Ветеран многих боев, сарвен прекрасно знал, что Эон, вероятно, умрет до начала сражения. Он определенно не сможет даже стоять, не то что держать оружие.
Но затем, словно между ними прошел какой-то мистический сигнал, Эзана с серьезным видом кивнул.
— Не сомневайся, негуса нагаст. Эон Бизи Дакуэн поведет нас к победе в Бхаруче, точно так же, как вел нас в Чоупатти.
Этот обмен фразами поставил Антонину в тупик, но у нее не было времени размышлять. Теперь взгляд Эона был прикован к ней. Момент, которого она так боялась, настал.
— После моей смерти династия будет в опасности, — хрипло сказал Эон.
Антонина с трудом промолчала. За своей спиной она почувствовала, как напряглись командующие саравита. Эон теперь впервые указал на огромную тень, висевшую надо всеми после его смертельного ранения.
К ее удивлению, Эон рассмеялся. Казалось, от этого усилия его тело изогнулось от боли, хотя веселое выражение не ушло с лица.
— Ты только посмотри на них, — наполовину выдохнул он. — Словно святые, обвиненные в грехе.
Он замолчал и слегка откашлялся. Затем продолжил очень твердо:
— Это правда, и все здесь присутствующие это знают. Мой сын — почти младенец, а его мать — арабка. Царица из Мекки, правящая Аксумским царством? Когда каждый аксумит с подозрением отнесется к амбициям ее семьи? И каждый сарв будет смотреть на остальные с той же долей подозрения?
Мгновение Эон холодно и гневно смотрел на командующих полками. Никто из них, за исключением Эзаны, не мог долго выдерживать этот взгляд. Через несколько секунд они уже смотрели в пол.
— Правда! — заявил Эон. — Я знаю это. Вы знаете это. Все знают это.
Он сделал паузу и с усилием вдохнул воздух.
— Я этого не потерплю. Во-первых, потому, что Рукайя — моя жена, а Вахси — мой сын, и они дороги мне. Я не хочу для моих жены и ребенка судьбы родственников Александра Македонского. Во-вторых, потому, что Аксум стоит на пороге грандиозного будущего, и я не хочу, чтобы моя империя рухнула из-за моей глупой ошибки. — Он снова закашлялся и снова стал судорожно хватать воздух.
— Пусть династия выживет — выживет и будет процветать — и моя ошибка превратится в великолепную легенду. — Ему удалось слабо улыбнуться. — Как, я подозреваю, обычно и бывает с легендами. Но если позволить ей рухнуть… — Он больше не мог бороться с болью, и она исказила его черты. — То все это было впустую, — прошептал он. — Диадохи заново возродятся в Аксуме и наша империя, как империя Александра, окажется разорванной на части.
Теперь силы стремительно покидали царя, и это видели все. Эзана откашлялся.
— Скажи нам о своем желании, негуса нагаст. — На мгновение его взгляд метнулся по сторонам. — Мы — я, по крайней мере, — проследим, чтобы оно было исполнено.
На мгновение Антонина почувствовала прилив надежды. Она задержала дыхание. Но затем, увидев, как Эон слегка покачал головой, почувствовала, что дрожит
«Нет! Не это!»
— Я слишком слаб, — прошептал Эон. — Слишком. Нет, дело не в замешательстве, нет. Но я не могу думать достаточно четко. Все слишком сложно, слишком трудно. И…
И снова он замолчал и закашлялся.
— И, если говорить по правде, я не могу думать ни о чем, кроме как о моей любви к Рукайе и Вахси. Только самый острый ум сможет найти путь в этом тумане. И только тот, чья беспристрастность и мудрость признаны всеми.
Когда командующие полками наконец поняли Эона, то их взгляды переместились на Антонину. Мгновение спустя, увидев их кивки — кивки согласия, даже облегчения, — Антонина поняла, что возражать невозможно.
Она уставилась на Эона. В его темных глазах не осталось ничего величественного. Это был просто просящий маленький мальчик, который смотрит на свою мать — снова и в последний раз — ищет в ней спасение и надежду.
Антонина откашлялась. Затем, к своему удивлению, ей все-таки удалось заговорить относительно спокойным голосом:
— Я сделаю это, Эон. Я прослежу за безопасностью твоей жены и сына, и всей династии. Я проверю, чтобы твоя смерть была не зря. Не будет никаких диадохов, захватывающих власть с Аксуме или Асэбе. Твое наследие не разрушат никакие амбициозные полководцы и строящие заговоры советники.
Ее взгляд переместился с умирающего царя на командующих сарвами. В нем читалось спокойствие, холодное спокойствие, твердое, как алмаз.
— Ты можешь быть в этом уверен.
