Товарищ Краснов в одиночестве сидел в штабе коммуны и ловил в овчине своего полушубка насекомых. Когда я вошел, он только глянул остро и погнался за очередной блохой.
– Видишь, товарищ, что проклятая насекомая с победившим пролетариатом делает?! Житья падлюга не дает, до сердца изгрызла.
– Еще раз здравствуй, товарищ Меринг, – сказал я, – тебя кладовщица товарищ Ольга зовет.
– Олюшка, – разом забыв о зловредных насекомых, маслянисто заблестел глазками секретарь. – Какая баба! Вот уж и не знаешь, откуда что берется! Зовет, говоришь? Иду, товарищ! Баба – она тоже человек и свое уважение должна иметь!
Краснов тотчас накинул на костлявые плечи полушубок, и мы рука об руку пошли в кладовую. Ольга снова лежала в прежней позе Венеры. Все здесь было как несколько минут назад, только сапоги уже успели бесследно исчезнуть.
– Звала, Олюшка? – умильно спросил партиец, даже забыв добавить ритуальное слово «товарищ».
– Сядь, Митя, – позвала женщина, как и давеча, освобождая место рядом с собой.
Краснов не заставил себя просить и тут же уселся возле нее, стараясь прижаться боком.
– Митя, – прочувственно сказала Ольга, – товарищ хочет тебя об чем-то попросить.
Краснов тотчас приосанился и напустил на себя значительность, как будто сидел в президиуме:
– Чего же ты, товарищ, сразу не сказал, что ты от Олюшки? Для нас это милое дело.
Что за «милое дело» я не понял, но уточнять не стал, сразу перешел к сути вопроса:
– Мне, товарищ Краснов, нужно восстановиться в партии, вот я и хочу тебя попросить выправить мне нужные документы.
Краснов удивился такой просьбе, подумал и спросил:
– А ты с какого года в партии?
– С двенадцатого, – нагло глядя ему в глаза, соврал я.
– Да ну? – удивился он, – а я только с шешнадатого, выходит, ты старей меня большевик!
– Выходит, – подтвердил я, – но партбилета у меня нет, пока сидел по царским тюрьмам, затерялся ненароком. Вот я и подумал, может, ты мне поможешь выправить документ по всей форме.
– Помоги, Мить, а я в долгу не останусь, – игриво сказала Ольга, – сделаю тебе, как ты любишь…
Краснов надолго задумался, морщил лоб и косился на женщину, потом тяжело вздохнул и отказался:
– С двенадцатого не смогу, и не проси, товарищ. Для того нужно подтверждение старых партийцев. Вот ежели с семнадцатого, это со всей душой. Сам подпишусь, что вместе сражались в одном строю.
– С февраля семнадцатого сможешь написать? Чтобы стаж был дореволюционный.
– Не вопрос, хоть с января. Кое-кого подмажем и сделаем.
– Сколько будет стоить? – прямо спросил я.
– Ничего не будет, мы с Митей сами разберемся, – вмешалась в разговор Ольга.
– Нет, это не так-то просто, – покачал головой секретарь, – подмазать все равно придется. Ежели бы просто вступить, по набору, а старым числом даром не выйдет.
В партию мне нужно было вступить, чтобы легализоваться Паспорта после революции отменили, так что особых проблем с отсутствием документов у меня не должно было возникнуть, но и попадать в заложники или на трудовой фронт, как бывший буржуй, я не хотел. Однако, главной причиной такой тяги в члены победившей партии была подспудная надежда, что я смогу втереться в доверие к руководящим товарищам в городе Троицке и найти случай забраться на свою машину времени.
– Могу отдать свой армяк и подштанники, и нательную рубаху, – предложил я
– Вот это дело, – обрадовался секретарь – А я тебе взамен дам свою старую шинель, и тепло, и вообще!
– Договорились. Когда сделаешь документ?
– Завтрева с утра и получишь. Краснов трепаться не привык. Сказано – сделано.
– Ну, тогда до завтра.
Я хотел уйти, но меня остановила Ольга.
– Погодь, товарищ, – сказала она, пошуровала рукой под своей лавкой и сунула мне в карман пол-литровую бутылку самогона. – На, хоть им душу погрей
Я поблагодарил, попрощался и вышел, оставив секретаря с его зазнобой. Впереди было полдня и нужно было чем-то заняться. Можно было пойти в трапезную и петь до обеда революционные песни, однако, для этого я был не в голосе, да и слова знал с пятого на десятое. Больше ничем другим здесь не занимались, так что нужно было самому заботиться о трудовом досуге.
