В нескольких шагах от него растянулся старый Вульф, приподняв колени и заложив руки за голову. Сквозь сон почти бессознательно, он вставлял ворчливые замечания в беседу.
– Прекрасное вино, не правда ли?
– Очень хорошее. А кто его купил для нас?
– Старая Мириам приобрела его на публичной распродаже имущества крупного откупщика, который обанкротился. Она уверяет, что получила его за полцены.
– Жадная колдунья! Наверное, эта старая лиса получила немалый барыш при этой сделке!
– Все равно. Мы можем щедро платить, потому что наживаемся, как герои.
– Наших доходов не надолго хватит, если затраты не уменьшатся, – проворчал старый Вульф.
– Тогда мы пойдем за новой добычей. Меня уже утомило безделье.
– Да вообще в Александрии нет ничего хорошего.
– Кроме красивых женщин, – вмешалась одна из девушек.
– Ну, для женщин я делаю исключение, но мужчины…
– Мужчины ни на что не годны… Они только и умеют, что ездить верхом на ослах.
– Они занимаются философией, как известно…
– А что такое философия?
– Я не могу объяснить как следует, – сказал амалиец. – Должно быть что-то вроде рабской пачкотни, бумагомарания… Пелагия, тебе неизвестно, что такое философия?
– Нет, да мне и не нужно этого знать.
– А я знаю, – вмешался Агильмунд, с выражением превосходства, – недавно я даже видел философа.
– Это что за штука?
– Сейчас расскажу. Я спускался к гавани по большой улице и увидел, что толпа мальчиков, которых здесь называют мужчинами, входит под высокую арку какого-то красивого здания. Я спросил одного из них в чем дело, а он вместо ответа указал другим на мои ноги, причем все остальные обезьяны рассмеялись. Ну, конечно, я дал ему затрещину, и он свалился с ног.
– В Александрии все они падают, как только отвесишь хорошую пощечину! – задумчиво заметил амалиец, как будто открыв великий закон причинности.
– Но мне пришло в голову, что мальчик, быть может грек и не понял меня, потому что я говорил на готском языке. Тогда я сам направился к воротам. Там стоял какой-то малый и протягивал руку, вероятно, для получения платы. Я дал ему несколько золотых и тоже наградил пощечиной. Он также упал, хотя казался весьма довольным. Затем я вошел.
– И что же ты увидел?
– Огромный зал, который мог бы вместить с тысячу героев. Он был битком набит этой египетской сволочью. Все чертили что-то на маленьких табличках. На противоположном конце зала сидела женщина, прекраснее которой я никогда не видывал. У нее были золотистые волосы и голубые глаза. Она говорила, но я ничего не мог понять. Она была хороша, как солнце, и говорила, как вещая дева-альруна. Я заснул. Потом при выходе я встретил человека, который меня понял и объяснил мне, что это знаменитая женщина – великий философ.
– Так, значит, она попусту тратит свои силы на этих изнеженных людей. Почему не возьмет она себе в мужья какого-нибудь героя?
– Потому что здесь их нет, – возразила Пелагия. – Кроме немногих, которые, как я надеюсь, уже попали в другие сети.
– Но о чем же они там толкуют, Пелагия? Что они советуют делать людям?
– Они никому не говорят, что нужно делать, а если бы говорили, то их никто бы не слушал. Они рассказывают о звездах и солнце, о правде и неправде, о привидениях, духах и тому подобных вещах.
– Она, без сомнения, вещая дева-альруна! – тихо сказал Вульф.
– Она страшно высокого мнения о себе, и я ее ненавижу, – возразила Пелагия, расслышавшая слова Вульфа.
– Охотно верю тебе, – ответил Вульф.
– Что такое дева-альруна? – спросила одна из женщин.
– Нечто, столь же мало похожее на тебя, как лосось на пиявку. Герои, хотите послушать мою сагу?
– Да, если она прохладна, – сказал Агильмунд, – и если дело происходит среди льдов, соснового бора и зимней вьюги. Еще три дня – и я совершенно изжарюсь.
– Ну что же, хотите слушать мою сагу? – нетерпеливо спросил Вульф.
– Да, хотим, – произнес амалиец. – Надо же как-нибудь разогнать тоску.
– Но пусть там говорится о снегах! – воскликнул Агильмунд.
– А не о вещих девах-альрунах?
– Также и о них, – вступился Годерик. – Моя мать была альруной, и потому я заступаюсь за них.
– Верно, юноша. Надеюсь, что ты окажешься достойным ее. Слушайте же, готские волки!
И старик, взяв в руки свою небольшую лютню, запел одно из германских сказаний, исполненных дикой поэзии. Старый бард пел о храбром племени винилов. С боевыми топорами, с луками, в латах пошли воины на врагов. Но не вернулся из них никто, и только вещая дева-альруна оплакивала их гибель. А Фрейя услышала ее вопли и через бураны, метели прилетела к женщинам винилов на златогривых конях. «Собери всех своих женщин, – сказала она деве-альруне. – Пусть наденут они набедренники, пусть прикроют грудь латами, пусть распустят волосы вокруг шеи, наподобие бороды, и смело ринутся на врагов». С вершины Валгаллы увидел Один их полчища. «Кто эти длиннобородые герои?» – спросил он Фрейю. «Это девушки и женщины пленных винилов, – отвечала Фрейя. – Дай им победу, отец!» Рассмеялся Один, отец богов, и сказал: «Смелы и хитры эти женщины! А если таковы эти женщины, то каковы же мужчины? Да зовутся они отныне ингобардами (длиннобородыми) и да будет дана им победа!»
– Ну, – спросил он, кончив песню, – достаточно ли это вас освежило?
– Она нас почти заморозила; как ты думаешь, Пелагия? – смеясь, заметил амалиец.
– Таковы были ваши матери, – продолжал с горечью, старик, – таковы были ваши сестры, и такими же должны быть ваши жены, если вы не хотите, чтобы род ваш вымер. В сердцах этих женщин жили высокие помыслы; их желания не ограничивались хорошей пищей, крепкими напитками и мягкой постелью.
– Все это справедливо, викинг Вульф, – возразил Агильмунд, – но все-таки твоя сага мне не нравится! Она слишком похожа на то, о чем, по словам Пелагии, толкуют философы, распространяющиеся о правде, лжи и тому подобных вещах.
– Это верно, – сказал Вульф. – Я стал философом. Сегодня после обеда я пойду слушать вещую деву-альруну.
– Прекрасно! Мы, молодежь, тоже пойдем с тобой и, во всяком случае, убьем время тем или другим способом.
– О, нет, нет, нет! Вы не должны этого делать! – испуганно воскликнула Пелагия.
– Почему же нет, моя красавица?
– Она колдунья… она… Я тебя не буду больше любить, если ты пойдешь к ней, Амальрих. Ты ведь прельстился только рассказом Агильмунда об ее красоте.
– Да. Но неужели ты боишься, что я предпочту твоим черным кудрям ее золотистые волосы?
– Это мне-то бояться? – воскликнула Пелагия, задыхаясь от гнева. – Пойдемте сейчас же и бросим вызов этой монахине, которая считает, что она слишком умна для женского общества и слишком чиста для мужской любви! Приготовьте мои драгоценности! Оседлайте белого мула! Мы поедем с царской пышностью и не постыдимся надеть на себя одежды Купидона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92