– Что ты на это скажешь?
– Ты серьезно?
– Ну конечно, – сказала она, глядя на него с недоумением. – Вполне серьезно. С какой стати я буду шутить по поводу своей докторской?
– Ну, я не знаю, мне показалось...
– Конечно, я серьезно, – повторила Синди на этот раз уже сердито и снова взяла свой стакан. – А что? Тебе не нравится тема?
– Я не знаю, что ты имеешь в виду, – пробормотал Клинг. – Такое странное название...
– Я пока не уверена, что она будет называться именно так, – раздраженно ответила Синди. Она отхлебнула еще виски и сказала: – Пойдем в гостиную.
– Почему бы нам не побыть здесь? – удивился Клинг.
Синди пристально на него посмотрела, а он пожал плечами и попробовал улыбнуться.
– Я очень устала, – наконец сказала она. – У меня был жуткий день. К тому же скоро у меня начнутся месячные.
– Тем более...
– Нет, пошли, – сказала она и вышла из спальни.
Клинг тупо проводил ее взглядом и, когда она уже исчезла за дверью, еще долго смотрел в пустоту. Затем он сделал большой глоток, насупился и отправился в гостиную. Она сидела, положив босые ноги на стул, и глядела в окно.
– По-моему, это хорошая идея, – сказала она, не оборачиваясь.
– Ты о чем?
– О диссертации, – раздраженно ответила Синди. – Берт, мы можем хотя бы на минуту выбросить из головы секс?
– Мы?
– Ты, – поправилась она.
– Попробую.
– Дело не в том, что я не люблю или там не хочу тебя, просто сейчас мне этого не хочется. Мне скорее хочется плакать.
– Почему?
– Я же тебе сказала. У меня скоро месячные. За день-другой до этого я чувствую себя просто инвалидом.
– Что поделаешь.
– И кроме того, мне не дает покоя диссертация.
– Над которой ты все равно начнешь работать не раньше июня.
– Нет, в июне я получаю магистра. Над диссертацией я начну работать не раньше сентября. Но не все ли равно? Мне ведь так или иначе надо когда-то о ней подумать!
– Наверно, но все-таки...
– Что с тобой сегодня, Берт?
– У меня выходной.
– Никакой логики! Лично у меня сегодня выходного не было. Я пришла на работу в девять утра и приняла двадцать четыре человека. Я устала, настроение паршивое, и вот-вот у меня начнутся...
– Ты уже говорила.
– Что ты ко мне все время цепляешься?
– Синди, – сказал он, – может, я пойду домой?
– Это еще почему?
– Мне не хочется с тобой препираться.
– Иди домой, если тебе так хочется.
– Я пошел.
– Погоди.
– Синди!
– Господи, делай, что хочешь, – сказала она. – Мне все равно.
– Синди, я тебя очень люблю. Но пожалуйста, перестань!
– Тогда почему ты не хочешь поговорить о моей диссертации?
– Почему не хочу? Очень даже хочу!
– Нет, ты хочешь только в постель!
– Что в этом плохого?
– Ничего, кроме того, что я не хочу.
– Пожалуйста!
– И не надо говорить таким обиженным голосом.
– Я не обиделся.
– Ты мог бы хоть из вежливости поинтересоваться моей диссертацией, Берт. Спросить, о чем она.
– О чем она?
– Иди к черту! Ничего я тебе сейчас не скажу.
– Не хочешь – как хочешь.
– Вот и отлично, – сказала Синди.
– Синди, – произнес он после паузы, – я тебя просто не узнаю, когда ты делаешься такой...
– Какой такой?
– Такой стервой.
– Как это ни печально, стервозность – свойство моего характера. Если ты любишь меня, люби во мне и стерву.
– Нет, стерву я любить не собираюсь, – сказал Клинг.
– Как хочешь. Дело хозяйское.
– Так о чем же твоя диссертация?
– Не все ли тебе равно?
– Спокойной ночи, Синди. Я пошел.
– Правильно, бросай меня, когда мне плохо!
– Синди...
– Она же о тебе, ты сам мне подсказал эту тему! А теперь иди домой. Тебе ведь наплевать, что я тебя так люблю, что думаю о тебе день и ночь и даже решила написать о тебе диссертацию. Так что давай, ступай с Богом, мне тоже плевать!
– О Господи! – сказал Клинг.
– Вот именно. О Господи!
– Расскажи мне о диссертации.
– Тебе действительно интересно?
– Еще как!
– Ну-ну, – сказала Синди. – На мысль о ней меня навел фильм Антониони. Помнишь там фотографии?
– Какие фотографии?
– Там в одном эпизоде герой увеличивает черно-белые снимки, чтобы понять, что же все-таки произошло.
– Помню.
– Так вот, я подумала, что в основе этого лежит неудовлетворенное детское желание подсмотреть акт.
– Что, что?
– Совокупление отца и матери.
– Если ты будешь говорить о сексе, я лучше пойду.
– Я серьезно.
– Извини, тогда продолжай.
– Любовная сцена – загадка для ребенка, – сказала Синди. – Он может наблюдать ее изо дня в день, совершенно не понимая, что происходит. Фотограф в том фильме, если ты помнишь, сделал в парке множество снимков целующейся парочки. Ты помнишь или нет?
– Помню.
– Что является символическим отображением созерцания ребенком полового акта. Женщина молода и хороша собой, ее играла Ванесса Редгрейв, – именно такой и воспринимает ребенок мать.
– Ребенок видит в матери Ванессу Редгрейв?
– Молодую и красивую женщину, Берт! Ей-богу, если ты будешь...
– Извини, я просто так. Давай дальше.
– Я говорю более чем серьезно! – сказала Синди и взяла из инкрустированной шкатулки сигарету. Клинг дал ей прикурить. – Спасибо, – сказала она и выпустила струйку дыма. – О чем я?
– О молодой и красивой матери.
– Вот-вот. Именно так воспринимает ребенок мать, он видит в ней молодую и красивую девушку, на которой хотел бы жениться сам. Ты ведь слышал, как дети говорят, что хотели бы жениться на мамочке?
– Слышал.
– Ну вот, женщину в парке играет молодая и красивая Ванесса Редгрейв. А мужчина гораздо старше ее, у него в волосах седина. В фильме это даже как-то подчеркивается. Точно не помню, но фотограф, кажется, говорит, что ее любовник слишком стар для нее. Понимаешь?
– Ты хочешь сказать, что он – воплощение отца?
– Именно. А значит, эпизод в парке, когда фотограф снимает любовников, можно истолковать как наблюдение маленьким мальчиком любовной сцены между матерью и отцом.
– Здорово.
– Фотограф не понимает, что происходит. Он свидетель соития, но смысл происходящего ускользает от него. Вот он и начинает увеличивать снимки. Так мальчик прокручивает воспоминания, восстанавливая детали, чтобы понять, что к чему. Но чем больше он вглядывается в увеличенные фрагменты, тем больше недоумевает, пока наконец на одном из увеличенных снимков не различает пистолет. Обрати внимание: пистолет!
– Да, пистолет, – сказал Клинг.
– Думаю, ты и без меня знаешь, что у психологов пистолет – это устойчивый символ.
– Чего?
– Сам знаешь чего, – сказала Синди.
– Надо же! – удивился Клинг.
– Да! И подчеркивает, что основа всего этого – эдипов комплекс. Фотограф у Антониони обнаруживает, что пожилой мужчина умер. То есть с ним самим случилось то, что в мечтах мальчика происходит с его отцом. Тогда мать будет принадлежать одному ему, понимаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33