Ему не раз приходилось слышать о чернокожих, которые годами умудрялись сходить за белых, но самому Джонни все это было противно. Обесцветить кожу, выпрямить волосы только ради того, чтобы тебя принимали за белого — нет уж, слуга покорный!
Он просто хотел стать... кем-то. Кем-нибудь... так сказать, личностью. Дома, в Гарлеме, на той земле, куда глубоко уходили его корни, он и был ею. Но стоило ему сделать хотя бы шаг на чужую территорию, покинуть Гарлем ради того, чтобы сходить в кино на Таймс-сквер или на стадион... да куда угодно — достаточно одного того, что это было за пределами Гарлема, и Джонни немедленно давали понять, что он человек второго сорта, и все из-за цвета его кожи!
Еще ни разу в жизни ему не встречался белый, с которым бы он чувствовал себя как с равным — легко и свободно. Сколько Джонни ни твердил себе, что просто глуп, что сам убедил себя в том, что все белые одинаковы, а это не так — далеко не все ценят человека в соответствии с цветом его кожи, и все равно все оставалось по-прежнему. В глубине души Джонни сам себе не верил. Он еще не забыл тот день, когда его избили чуть ли не до полусмерти, а все только потому, что однажды белая девушка попросила у него прикурить. Он чиркнул спичкой и молча ждал, говоря самому себе, что всего лишь решил оказать любезность — одолжил огоньку незнакомой женщине, у которой, по несчастью, не оказалось зажигалки.
Но она была белой, а он — чернокожим. И этого было достаточно. Черная кожа Джонни сама предала его. Казалось, она кричала о том, что ее обладатель пристает к белой девушке, и в следующую минуту его уже окружили. Вся местная шпана высыпала на улицу — кто со стульями в руках, кто с бутылками. Хватали все, что попадалось под руку, и избили его так, что никто не знал, выживет ли он.
Позже, когда у него было время спокойно все обдумать, Джонни даже удивился тому, что почти не держит зла на тех, кто едва его не убил. Впрочем, он и сам знал, что та же самая опасность угрожала и любому белому, случись ему, по несчастью, оказаться в Гарлеме да еще заговорить с чернокожей девушкой. Конечно, если это было не на Маркет, где с утра пораньше бойко торговали чем попало, в том числе и женским телом. Хотя Джонни знал, что кое-кому из его темнокожих приятелей это бы тоже не понравилось.
Таким образом, все дело было в цвете его кожи. Вернее, не только его, а вообще, ведь белому в Гарлеме приходилось так же несладко, как и ему самому — за его пределами.
И хотя Джонни Лейн понимал, что для него есть только один разумный выход, это было не для него. А выход этот, единственный и правильный, состоял в том, чтобы самому явиться к копам и все рассказать. Собственно, у него вообще не было другого выхода, кроме как доказать им, что он не имеет ничего общего с убийством Луиса.
Да, это было бы правильнее всего. Но Джонни еще не забыл того, что услышал от тех двух копов, которые пытались арестовать его на скамейке в парке у Золотых ворот: «Какого черта, чего ты тратишь время, споря с этим черножопым?!» Может быть, тот, что сказал, и ничего такого не имел в виду. Может быть, этот коп просто принадлежал к числу тех белых, которые автоматически называли всех негров ниггерами или черномазыми... в силу привычки или от недостатка воспитания. Скорее всего, так оно и было. Вполне возможно, человек вовсе не имел в виду ничего дурного... так сказать, сорвалось с языка, так что ж тут поделаешь? А вероятнее всего, он просто хотел поскорее покончить с этим неприятным делом, вернуться домой, выпить чашечку горячего кофе или... да какое, на хрен, кому дело, чего он там хотел?!
Слово вылетело и ударило, как пуля — пуля, предназначенная именно для него, срикошетила глубоко внутри, сотрясая все его тело, которое ответило одним безмолвным криком — беги!
И он побежал. И убегал до сих пор.
И сейчас, стоя на крыше, глядя вниз на родной Гарлем, который он знал и любил, ненавидел и презирал, слыша доносившиеся до него знакомые звуки большого города, звуки, чуть приглушенные рано наступившей зимой, наслаждаясь теплом, совсем необычным в это время года, он вдруг замер. Странная мысль пришла ему в голову, и Джонни оцепенел. Брови его поползли вверх, неопределенная улыбка тронула губы.
И в этом не было ничего удивительного. Джонни Лейн вдруг ясно понял, что всю свою жизнь он убегал.
* * *
Бар на Седьмой авеню стоял как раз возле церкви. Сидя за стойкой бара и с удовольствием прихлебывая виски, Хенк Сэндс слушал, как за стеной распевают псалмы.
Он задумчиво уставился в стакан, почти на треть заполненный густой, янтарного цвета жидкостью, и, подняв его к глазам, слегка взболтал. Потом сделал небольшой глоток, и удовлетворенный вздох вырвался у него из груди. Глаза сразу заблестели, и Хенк с удовольствием облизал губы. Он чувствовал, как виски огненной струйкой потекло в желудок, и ему сразу стало жарко. Господи, подумал он, как же мне хотелось выпить!
Ему опять вспомнилась Синди Мэттьюс, и плотоядная улыбка искривила его губы. Синди Мэттьюс — самая надменная, самая изысканная женщина из всех, кого он знал. Неизменно холодная, она всегда разговаривала с ним так, точно он был не более чем грязью под ее ногами. Но с этого дня все будет по-другому, подумал он. Теперь у него есть то, что так ей нужно, и, Бог свидетель, разве не будет справедливо, если маленькой сучке придется за это заплатить?! И пусть Джонни Лейн попробует этому помешать! Да, да, пусть попробует!
Улыбка его сразу стала шире — довольная улыбка человека, которому, наконец, удалось добиться всего, чего он хотел. Заметив, что он улыбается, Эйб, бармен, двинулся к нему.
— Еще одну, Хенк? — спросил он.
— Нет, — все так же улыбаясь, ответил тот. — Не-а, с меня хватит. Спасибо, Эйб, мне и вправду уже достаточно.
— Странно, что ты сегодня так рано, Хенк, — заметил Эйб.
Улыбка на лице Хенка стала загадочной.
— Наклевывается неплохое дельце, — подмигнул он.
— Ах вот оно что!
— Да, верняк! Еще немного, и птичка у меня в кармане. Вот я и решил: раз так, почему бы не зайти, не выпить по маленькой, чтобы чуть-чуть взбодриться?
— Что ж, очень разумно, — кивнул Эйб. — Еще по одной, Хенк?
— Нет, нет, хватит. Голова должна быть ясной — не то сделке конец.
— Видать, серьезное дельце? — подмигнул Эйб.
— Эх, парень, — ухмыльнулся Сэндс, — знал бы ты, о чем идет речь! Даже дух захватывает! Сколько лет я только и делал, что мечтал о ней... и вот он пришел, этот день! Забавная штука, Эйб! Знаешь, вот я сейчас подумал — я так долго умирал от желания добиться своего... а в глубине души никогда не верил, что у меня получится. Никогда не верил!
— Деньжат, что ли, было маловато, а, Хенк?
— Да нет, приятель, деньги-то как раз тут и ни при чем. Нет, Эйб, дружище, есть на свете вещи, которые за деньги не купишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57