– Барин, а может быть, ты подождешь, пока я сбегаю за новой оглоблей? Я скоренько, одна нога здесь другая там, – предложил он. – Чего тебе одному по дорогам мыкаться, вдвоем все веселее!
– Нет, спасибо, я как-нибудь без тебя обойдусь, – ответил я, избегая его молящего взгляда.
По-видимому, моему возчику очень не хотелось возвращаться домой и заниматься хозяйством. Распрощавшись, я без большого сожаления повернулся к нему спиной и пошел своей дорогой. Мужик огорченно вздохнул и опять поднял с дороги сломанную оглоблю. Не успел я отойти и пятидесяти метров, как за спиной раздался его голос:
– Барин! Барин! Постой!
Слушать новую серию уговоров я не хотел и, не оглядываясь, махнул ему рукой. Однако мужик не успокоился и завопил:
– Барин, погоди, сюда люди едут, может, помогут с оглоблей-то!
Я оглянулся, действительно на дороге появился крытый экипаж в сопровождении нескольких всадников. В такое раннее время встретить попутчиков было удачей, и я остановился. Заметив на дороге людей, лошадь и сани, загораживающие проезжую часть, экипаж поехал медленнее, а от эскорта отделились два всадника и поскакали к нам. Мне пришлось вернуться к вознице. Судя по одежде, верховые были русскими, и я не стал готовить оружие, просто ждал, когда они подъедут.
Увидев моего возницу, крестьянскую лошадку и сломанную оглоблю, они все поняли и без расспросов. Мой вид их заинтересовал больше, но обратились они к Гордею Никитичу.
– Чего, мужик, сани поломались? – спросил его молодой парень, стараясь удержать на месте горячего коня.
– Да вот оглобля, будь она неладна! – пожаловался возница. – У вас не надеется запасной?
– Ты лучше убери розвальни с пути, – строго приказал второй, – не то наш барин рассердится!
– Это мы мигом, – засуетился мой философ, зачем-то влезая на облучок, – так как же с оглоблей?
Всадники ничего ему не ответили и поскакали назад. Гордей Никитич подождал пока они отъедут и только тогда спустился наземь. Я помог ему столкнуть сани с хода и с интересом ожидал, когда подъедет экипаж и вся кавалькада. Похоже, ехал кто-то богатый и знатный. Большая нескладная карета с дорогой отделкой была запряжена четверкой рослых воронежских битюгов. На первой лошади сидел форейтор.
Когда экипаж проезжал мимо нас, из окна выглянул мужчина с роскошными распушенными бакенбардами, закрывающими половину лица. Мы встретились взглядами, и я ему вежливо поклонился. Мужчина ответил снисходительным кивком, потом удивленно расширил глаза, махнул мне рукой, потом торопливо открыл дверцу и крикнул форейтору, чтобы тот остановил лошадей. Меня удивила такая неожиданная реакция незнакомого человека.
Однако на этом странности не кончились. Карета остановилась метрах в двадцати от нас, а господин с бакенбардами торопливо выскочил из нее на дорогу и пошел ко мне широко разведя руки, явно, чтобы заключить в объятия. Здесь уже я стушевался, не зная как себя вести. Этого дородного мужчину не первой молодости с роскошной растительностью на лице я видел первый раз в жизни. Резонно посчитав, что он обознался и принимает меня за кого-то другого, я изобразил на лице сдержанную радость и ждал, чем все это кончится.
А кончилось все так странно, что улыбка сама собой сползла у меня с лица.
– Дорогой друг, – зычно возвестил незнакомец, – какая приятная неожиданность! Никак не ожидал вас так запросто встретить на дороге! Вот это радость, так радость!
Возможно, для него это и было радостью, но никак не для меня, теперь мне предстояло его разочаровать и сознаться, что я отнюдь не его «дорогой друг». Я уже было открыл рот, что бы сказать, что он ошибся, как он назвал меня по имени отчеству.
– Алексей Григорьевич, батенька, – взволнованно проговорил незнакомец, заключая мое растерянное тело в крепкие дружеские объятия, – какими судьбами?!
– Да вот, решил поехать в санях, а у возчика сломалась оглобля, – невнятно объяснил я, не зная что обо всем этом думать.
Мало того, что я, судя по реакции, был так похож на его знакомого, что он меня с ним перепутал, так еще мы с этим неведом Алексеем Григорьевичем, оказались полными тезами.
Пока я все это прокручивал в голове, пылкий приятель Алексея Григорьевича что есть силы, прижимал меня к своей любящей груди.
Наконец взрыв его чувств пошел на убыль, и он меня отпустил, правда, продолжал придерживать за рукав и откровенно мной любовался.
– Марья Ивановна, когда узнает, что мы с вами так запросто встретились, ни за что не поверит! – сообщил он мне. – Вот ей будет радость, она последнее время только о вас и говорит!
Теперь в дело включалась еще неведомая Марья Ивановна, надеюсь не интимная подруга моего полного тезки, Алексея Григорьевича.
– Да, да, конечно, я и сам не ожидал, такая неожиданная встреча, – промямлил я, чтобы хоть как-то ответить на его восторги.
– Вы теперь куда направляетесь? – спросил проезжий, так и не отпуская моего рукава.
– Хотел съездить в Калугу, – назвал я конечный пункт своего вояжа, – да оглобля сломалась.
– В Калугу? Вот и чудесно, у меня там младший братец вице-губернатором! – сообщил мне то ли новый, то ли старый знакомец.
– Непременно передам ему от вас поклон, – пообещал я, слегка подталкивая его назад к карете.
Однако владелец бакенбард и вооруженного эскорта, так просто расставаться со старым другом не намеревался. Он плотно утвердился на толстых ногах, обутых в мягкие полусапожки и вперил в меня нежный взгляд.
– А вы знаете, драгоценный мой, Алексей Григорьевич, что я сейчас еду прямо из ополчения, домой на побывку. Марья Ивановна последнее время немного хворала, так я решил ее проведать. Теперь, когда мы погоним супостата с матушки Руси в его Парижскую берлогу, не знаю когда еще удастся с ней свидеться, – сообщил он.
– Так вы сейчас состоите в ополчении? – вежливо, удивился я. – В каком, если не секрет?
Собеседник немного смутился, но ответил:
– В третьем, резервном.
В 1812 году было выставлено более трехсот тысяч ополченцев, из которых были образованы округа: 1-й – для обороны Москвы, 2-й – для обороны Петербурга и 3-й – для составления резерва. Ратники ополчения были сведены в пешие и конные полки и дружины, делившиеся на батальоны, сотни и десятки.
На бравого воина дорожный знакомый никак не походил, потому и его резервной ориентации я не удивился.
– А вы я, вижу, – продолжил он, рассматривая французский мушкетон, висевший на моем плече, – участвовали в деле?
– Нет, скорее в локальных конфликтах, – загадочно для этого времени, ответил. – Ничего серьезного.
Как многих сугубо штатских людей, а он, судя по всему, таковым и был, благоговеющих перед армией и воинскими подвигами, его такое объяснение не удовлетворило, он даже посмотрел на меня слегка свысока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78