Деньги у меня теперь были, коммуна меня не интересовала, и нужно было позаботиться о хлебе насущном. Чем я и решил заняться Засунув поглубже в карман бутылку самогона, чтобы не травить его видом души коммунаров, я вышел из церкви и направился в село. С горки, на которой расположился храм, в обе стороны вела корявая, давно не ремонтированная дорога, Дождей последнее время было мало, она пока еще не превратилась в непролазное глиняное месиво, так что идти можно было хоть налево, хоть направо без затруднения. Я пошел налево. Дома за последние сто двадцать лет здесь практически не изменились, та же ненавязчивая традиционная архитектура и общая российская неприкаянность. Мне показалось, что я даже узнал несколько изб, когда-то новых, теперь вросших в землю и черных от времени. Людей видно не было. Полевые работы если и велись, давно по срокам кончились, свадьбы в лихолетье не гуляли, и село казалось вымершим.
Я дошел до околицы, но так никого и не встретил. Люди как будто боялись выходить на улицу. Пришлось о наличии жителей в селе ориентироваться по печному дыму. Хибары меня не интересовали, я высмотрел избу поприличней, с запертыми воротами. Постучался. Во дворе затявкала собака. Никто на мой стук не откликнулся, хотя из труб поднимался дымок. Тогда я несколько раз сильно ударил каблуком в гулкий створ ворот, так что собачонка во дворе зашлась истеричным лаем.
Однако, хозяева продолжали игнорировать и меня, и собаку. Пришлось начать лупить ногой в ворота по-настоящему. Наконец, изнутри послышался скрипучий, старческий голос:
– Кого бог несет?
– Открой, дедушка, – попросил я. – Разговор есть,
– Ты кто такой, милый? – спросил он, не спеша отпирать ворота.
– Прохожий, – неопределенно ответили.
– С коммунии? – продолжал допрос хозяин.
– Нет, я сам по себе.
– Счас открою, – пообещал старик и начал возиться с запорами.
Наконец дверь приоткрылась, и в щель просунулось бородатое лицо.
– Чего надо? – спросил пожилой мужик, с интересом разглядывая меня.
– На постой хочу попроситься, – ответил я.
– Мы чужих не пускаем, – ответил хозяин. – Иди лучше в коммунию.
– Я не бесплатно, хорошо заплачу.
– Нам ваши бумажки без надобности, – пренебрежительно сказал он.
Я не стал его убеждать, а просто показал золотую царскую пятерку. Старик сразу подобрел и широко распахнул ворота.
– Коли так, заходи, мы хорошему человеку всегда рады.
Передний двор оказался чистым и ухоженным, как будто за воротами не было нового времени и гражданской войны. Правда, сам хозяин одет был из рук вон плохо в сплошное рванье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Видишь, товарищ, что проклятая насекомая с победившим пролетариатом делает?! Житья падлюга не дает, до сердца изгрызла.
– Еще раз здравствуй, товарищ Меринг, – сказал я, – тебя кладовщица товарищ Ольга зовет.
– Олюшка, – разом забыв о зловредных насекомых, маслянисто заблестел глазками секретарь. – Какая баба! Вот уж и не знаешь, откуда что берется! Зовет, говоришь? Иду, товарищ! Баба – она тоже человек и свое уважение должна иметь!
Краснов тотчас накинул на костлявые плечи полушубок, и мы рука об руку пошли в кладовую. Ольга снова лежала в прежней позе Венеры. Все здесь было как несколько минут назад, только сапоги уже успели бесследно исчезнуть.
– Звала, Олюшка? – умильно спросил партиец, даже забыв добавить ритуальное слово «товарищ».
– Сядь, Митя, – позвала женщина, как и давеча, освобождая место рядом с собой.
Краснов не заставил себя просить и тут же уселся возле нее, стараясь прижаться боком.
– Митя, – прочувственно сказала Ольга, – товарищ хочет тебя об чем-то попросить.
Краснов тотчас приосанился и напустил на себя значительность, как будто сидел в президиуме:
– Чего же ты, товарищ, сразу не сказал, что ты от Олюшки? Для нас это милое дело.
Что за «милое дело» я не понял, но уточнять не стал, сразу перешел к сути вопроса:
– Мне, товарищ Краснов, нужно восстановиться в партии, вот я и хочу тебя попросить выправить мне нужные документы.
Краснов удивился такой просьбе, подумал и спросил:
– А ты с какого года в партии?
– С двенадцатого, – нагло глядя ему в глаза, соврал я.
– Да ну? – удивился он, – а я только с шешнадатого, выходит, ты старей меня большевик!
– Выходит, – подтвердил я, – но партбилета у меня нет, пока сидел по царским тюрьмам, затерялся ненароком. Вот я и подумал, может, ты мне поможешь выправить документ по всей форме.
– Помоги, Мить, а я в долгу не останусь, – игриво сказала Ольга, – сделаю тебе, как ты любишь…
Краснов надолго задумался, морщил лоб и косился на женщину, потом тяжело вздохнул и отказался:
– С двенадцатого не смогу, и не проси, товарищ. Для того нужно подтверждение старых партийцев. Вот ежели с семнадцатого, это со всей душой. Сам подпишусь, что вместе сражались в одном строю.
