– А вот спорим, что с моей купчихи усмотришь?
– А когда будут казнить Шуйского? – вмешался я.
– Да, правда, пошли, посмотрим, – загорелся рассказчик политических новостей. – Я очень уважаю, когда казнят, смотреть. Особенно, если палач хороший. Как даст топором, и голова с одного удара...
– Вот я одного палача знал, – поддержал тему глазастый приятель купчихи, – вот палач был все палачам палач. Как-то раз с одного удара три головы срубил!
– Опять врешь! – рассердился правдолюб. – Две, я еще поверю, но что три, врешь. Это какой же у него топор должен быть?!
– А вот мне больше колесование нравится, – подошел к нашему столу очень пьяный человек с отрубленными ушами.– Когда мне уши резали, со мной рядом одного разбойника колесовали. Вот крепкий был мужик, ему ломом руки и ноги ломают, а он хоть бы крикнул, только матерился!
Отмеченному палачом парии никто не ответил и, несмотря на свое пьяное состояние, он это понял и с ворчанием вернулся на свое место.
– Пошли, пошли скорее, посмотрим, как Ваське Шуйскому голову отрубят! – заторопился политик, – а то все пропустим!
Однако идти на представление согласилось всего три человека, включая политика и меня. Последним пошел правдолюб.
– Ненавижу вранье, – жаловался он, – иной такого наговорит, что сам не знаешь, может такое быть, или нет. Вот ты веришь, что такие толстые купчихи бывают? – спросил он меня. – Не верю, врал он все, разве не видно? – вместо меня ответил политик. – Если бы такая красивая баба в Москве была, ее бы весь город знал.
Разговор наш как-то закольцевался между купчихой и Шуйским. Я шел между новыми приятелями и только на подходе к Кремлю вспомнил, что оставил возле трактира своего донца. Князь Василий Иванович как-то сразу вылетел из головы.
– Все, мне надо назад, – сказал я товарищам.
– Ты чего?'– удивился политик, – Уже почти дошли!
– Мне лошадь дороже, – заупрямился я.
– Какая еще лошадь? – не понял правдолюб. – Скажешь еще, что лошадей казнят!
– Все, – сказал я, останавливаясь, – дальше не пойду.
– Да чего ты, вон уже видно, эй, – окликнул политик прохожего, – Шуйского казнили?
– Да, казнят такого! – зло ответил бедно одетый пожилой человек, – У них же там одна шайка! Боярин-то уже и с народом простился, и на плаху голову положил, мы думали все, как тут прискакал гонец с царской милостью. Опять бояре государя вокруг пальца обвели.
– И чего? – не понял политик.
– А ничего, с того света отпустили. Я, понимаешь, зря полдня потерял. А такое место занял, все видно как на ладони, а тут гонец...
– Так чего? Ваську отпустили, что ли? – продолжил выяснять историческую реалию политик.
– А я что говорил, крутом одно вранье! Никому верить нельзя, – подытожил разговор правдолюб.
– Вы как хотите, а я возвращаюсь, – упрямо сказал я. – Мне на казни смотреть неинтересно!
– Так дошли же уже, чего назад тащиться, что тут, кабаков мало?
– Нет, меня лошадь ждет, я за ней, – сказал я, так и не приобщившись к событию, попавшему в учебники истории.
– Ладно, пошли вместе, а то еще подумаешь, что мы тебя в трудную минуту бросили, – сказал кто-то из новых товарищей.
Мы вернулись к трактиру, где меня ждал донец.
– Зайдем, – предложил правдолюб.
– Мне нужно домой, – ответил я, интуитивно чувствуя, что со вторым обедом мне не совладать.
– Ну, что ты за человек, куда ты все время рвешься, – упрекнул политик. – Пошли лучше посмотрим, как Ваське Шуйскому будут голову рубить.
– Какому Ваське? – заинтересовался и правдолюб.
– Да там, одному, – махнул рукой политик, – а правда говорят, что есть страна, где курное вино не пьют?
– Верь больше всякой брехне, как же там смогут люди жить?
Пока приятели решали это важный вопрос, я влез на коня и стукнул его по бокам пятками. Он послушно куда-то пошел.
– Ты куда это направляешься? – спросил я его, но он не ответил, только мотнул головой. Я обиделся и задремал.
На мое счастье на этом транспортном средстве заснуть было можно даже без подушек безопасности. Донец не хуже меня знал дорогу в свою конюшню.
Утром меня разбудили мухи. Этот бич дохимической эпохи в летнее время превращал человеческую жизнь в сплошную борьбу с докучливыми насекомыми. В городе, где везде рядом с жилищами обитали домашние животные, они плодились в таком количестве, что спастись от них можно было, только наглухо законопачивая дома, что было практически невозможно. Мне кажется, что Пушкин только из-за того любил осень, что только с наступлением холодов его переставали доставать насекомые.
Я боролся за остаток утреннего сна, а мухи дружным хором-жужжали у меня над головой, норовя влезть под холстину, в которую я закутался. Наконец это мне окончательно надоело, и я освободился от сермяжной простыни и слегка приоткрыл глаза. Первое, что я увидел, было недовольное лицо Натальи, Она по каким-то признакам определила, что я проснулся, недовольно сказала:
– Вместо того, чтобы отвезти меня в Подлипки, ты напиваешься, как, – она, наверное, хотела сказать: «свинья», но не рискнула и обошлась неопределенным эпитетом, – как не знаю кто!
Напивался я крайне редко, за время нашего знакомства такое случилось в первый раз, и везти ее в Подлипки я не обещал.
– Мне не понравилось, как ты вчера грабила торговцев, – не оправдываясь, выдвинул я версию своего неадекватного поведения.
– Я никого не грабила! – резко ответила она. – Они сами мне все дарили!
– И часто тебе делают такие дорогие подарки?
– Часто, – буркнула она, – вставай, нам уже нужно ехать.
– Я никуда не поеду! То, что тебе померещилось, что отец умер, еще не повод лезть в пасть твоего ненормального отца. Тебе мало того, что он с тобой сделал?
– Если ты не поедешь со мной, то я поеду одна!
Мне после вчерашнего было так муторно, что ни спорить, ни ссориться не было никаких сил, поэтому я промолчал и опять прикрыл лицо концом холстины.
Тогда моя прекрасная подруга пошла самым проторенным путем, она заплакала. Плач был тихий и ненавязчивый. Наташа лила слезы почти беззвучно, только изредка всхлипывала и шмыгала носом. Слышать это в том состоянии, в котором я тогда пребывал, было трудно. Пьющие товарищи, страдающие похмельным синдромом, меня поймут. Я терпел, сколько мог, потом сел на наших полатях и задал вопрос, на который не бывает ответа:
– И чего ты плачешь?
Как и следовало ожидать, она на вопрос не ответила, но выдвинула версию своей вселенской тоски:
– У меня умер папа, а я не могу с ним проститься!
– Откуда ты знаешь, что он умер?
– Оттуда! Знаю, раз говорю!
Вопрос нужно было как-то решать. Я уже понимал, что если запутаюсь в семейных отношениях, то о моей «благородной миссии спасителя отечества» можно будет забыть. Другое дело, что пока, в начале царствования сомнительного царевича Дмитрия, никаких особых событий на Руси не происходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77