На самом деле подготовка была не военной. Она предназначалась для уличных боев, бунтов и быстрых вылазок небольшими группами. Вы налетаете и отходите, калеча и убивая. У Питера пересохло во рту. Это не была армия наемников. Это были лавочники, коммивояжеры, фермеры, служащие автозаправочных станций и клерки — люди, с которыми имеешь дело каждый день в прилегающей местности, принявшие на веру евангелие насилия, проповедуемое психопатами.
Сколько людей из тех, что резвились на пляжах и в воде по ту сторону озера, знали, что в действительности здесь творилось? Вероятно, они догадывались о чем-то и держались подальше. Такая благоразумная тактика, должно быть, выработалась в результате старательно распускаемых слухов.
Питер внезапно почувствовал острую потребность выбраться отсюда, выбраться в какое-то безопасное место, откуда он мог поведать миру о том, что он увидел. От криков мастеров штыковой атаки у него защемило под ложечкой.
Он отступил чуть назад от занимаемой им за кустами позиции. Он приподнялся и, оставаясь в полусогнутом положении, повернулся, чтобы отправиться обратно вдоль хребта, туда, где оставил «ягуар». И с присвистом выдохнул сквозь зубы.
Вокруг него широким кольцом расположилась дюжина людей из АИА в своей серой униформе, с опущенными черными забралами, закрывавшими лица. Каждый из них держал совершенно открыто короткую, отполированную деревянную дубинку, которая, очевидно, была неотъемлемой частью их снаряжения.
— Долго же ты сюда добирался, — сказал один из них.
Питер не мог сказать наверняка, кто из них говорил.
У него за спиной, внизу, продолжалось обучение приемам штыкового боя, сопровождаемое соответствующими выкриками… пронзительный свист, кровожадный боевой клич, глухой стук, когда штыки вонзались в брезент и набивку.
— Хочешь вначале произнести речь? — спросил приглушенный голос из-за маски. — Ты ведь оратор, да?
Питер встал. В голове его промелькнула мысль, что хотелось бы в последний раз встать и выпрямиться. Ошибиться в оценке шансов было невозможно. Он мог скатиться вниз по склону на учебный плац — где сто других людей взяли бы дело в свои руки и прикончили бы его.
Кольцо медленно сужалось.
Когда-то давно Питер проходил курс подготовки бойца спецназа. Даже не обладая той устойчивостью, которую дают две здоровые ноги, он мог за себя постоять, но не безоружный и не с разницей в силах один к двенадцати. Он молил о том, чтобы один из них попробовал сладить с ним в одиночку, и в то же самое время знал, что так не будет. Их учили использовать перевес в силе, не оставлять никому ни малейшего шанса.
Потом они набросились на него, как свора диких собак, рыча и дубася его своими дубинками. Это был момент невероятного ужаса и боли. В самом начале его пригвоздили к земле, и он почувствовал, как лопаются на мясе бедра ремешки его искусственной ноги, которую безжалостно выворачивали, отрывая от культи ниже колена. Раздался дикий смех, и сквозь кровавое марево он увидел, как нога перебрасывается от человека к человеку, словно у детей, играющих футбольным мячом, украденным у мальчика помладше. Он услышал, как закричал на них, не от боли, а от ярости.
Они могли бы разнести ему череп, как яичную скорлупу, одним хорошим ударом отполированной дубинки, но, казалось, что они не ставят себе такой цели. Истерзание должно было продолжаться медленно и мучительно. Они колотили его по ногам и туловищу. Его одежда была вспорота и сорвана с него. Все, что он мог сделать, это откатиться, прикрывая голову руками. В их смехе потонул рев молодчиков со штыками; их смех и грохот крови у него в ушах, пока он погружался в то, что представлялось беспроглядной, красной смертью.
Часть третья
Глава 1
Он открыл глаза. Было темно.
Он попытался шевельнуться, и ему пришлось сдерживать крик боли.
Он лежал совсем неподвижно, прислушиваясь. Не было ни единого звука, который он бы тот час же узнал, ни одного человеческого звука. Была трескотня сверчков и древесных жаб, гортанное кваканье лягушек со стороны озера и колыхание листьев от слабого, порывистого ветерка.
Он прикоснулся к своему телу и поморщился. Его пиджак, рубашка и майка пропали. Он убрал пальцы, липкие от крови. А потом он вспомнил смех, и его рука поползла вниз по правому бедру, к колену. Пластиковая нога исчезла. Со здоровой ноги пропал ботинок.