– С февраля семнадцатого сможешь написать? Чтобы стаж был дореволюционный.
– Не вопрос, хоть с января. Кое-кого подмажем и сделаем.
– Сколько будет стоить? – прямо спросил я.
– Ничего не будет, мы с Митей сами разберемся, – вмешалась в разговор Ольга.
– Нет, это не так-то просто, – покачал головой секретарь, – подмазать все равно придется. Ежели бы просто вступить, по набору, а старым числом даром не выйдет.
В партию мне нужно было вступить, чтобы легализоваться Паспорта после революции отменили, так что особых проблем с отсутствием документов у меня не должно было возникнуть, но и попадать в заложники или на трудовой фронт, как бывший буржуй, я не хотел. Однако, главной причиной такой тяги в члены победившей партии была подспудная надежда, что я смогу втереться в доверие к руководящим товарищам в городе Троицке и найти случай забраться на свою машину времени.
– Могу отдать свой армяк и подштанники, и нательную рубаху, – предложил я
– Вот это дело, – обрадовался секретарь – А я тебе взамен дам свою старую шинель, и тепло, и вообще!
– Договорились. Когда сделаешь документ?
– Завтрева с утра и получишь. Краснов трепаться не привык. Сказано – сделано.
– Ну, тогда до завтра.
Я хотел уйти, но меня остановила Ольга.
– Погодь, товарищ, – сказала она, пошуровала рукой под своей лавкой и сунула мне в карман пол-литровую бутылку самогона. – На, хоть им душу погрей
Я поблагодарил, попрощался и вышел, оставив секретаря с его зазнобой. Впереди было полдня и нужно было чем-то заняться. Можно было пойти в трапезную и петь до обеда революционные песни, однако, для этого я был не в голосе, да и слова знал с пятого на десятое. Больше ничем другим здесь не занимались, так что нужно было самому заботиться о трудовом досуге.
Деньги у меня теперь были, коммуна меня не интересовала, и нужно было позаботиться о хлебе насущном. Чем я и решил заняться Засунув поглубже в карман бутылку самогона, чтобы не травить его видом души коммунаров, я вышел из церкви и направился в село. С горки, на которой расположился храм, в обе стороны вела корявая, давно не ремонтированная дорога, Дождей последнее время было мало, она пока еще не превратилась в непролазное глиняное месиво, так что идти можно было хоть налево, хоть направо без затруднения. Я пошел налево. Дома за последние сто двадцать лет здесь практически не изменились, та же ненавязчивая традиционная архитектура и общая российская неприкаянность. Мне показалось, что я даже узнал несколько изб, когда-то новых, теперь вросших в землю и черных от времени. Людей видно не было. Полевые работы если и велись, давно по срокам кончились, свадьбы в лихолетье не гуляли, и село казалось вымершим.
Я дошел до околицы, но так никого и не встретил. Люди как будто боялись выходить на улицу. Пришлось о наличии жителей в селе ориентироваться по печному дыму. Хибары меня не интересовали, я высмотрел избу поприличней, с запертыми воротами. Постучался. Во дворе затявкала собака. Никто на мой стук не откликнулся, хотя из труб поднимался дымок. Тогда я несколько раз сильно ударил каблуком в гулкий створ ворот, так что собачонка во дворе зашлась истеричным лаем.
Однако, хозяева продолжали игнорировать и меня, и собаку. Пришлось начать лупить ногой в ворота по-настоящему. Наконец, изнутри послышался скрипучий, старческий голос:
– Кого бог несет?
– Открой, дедушка, – попросил я. – Разговор есть,
– Ты кто такой, милый? – спросил он, не спеша отпирать ворота.
– Прохожий, – неопределенно ответили.
– С коммунии? – продолжал допрос хозяин.
– Нет, я сам по себе.
– Счас открою, – пообещал старик и начал возиться с запорами.
Наконец дверь приоткрылась, и в щель просунулось бородатое лицо.
– Чего надо? – спросил пожилой мужик, с интересом разглядывая меня.
– На постой хочу попроситься, – ответил я.
– Мы чужих не пускаем, – ответил хозяин. – Иди лучше в коммунию.
– Я не бесплатно, хорошо заплачу.
– Нам ваши бумажки без надобности, – пренебрежительно сказал он.
Я не стал его убеждать, а просто показал золотую царскую пятерку. Старик сразу подобрел и широко распахнул ворота.
– Коли так, заходи, мы хорошему человеку всегда рады.
Передний двор оказался чистым и ухоженным, как будто за воротами не было нового времени и гражданской войны. Правда, сам хозяин одет был из рук вон плохо в сплошное рванье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81