– Это ты, брат, того-этого, – возразил я, – хоть ты и большой человек, а не первейший, есть, поди, и поглавней тебя!
Пьяненький Евпатий обиделся:
– Оно, конечно, мы не енералы какие или там комельгеры, но и оне противу нас «тьфу». Я с государем как с тобой видаюсь. Он хош строг и норовист, а уважение имеет. Да. Я во дворце чево хочу сворочу, мене и енерал какой не указ, хоша он князь какой али граф.
– А вот и врешь, брат Евпатий, – подначивал я, – к бабенке той секретной пройти не сможешь, а комельгер, поди, сможет.
– Это я не смогу?! Да я куды хошь смогу, хоть в спальню к государыне.
– К государыне-то смогешь, а к бабенке не смогешь.
– Да хоть завтра смогу. Хош побьемся об заклад на рупь серебром?!
Евпатий посмотрел на меня условно хитрым взглядом, а я не поверил своему везению.
– Давай! – азартно закричал я. – Не токмо что на рупь, на пять целковых спорю!
Евпатий радостно засмеялся, и мы ударили по рукам.
– Завтре и пойду, а ты готовь пять рупь.
– Постой! – усмирил я пыл алчного пролетария. – А как же я узнаю, что ты не врешь. Енто каждый скажет, чего не захочет, а я, значит, плати!
– Да я крест положу, – наивно пообещал истопник.
– Ишь крест, – усомнился я, – а потом ты назад перекрестишься, а я денежки плати. Пять целковых деньги не малые, корову купить можно, а ты возьмешь да соврешь, а я тебе пять рублей, а ты, брат, того-этого…
Я уже поднаторел нести околесицу, не хуже чем какой иной краснобай, по несколько раз повторяя одно и тоже, и вставляя между слов ни к селу, ни к городу, вводные слова. Как ни странно, но такой спотыкающийся словесный винегрет, простолюдины понимали значительно лучше, чем грамотно построенные фразы.
Мои сомнения заставили Евпатия задуматься:
– Оно, конечно. Ежели оно так, то куды ж ты, елки зеленые. А ежели сам увидишь, поверишь?
Я внутренне напрягся, не веря в такую удачу.
– Это как так, елки зеленые, увижу? Своими значит глазами, али как?
– Пойдешь со мной сам, да и увидишь, – загорелся идеей истопник.
– В сам царев дворец?
– Вестимо, куды ж еще.
– А охрана, камегеры там всякие, а ну как заругаются?
– Оно, конечно, боязно, – согласился истопник. – Так просто тебе туды не пройтить. А вот коли мы тебя обрядим…
– Это как так обрядишь?
– Да так и обрядим. Ты трубы чистить могешь?
– Печные что ли? – начал догадываться я.
– А то.
– Дело нехитрое, надо, так и трубы почищу.
– Вот и хорошо, обрядим тебя трубочистом. В тайных покоях одна печь всю зиму дымила, ее давно чистить надоть, вот мы с тобой ее и почистим.
– А что, во дворце своих трубочистов нет? – удивился я.
– А кто его знает, может, есть, а может, и нет, у нас тама всякого люду богато, ничё точно не известно.
– Трубы-то кто у вас чистит? – продолжал любопытствовать я.
– А кто его знает, кто там чего чистит, тебе-то чего? Заладил, как поп, чистют – не чистют. Которые знаемые, так тех я знаю, а которые незнаемые, тех не знаю. У нас, брат, главные опосля батюшки царя, знаешь кто?
– Вестимо, истопники, – сказал я.
– То-то же! Энто понимать надо. Мы, почитай, самые наипервейшие и главные, без нас, брат, беда. Потом всякие другие идут, – запел привычную песню Евпатий и принялся перечислять весь обслуживающий персона дворца от горничных до прачек.
– Ты-то сам всех слуг во дворце знаешь? – задал я интересующий меня вопрос, имеющий принципиальное значение.
– Кого как, – кратко ответил царев слуга. Потом вновь пошел по кругу. – Которые знаемые, тех ясное дело знаю, а которые незнаемые, те сами по себе.
Один мой знакомый из XX века, работавший на поливальной машине, на спор въехал на ней в Кремль в самые застойные, КГБшные времена. Он ранним утром пристроился к поливалкам, моющим Красную площадь, и беспрепятственно проследовал за ними в святую цитадель нашей тоталитарной родины. Охрана, понятное дело, даже не чухнулась. Думать, что в патриархальные времена праздные лейб-гвардейцы бдят лучше советских чекистов, было бы просто смешно. И я решил использовать единственный представившийся реальный шанс добраться до Али.
– Ладно, пойдем чистить печи!
На том мы с истопником и порешили. Однако от пьяной похвальбы до проникновения в логово самодержавия путь оказался не легкий и не близкий. Мне пришлось еще три вечера пропьянствовать сначала с Евпатием, а потом с его родственником и начальником, как он себя самозвано величал: «Обер-истопником двора Его Императорского Величества», которому хитрый и жадный Евпатий представил меня как знатнейшего трубочиста.
За лафитниками казенной водки мы важно обсуждали проблемы печного дела, качество дров, значимость новых друзей для Российского государства и прочие интереснейшие, но не животрепещущие для меня проблемы.
Из разговоров, я уяснил, что истопники в печном деле ничегошеньки не смыслят, во дворце полная неразбериха в коммунальном хозяйстве, и никто толком не знает круга своих обязанностей.
Печи в свое время выкладывали немецкие мастера. При матушке Екатерине их оставили в штате для чистки и ремонта; своим же умельцам доверялась только топка. С восьмидесятых годов, когда Зимний перестали использовать для жилья царской фамилии, печами никто толком не занимался.
Павел к тому же начал экономить деньги, сократил штат прислуги, и теперь никто ничего не знает, и никто ни за что не отвечает. Порыв Евпатия почистить печи и трубы летом, когда про такое и думать-то русскому человеку смешно, вызвал у обер-истопника самое искреннее удивление, даже сомнения в его нормальности.
Когда же мы вдвоем за бутылками водки уговорили его, что заняться профилактическими работами теперь самое время, у Евпатиева благодетеля возникло подозрение, что сельский родственник хочет его подсидеть. Однако съеденная вместе соль и, главное, выпитая водка, убедили старшего истопника в чистоте наших намерений.
Оказалось, что эти несостоятельные сомнения были единственным реальным препятствием на моем пути в тайные покои. Наивный обер-истопник даже не удосужился полюбопытствовать, в чем, собственно, состоит мой интерес, и что мне за дело до чистки дворцовых дымоходов.
Следующим утром мы всей троицей собрались в Прохоровском трактире и, поправив здоровье, прямиком отправились в Зимний дворец. Беспрепятственно пройдя через никем не оберегаемый служебный вход, мы двинулись к своей цели по узким переходам, построенным специально для прислуги.
Эти зашарпанные коридоры не имели ничего общего с парадными покоями. Здесь толклись слуги, нижние чины военных, и никто не обращал друг на друга внимания.
Я оделся во всё черное, этаким кинематографическими трубочистом. Единственно, чего мне не достало для полноты образа – это цилиндра, запрещенного для ношения императорским указом.
С любопытством я поглядывал на царскую челядь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79