Вверху, сквозь кроны деревьев ему был виден кусочек освещенного луной неба, но там, где он лежал, он не видел ничего и в шести дюймах от своего лица. Кто-нибудь другой в положении Питера думал бы о том, как получить помощь, как найти обратную дорогу к своей машине, поехать куда-нибудь за поддержкой и заявить о нападении. Питер думал только об одной вещи — его пропавшей ноге. «Ягуар», если его не угнали, находился примерно в миле от этого места. Миля — это ничто, если только тебе не придется проскакать ее на одной ноге или проползти на четвереньках.
Он попытался принять сидячее положение. И застонал. Каждая косточка в его теле, каждый дюйм плоти были истерзаны. Но, чудесным образом, обе руки действовали; обе ноги повиновались ему. В его грудной клетке было такое ощущение, как будто ее разнесли вдребезги, но он мог сделать глубокий вдох без пронзительной боли. Постанывая, он перевернулся и встал на четвереньки.
Он попробовал проползти фут-другой. Это было мучительно, но он мог двигаться.
Дома, в квартире в Грэмерси-парк, когда никто его не видел, он мог скакать на одной ноге довольно ловко и быстро. Но невозможно было проделать это здесь, в темноте, на бугристой, неровной местности. Он упадет на первых же пяти ярдах и, вероятно, окончательно выйдет из строя.
Что те ублюдки в черных масках сделали с его ногой?
Они могли закинуть ее в ближайшие кусты, или выбросить в миле отсюда, или унести в качестве мрачного сувенира. Он мог проползать в темноте не один час, без какой-либо реальной надежды ее отыскать. Они могли положить ее в развилину дерева, где-то высоко у него над головой.
В кармане его пиджака лежала зажигалка. Если бы он ее нашел, то мог бы изготовить себе что-то вроде факела, который помог бы его поискам.
Он все ползал и ползал по кругу, в кольце обжигающей боли, ища на ощупь свой пиджак. В конце концов он улегся на землю ничком, чтобы перевести дух. Он почувствовал, как постыдные слезы душат его, подступая к горлу, слезы гнева, отчаяния и страха.
Ключи от его машины по-прежнему лежали в кармане его брюк, но как он может найти машину, продвигаясь по дюйму на четвереньках?
А если они забрали машину, то до ближайшего дома добрых пять миль. Из него выбили столько сил, что он понимал: ему не удастся их преодолеть. Он почувствовал себя выдохшимся после того, как впустую прополз несколько ярдов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Сколько людей из тех, что резвились на пляжах и в воде по ту сторону озера, знали, что в действительности здесь творилось? Вероятно, они догадывались о чем-то и держались подальше. Такая благоразумная тактика, должно быть, выработалась в результате старательно распускаемых слухов.
Питер внезапно почувствовал острую потребность выбраться отсюда, выбраться в какое-то безопасное место, откуда он мог поведать миру о том, что он увидел. От криков мастеров штыковой атаки у него защемило под ложечкой.
Он отступил чуть назад от занимаемой им за кустами позиции. Он приподнялся и, оставаясь в полусогнутом положении, повернулся, чтобы отправиться обратно вдоль хребта, туда, где оставил «ягуар». И с присвистом выдохнул сквозь зубы.
Вокруг него широким кольцом расположилась дюжина людей из АИА в своей серой униформе, с опущенными черными забралами, закрывавшими лица. Каждый из них держал совершенно открыто короткую, отполированную деревянную дубинку, которая, очевидно, была неотъемлемой частью их снаряжения.
— Долго же ты сюда добирался, — сказал один из них.
Питер не мог сказать наверняка, кто из них говорил.
У него за спиной, внизу, продолжалось обучение приемам штыкового боя, сопровождаемое соответствующими выкриками… пронзительный свист, кровожадный боевой клич, глухой стук, когда штыки вонзались в брезент и набивку.
— Хочешь вначале произнести речь? — спросил приглушенный голос из-за маски. — Ты ведь оратор, да?
Питер встал. В голове его промелькнула мысль, что хотелось бы в последний раз встать и выпрямиться. Ошибиться в оценке шансов было невозможно. Он мог скатиться вниз по склону на учебный плац — где сто других людей взяли бы дело в свои руки и прикончили бы его.
Кольцо медленно сужалось.
Когда-то давно Питер проходил курс подготовки бойца спецназа. Даже не обладая той устойчивостью, которую дают две здоровые ноги, он мог за себя постоять, но не безоружный и не с разницей в силах один к двенадцати. Он молил о том, чтобы один из них попробовал сладить с ним в одиночку, и в то же самое время знал, что так не будет. Их учили использовать перевес в силе, не оставлять никому ни малейшего шанса.
