Юноша спустился по лестнице Цесареума и свернул на улицу музея. Человеческие толпы бушевали там, словно море. Он видел, как грабили дом Теона, с которым у него было связано столько воспоминаний! Быть может, бедный старик уже погиб… Но сестра! Он должен спасти ее и бежать с ней! Он свернул в боковой переулок и торопливо пошел вперед.
Здесь ожидало его то же зрелище. Весь приморский квартал поднялся. Из каждого переулка новые толпы разъяренных фанатиков вливались в поток, заполнивший главную улицу. Не успел он еще дойти до дома Пелагии, как за ним раздавались дикие возгласы десятков тысяч голосов:
– Долой язычников! Перерезать всех готов, приверженцев арианства! Долой развратных идолопоклонниц! Долой Пелагию-Афродиту!
Филимон побежал по аллее к калитке башни, где Вульф обещал поджидать его. Она была полуоткрыта, и в сумерках он заметил фигуру, стоявшую под аркой. Он взбежал по ступеням, но увидел не Вульфа, а Мириам.
– Пропусти меня!
– Зачем?
Он не ответил и хотел было пройти мимо нее.
– Безумец! Безумец! Безумец! – шептала колдунья, упираясь в дверь изо всей силы. – Где же остальные головорезы? Где твоя банда монахов?
Филимон в ужасе отшатнулся. Как открыла она его замысел?
– Да, где они, безрассудный мальчик? Верно, ты сегодня недостаточно еще насмотрелся на благочестивые деяния монахов? Ты хочешь, чтобы бедная девушка стала их жертвой? Ну что ж, превратись в дьявола, чтобы потом достичь ангельского сана. Но она – женщина и женщиной должна жить и умереть!
– Пропусти меня! – закричал разгневанный Филимон.
– Если ты повысишь голос, то я последую твоему примеру, и твоя жизнь будет висеть на волоске! Безумец, ты полагаешь, что я рассуждаю, как еврейка? Я говорю, как женщина, как бывшая монахиня! Да, я была монахиней, сумасбродный юноша, и горе пронзило мою душу. Да покарает меня Господь еще суровее, если я не попытаюсь отвратить подобное несчастие от другого сердца! Не достанется она вам! Я лучше задушу ее собственными руками!
Мириам повернулась и бросилась вверх по винтовой лестнице. Филимон последовал за ней, но страстное возбуждение сообщило старой колдунье силу и гибкость вакханки. В ту минуту, когда Филимон готовился уже проскользнуть мимо нее, ему пришла в голову мысль, что один он не сумеет найти дорогу. И он побежал за ней по пятам, как за своим проводником.
Мириам неудержимо неслась по лестницам и, наконец, свернула в открытую дверь комнаты. Филимон остановился. Над его головой виднелось синее небо. Значит, они были почти на крыше, и лестница скоро кончится. Старуха опять метнулась из комнаты, чтобы взбежать на последние ступени. Но Филимон схватил ее за руку, толкнул обратно в пустое помещение и запер дверь на замок. Двумя-тремя прыжками достиг он крыши и очутился лицом к лицу с Пелагией.
– Иди! – вскричал он, едва переводя дыхание. – Теперь самое удобное время, – они все внизу! – и он схватил ее за руку.
Но Пелагия отступила.
– Нет, нет, – шептала она, – я не могу, я не в силах, он мне все простил! Я вновь принадлежу ему навеки. А теперь он подвергается опасности, быть может, его ранят, о Боже! Неужели ты похвалил бы меня, если бы я имела низость покинуть его в такую минуту?
– Пелагия! Пелагия! Дорогая сестра! – молил Филимон. – Подумай о проклятии греха, об адских муках!
– Я сегодня думала обо всем этом, и я не верю тебе! Бог не так жесток, как ты говоришь. А если бы твои слова и были истинны, то терять милого дня меня – тот же ад! Я готова гореть на том свете, только бы удержать его возле себя.
Филимон молча слушал сестру. В его душе вспыхнули прежние сомнения. Он вспомнил, как он стоял в языческом храме, перед нарисованными пирующими женщинами и спрашивал себя в страхе: «Неужели они осуждены навек?»
– Иди! – пробормотал он еще раз. Затем упал к ее ногам и стал осыпать поцелуями ее руки, упрашивая бежать с ним в пустыню.
– Что это значит? – прозвучал громовой голос. Но это была не Мириам. Это был амалиец.
Он был безоружен. Не задумываясь, он ринулся на Филимона.
– Не причиняй ему зла, – вступилась Пелагия, – это брат мой, брат, о котором я тебе рассказывала.
– Чего ты хочешь? – воскликнул амалиец, мгновенно угадав истину.
Пелагия молчала.
– Я хочу вырвать сестру свою, христианку, из греховных объятий арианского еретика – и это я исполню или умру!
– Арианского еретика, – засмеялся амалиец. – Скажи лучше попросту язычника, чтобы не лгать! Хочешь ли ты с ним идти, Пелагия, и стать монахиней в песчаной пустыне?
Пелагия прижалась к своему возлюбленному. Филимон обратился к ней с последним увещанием и взял было ее за руку, но неожиданно грек и гот сцепились в отчаянной схватке. Пелагия обомлела от ужаса; она знала, что брат будет немедленно убит, если она позовет на помощь.
Через несколько мгновений борьба закончилась. Громадный гот приподнял Филимона, как ребенка, приблизился с ним к парапету крыши и уже готов был сбросить его в канал, как вдруг гибкий грек обвился, как змея, вокруг его туловища и изо всех сил сдавил ему горло. Дважды падали они, ударяясь о парапет, и дважды скатывались обратно на середину крыши. Но при третьем страшном толчке глинобитный парапет не выдержал и в темную бездну полетели грек и гот, крепко сжимая друг друга. Пелагия бросилась к образовавшемуся пролому и, безмолвная, с сухими глазами, нагнулась над мрачной глубиной. Два раза перевернулись они в воздухе. Нижняя часть башни спускалась к воде откосом. Противники неминуемо должны были удариться об этот откос – и потом… Ей казалось, что протекла целая вечность, пока они упали на стену. Амалиец очутился под греком. Пелагия видела, как его длинные, прекрасные локоны рассыпались по камню. Руки его сразу выпустили противника, тело вытянулось, словно в изнеможении. Над водой явственно послышалось два всплеска, потом все стихло, и только расходившиеся кругами волны сердито лизали стену.
Пелагия еще раз посмотрела вниз, отскочила и с диким воплем, громко разнесшимся над крышей и рекой, сбежала с лестницы и исчезла в сумраке ночи…
Вскоре Филимон взобрался на ступени набережной в нижнем конце переулка. Он ощущал боль во всем теле, и стекавшая с него вода окрашивалась кровью. Из калитки дома выбежала женщина, остановилась на краю канала и, заломив руки, уставилась в воду. Месяц освещал ее лицо, то была Пелагия. Она увидела брата, узнала его и отшатнулась.
– Сестра, сестра моя, прости меня!
– Убийца! – воскликнула она и, оттолкнув его протянутые руки, в исступлении ринулась мимо него по набережной.
Тюки с товаром преграждали ей путь, но бывшая танцовщица перепрыгивала через них с легкостью серны, а Филимон, ошеломленный падением, часто спотыкался, и, наконец, свалился, не будучи в силах встать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92