы последовать ее примеру.
Несколько огорошенный таким заходом, я повернулся к бару, чтобы исполнить ее желание.
– Плачу я, – сказала она, открыла сумочку и протянула мне деньги. – Три бокала.
Пенелопа прошла со мной к бару.
– Я захвачу бокалы, – сказала она. – Возьмете бутылку?
У меня застучал пульс. Глупо. Отец шестерых сыновей. Я слишком стар.
Бармен открыл бутылку и принял деньги. Миссис Фаулдз с добродушной улыбкой наблюдала за тем, как я наливаю искрящийся напиток.
– Вы знаете, кто я? – спросила она.
– Вам принадлежит семь процентов акций этого ипподрома.
Она кивнула.
– А вам восемь. Вашей матери. В свое время я очень неплохо знала вашу мать.
Я замер.
– В самом деле?
– Да. Продолжайте, продолжайте. Ужасно хочется пить.
Я долил ее бокал, и она сразу осушила его, словно ее и вправду мучила жажда.
– Вы знали мою мать, – спросил я, вновь наполняя ее бокал, – и вы знакомы с миссис Марджори Биншем?
– Сказать, что я знакома с миссис Биншем, было бы не совсем правильно. Я встречалась с ней только один раз, много лет назад. Я знаю, кто она. Она знает, кто я. Вы ведь заметили, верно?
– Да.
Я наблюдал за Пенелопой. У нее была гладкая, соблазнительная кожа бледно-персикового цвета. Мне хотелось дотронуться до ее щеки, погладить, поцеловать, как когда-то Аманду. Ради Бога, строго одернул я себя, остановись. Пора бы тебе, дураку, вылечиться.
– Никогда не была здесь раньше, – сказала миссис Фаулдз. – Мы видели в новостях, как были взорваны трибуны, так ведь, Пенелопа? У меня разгорелось любопытство. Потом в воскресных газетах тоже, конечно, появились статьи, там упоминалось и ваше имя и еще говорилось, что скачки будут продолжаться, как запланировано. Там писали, что вы акционер, пострадавший от взрыва. – Она посмотрела на мою палочку. – Все это было так ужасно. Но когда я позвонила сюда в контору, спросила, где вы, и мне сказали, вы будете здесь сегодня, я подумала, что неплохо было бы встретиться с вами, сыном Мадлен, после стольких лет. Я сказала Пен, что у меня есть несколько акций этого старого заведения, спросила ее, не хочет ли она пойти со мной, и вот мы здесь.
Я подумал, что о многом она умолчала, но все мое внимание занимала Пенелопа.
– Пен, дорогая, – ласково проговорила она, – тебе, должно быть, страшно скучно слушать наши с мистером Моррисом разговоры. Может быть, тебе сбегать посмотреть на лошадок?
– Еще очень рано, лошадей на парадном круге еще нет, – вмешался я.
– Быстренько, Пен, – похоже, мать и не заметила моей реплики. – Будь умничкой.
Пенелопа понимающе, почти заговорщицки, улыбнулась, выпила бокал до дна и весело упорхнула.
– Она такая милая, – сказала миссис Фа-улдз. – Моя единственная. Мне было сорок два, когда я ее родила.
– М-да… вам повезло, – промычал я, ощущая себя полным идиотом.
Филиппа Фаулдз рассмеялась.
– Я вас не раздражаю? Пен говорит, что я всех сбиваю с толку. Она говорит, что совершенно незнакомым людям я выкладываю то, что не следует рассказывать никому. А мне, честно говоря, нравится немного шокировать. Столько развелось вокруг всяких моралистов. Но тайны, секреты – другое дело.
– Что за тайны?
– Они есть у каждого человека. Особенно у женщины, и признайтесь, вам хотелось бы узнать какую-нибудь мою тайну, – обольстительно улыбнулась Филиппа.
– Откуда у вас взялось семь акций? – усмехнулся я.
Она поставила бокал, внимательно и доброжелательно, но с промелькнувшей в глазах хитринкой посмотрела на меня.
– Да, вот это вопрос!
Ответила она не сразу. Подумала и уточнила:
– Недели две назад в газетах писали, что Стрэттоны перегрызлись из-за ипподрома.
– Да, я об этом тоже читал.
– Потому вы и здесь?
– В основном, думаю, да.
– Я, знаете, выросла здесь. Не здесь, на ипподроме, а в поместье.
Я удивился:
– Но Стрэттоны, за исключением Марджори, хором утверждают, что не знают вас.
– Нет, не знают. Много лет назад мой отец был парикмахером лорда Стрэттона.
Она улыбнулась, увидев мое удивление, которое я и старался спрятать.
– Полагаете, я не похожа на дочь парикмахера?
– Ну, как вам сказать, просто я не знаю других дочерей парикмахеров.
– Отец арендовал дом на земле поместья, – объяснила она, – и у него были салоны в Суиндоне, Оксфорде, Ньюбери, но он аккуратно являлся в Стрэттон-Хейз стричь лорда Стрэттона. Мы переехали, когда мне не было еще пятнадцати лет, и жили рядом с нашим салоном в Оксфорде, и все равно отец раз в месяц ездил в Стрэттон-Хейз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82