— Уверен, — эхом повторил Усанас. Его огромные могучие руки были скрещены на не менее могучей груди. Он не предпринимал усилий, чтобы скрыть собственный гнев. И ничто в этом взгляде даже отдаленно не напоминало спокойствие. Если только это не было спокойствие, с которым лев изучает свою добычу.
— Уверен, — повторил Эзана, его голос звучал так же резко, как голос аквабе ценцена. Эзана даже не посмотрел на других командующих полками. Он смотрел только на царя. Эон, совершенно ясно, вот-вот опять потеряет сознание. Эзана поспешил произнести следующие слова:
— Негуса нагаст назначил римлянку Антонину надзирать над переходом власти в Аксуме. Я выступаю свидетелем. Кто-то посмеет бросить мне вызов?
Молчание. Эзана позволил ему длиться секунду за секундой, и ничто не нарушило тишину.
— Кто-нибудь? Какой-либо командующий какого-то полка?
Молчание. Затянувшееся, непрерываемое.
— Пусть будет так. Это будет сделано.
Казалось, негуса нагаст кивнул. Возможно. Затем он закрыл глаза и его тяжелое дыхание стало более спокойным.
— Царю требуется отдохнуть, — объявил Усанас. — Аудиенция закончена.
Когда ушли все, за исключением Антонины и Усанаса, женщина слабо прислонилась к стене каюты. Слезы медленно потекли у нее по щекам.
Она затуманенным взором встретилась с полными грусти глазами Усанаса.
— Я женила его, Усанас. Нашла ему жену и первая показала ему его сына. Как я могу?..
Почти со злостью Усанас смахнул рукой слезы
— Я не пожелал бы тебе этого, Антонина, — сказал он тихо. — Но Эон прав. Империя может развалиться на части — и действительно развалится, если нет твердой руки, чтобы провести ее сквозь эти тяжелые времена и никто, кроме тебя, не может обеспечить эту руку. Мы все остальные — как аксумиты, так и арабы — слишком заинтересованные лица. Аксумиты боятся, что родственники Рукайи станут слишком могущественными и будут пытаться принизить арабов. Они начнут ругаться друг с другом относительно того, какой полк и какой клан должен стать главным. Арабы, с новыми надеждами на лучшее место, будут бояться понижения до вассалов и начнут готовить восстание.
— Ты не араб и не аксумит, — возразила Антонина. — Ты мог бы…
На лице Усанаса появилась прежняя улыбка.
— Я? Дикарь с озер?
— Прекрати! — рявкнула Антонина. — Никто так не думает — и не думал много лет — даже ты сам! И ты это знаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Но затем, словно между ними прошел какой-то мистический сигнал, Эзана с серьезным видом кивнул.
— Не сомневайся, негуса нагаст. Эон Бизи Дакуэн поведет нас к победе в Бхаруче, точно так же, как вел нас в Чоупатти.
Этот обмен фразами поставил Антонину в тупик, но у нее не было времени размышлять. Теперь взгляд Эона был прикован к ней. Момент, которого она так боялась, настал.
— После моей смерти династия будет в опасности, — хрипло сказал Эон.
Антонина с трудом промолчала. За своей спиной она почувствовала, как напряглись командующие саравита. Эон теперь впервые указал на огромную тень, висевшую надо всеми после его смертельного ранения.
К ее удивлению, Эон рассмеялся. Казалось, от этого усилия его тело изогнулось от боли, хотя веселое выражение не ушло с лица.
— Ты только посмотри на них, — наполовину выдохнул он. — Словно святые, обвиненные в грехе.
Он замолчал и слегка откашлялся. Затем продолжил очень твердо:
— Это правда, и все здесь присутствующие это знают. Мой сын — почти младенец, а его мать — арабка. Царица из Мекки, правящая Аксумским царством? Когда каждый аксумит с подозрением отнесется к амбициям ее семьи? И каждый сарв будет смотреть на остальные с той же долей подозрения?
Мгновение Эон холодно и гневно смотрел на командующих полками. Никто из них, за исключением Эзаны, не мог долго выдерживать этот взгляд. Через несколько секунд они уже смотрели в пол.
— Правда! — заявил Эон. — Я знаю это. Вы знаете это. Все знают это.
Он сделал паузу и с усилием вдохнул воздух.
— Я этого не потерплю. Во-первых, потому, что Рукайя — моя жена, а Вахси — мой сын, и они дороги мне. Я не хочу для моих жены и ребенка судьбы родственников Александра Македонского. Во-вторых, потому, что Аксум стоит на пороге грандиозного будущего, и я не хочу, чтобы моя империя рухнула из-за моей глупой ошибки. — Он снова закашлялся и снова стал судорожно хватать воздух.