Потом они набросились на него, как свора диких собак, рыча и дубася его своими дубинками. Это был момент невероятного ужаса и боли. В самом начале его пригвоздили к земле, и он почувствовал, как лопаются на мясе бедра ремешки его искусственной ноги, которую безжалостно выворачивали, отрывая от культи ниже колена. Раздался дикий смех, и сквозь кровавое марево он увидел, как нога перебрасывается от человека к человеку, словно у детей, играющих футбольным мячом, украденным у мальчика помладше. Он услышал, как закричал на них, не от боли, а от ярости.
Они могли бы разнести ему череп, как яичную скорлупу, одним хорошим ударом отполированной дубинки, но, казалось, что они не ставят себе такой цели. Истерзание должно было продолжаться медленно и мучительно. Они колотили его по ногам и туловищу. Его одежда была вспорота и сорвана с него. Все, что он мог сделать, это откатиться, прикрывая голову руками. В их смехе потонул рев молодчиков со штыками; их смех и грохот крови у него в ушах, пока он погружался в то, что представлялось беспроглядной, красной смертью.
Часть третья
Глава 1
Он открыл глаза. Было темно.
Он попытался шевельнуться, и ему пришлось сдерживать крик боли.
Он лежал совсем неподвижно, прислушиваясь. Не было ни единого звука, который он бы тот час же узнал, ни одного человеческого звука. Была трескотня сверчков и древесных жаб, гортанное кваканье лягушек со стороны озера и колыхание листьев от слабого, порывистого ветерка.
Он прикоснулся к своему телу и поморщился. Его пиджак, рубашка и майка пропали. Он убрал пальцы, липкие от крови. А потом он вспомнил смех, и его рука поползла вниз по правому бедру, к колену. Пластиковая нога исчезла. Со здоровой ноги пропал ботинок.
Вверху, сквозь кроны деревьев ему был виден кусочек освещенного луной неба, но там, где он лежал, он не видел ничего и в шести дюймах от своего лица. Кто-нибудь другой в положении Питера думал бы о том, как получить помощь, как найти обратную дорогу к своей машине, поехать куда-нибудь за поддержкой и заявить о нападении. Питер думал только об одной вещи — его пропавшей ноге. «Ягуар», если его не угнали, находился примерно в миле от этого места. Миля — это ничто, если только тебе не придется проскакать ее на одной ноге или проползти на четвереньках.
Он попытался принять сидячее положение. И застонал. Каждая косточка в его теле, каждый дюйм плоти были истерзаны. Но, чудесным образом, обе руки действовали; обе ноги повиновались ему. В его грудной клетке было такое ощущение, как будто ее разнесли вдребезги, но он мог сделать глубокий вдох без пронзительной боли. Постанывая, он перевернулся и встал на четвереньки.
Он попробовал проползти фут-другой. Это было мучительно, но он мог двигаться.
Дома, в квартире в Грэмерси-парк, когда никто его не видел, он мог скакать на одной ноге довольно ловко и быстро. Но невозможно было проделать это здесь, в темноте, на бугристой, неровной местности. Он упадет на первых же пяти ярдах и, вероятно, окончательно выйдет из строя.
Что те ублюдки в черных масках сделали с его ногой?
Они могли закинуть ее в ближайшие кусты, или выбросить в миле отсюда, или унести в качестве мрачного сувенира. Он мог проползать в темноте не один час, без какой-либо реальной надежды ее отыскать. Они могли положить ее в развилину дерева, где-то высоко у него над головой.
В кармане его пиджака лежала зажигалка. Если бы он ее нашел, то мог бы изготовить себе что-то вроде факела, который помог бы его поискам.
Он все ползал и ползал по кругу, в кольце обжигающей боли, ища на ощупь свой пиджак. В конце концов он улегся на землю ничком, чтобы перевести дух. Он почувствовал, как постыдные слезы душат его, подступая к горлу, слезы гнева, отчаяния и страха.
Ключи от его машины по-прежнему лежали в кармане его брюк, но как он может найти машину, продвигаясь по дюйму на четвереньках?
А если они забрали машину, то до ближайшего дома добрых пять миль. Из него выбили столько сил, что он понимал: ему не удастся их преодолеть. Он почувствовал себя выдохшимся после того, как впустую прополз несколько ярдов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49