— Пусть династия выживет — выживет и будет процветать — и моя ошибка превратится в великолепную легенду. — Ему удалось слабо улыбнуться. — Как, я подозреваю, обычно и бывает с легендами. Но если позволить ей рухнуть… — Он больше не мог бороться с болью, и она исказила его черты. — То все это было впустую, — прошептал он. — Диадохи заново возродятся в Аксуме и наша империя, как империя Александра, окажется разорванной на части.
Теперь силы стремительно покидали царя, и это видели все. Эзана откашлялся.
— Скажи нам о своем желании, негуса нагаст. — На мгновение его взгляд метнулся по сторонам. — Мы — я, по крайней мере, — проследим, чтобы оно было исполнено.
На мгновение Антонина почувствовала прилив надежды. Она задержала дыхание. Но затем, увидев, как Эон слегка покачал головой, почувствовала, что дрожит
«Нет! Не это!»
— Я слишком слаб, — прошептал Эон. — Слишком. Нет, дело не в замешательстве, нет. Но я не могу думать достаточно четко. Все слишком сложно, слишком трудно. И…
И снова он замолчал и закашлялся.
— И, если говорить по правде, я не могу думать ни о чем, кроме как о моей любви к Рукайе и Вахси. Только самый острый ум сможет найти путь в этом тумане. И только тот, чья беспристрастность и мудрость признаны всеми.
Когда командующие полками наконец поняли Эона, то их взгляды переместились на Антонину. Мгновение спустя, увидев их кивки — кивки согласия, даже облегчения, — Антонина поняла, что возражать невозможно.
Она уставилась на Эона. В его темных глазах не осталось ничего величественного. Это был просто просящий маленький мальчик, который смотрит на свою мать — снова и в последний раз — ищет в ней спасение и надежду.
Антонина откашлялась. Затем, к своему удивлению, ей все-таки удалось заговорить относительно спокойным голосом:
— Я сделаю это, Эон. Я прослежу за безопасностью твоей жены и сына, и всей династии. Я проверю, чтобы твоя смерть была не зря. Не будет никаких диадохов, захватывающих власть с Аксуме или Асэбе. Твое наследие не разрушат никакие амбициозные полководцы и строящие заговоры советники.
Ее взгляд переместился с умирающего царя на командующих сарвами. В нем читалось спокойствие, холодное спокойствие, твердое, как алмаз.
— Ты можешь быть в этом уверен.
— Уверен, — эхом повторил Усанас. Его огромные могучие руки были скрещены на не менее могучей груди. Он не предпринимал усилий, чтобы скрыть собственный гнев. И ничто в этом взгляде даже отдаленно не напоминало спокойствие. Если только это не было спокойствие, с которым лев изучает свою добычу.
— Уверен, — повторил Эзана, его голос звучал так же резко, как голос аквабе ценцена. Эзана даже не посмотрел на других командующих полками. Он смотрел только на царя. Эон, совершенно ясно, вот-вот опять потеряет сознание. Эзана поспешил произнести следующие слова:
— Негуса нагаст назначил римлянку Антонину надзирать над переходом власти в Аксуме. Я выступаю свидетелем. Кто-то посмеет бросить мне вызов?
Молчание. Эзана позволил ему длиться секунду за секундой, и ничто не нарушило тишину.
— Кто-нибудь? Какой-либо командующий какого-то полка?
Молчание. Затянувшееся, непрерываемое.
— Пусть будет так. Это будет сделано.
Казалось, негуса нагаст кивнул. Возможно. Затем он закрыл глаза и его тяжелое дыхание стало более спокойным.
— Царю требуется отдохнуть, — объявил Усанас. — Аудиенция закончена.
Когда ушли все, за исключением Антонины и Усанаса, женщина слабо прислонилась к стене каюты. Слезы медленно потекли у нее по щекам.
Она затуманенным взором встретилась с полными грусти глазами Усанаса.
— Я женила его, Усанас. Нашла ему жену и первая показала ему его сына. Как я могу?..
Почти со злостью Усанас смахнул рукой слезы
— Я не пожелал бы тебе этого, Антонина, — сказал он тихо. — Но Эон прав. Империя может развалиться на части — и действительно развалится, если нет твердой руки, чтобы провести ее сквозь эти тяжелые времена и никто, кроме тебя, не может обеспечить эту руку. Мы все остальные — как аксумиты, так и арабы — слишком заинтересованные лица. Аксумиты боятся, что родственники Рукайи станут слишком могущественными и будут пытаться принизить арабов. Они начнут ругаться друг с другом относительно того, какой полк и какой клан должен стать главным. Арабы, с новыми надеждами на лучшее место, будут бояться понижения до вассалов и начнут готовить восстание.
— Ты не араб и не аксумит, — возразила Антонина. — Ты мог бы…
На лице Усанаса появилась прежняя улыбка.
— Я? Дикарь с озер?
— Прекрати! — рявкнула Антонина. — Никто так не думает — и не думал много лет — даже ты сам! И ты это знаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133