чтобы какой-нибудь негр отымел его в задницу или чтобы его маму избили грабители? Дон, немного подумав, сказал:
– Не знаю. А можно и то, и другое?
– А почему это каждый раз какому-то негру хочется трахнуть тебя в задницу? – спросил Мэтт из другого конца комнаты.
– Да! Кто он такой и что ему нужно? – подключился Пэдди.
– Нет-нет, кроме шуток! Когда в этой комнате речь заходит о направленном вам в голову пистолете, то каждый раз виновник здоровенный негр, который – сколько можно? – хочет всех оттрахать и заставить сделать ему минет, – говорил Мэтт. – А белый или еще какой-нибудь не подойдет? Насколько я понимаю, главное здесь – наша ориентация, не так ли? Зачем же приплетать сюда еще и расовые вопросы?
Хассим поднял голову.
– Не надо смотреть на меня, я в этом не участвую.
– Нет-нет, погодите! Давай сформулируем иначе. Годфри, если бы тебя решили трахнуть в задницу я и Хассим, кого бы ты предпочел?
Все смотрели в мою сторону. Я думал.
– А пистолет есть?
– Да, да, не беспокойся! Все предусмотрено, деваться тебе некуда. Давай отвечай: кого бы ты предпочел?
– Не знаю... А кто будет со мною ласковей после этого?
– Ребята, по-моему, вы увлеклись, – заметил Пэдди.
– Давай, давай отвечай на поставленный вопрос, – не отставал Мэтт. – Я или Хассим?
– Что ж, если так, то я бы предпочел Хассима, а ты пошел в жопу! – сказал я Мэтту без обиняков.
– Спасибо, Год, ты такой милый!
Хассим послал мне воздушный поцелуй, а я сделал вид, что поймал его и засунул в нагрудный карман.
– Да, как же... Я готов спорить на любые деньги, что ты предпочтешь быть отделанным именно мной, – сказал уязвленный Мэтт.
– Не предпочту! Еще чего!
– Рассказывай...
– Тогда объясни нам, Мэтт, почему Год должен предпочесть именно тебя? – спросил Пэдди.
– Почему? Потому что я белый. Я вовсе не хочу тебя обидеть, Хассим. Просто я за вами наблюдаю.
Поскольку вы каждый раз болтаете о здоровенном негре, который вас того и гляди оттрахает, значит, в душе вы расисты. Вы совсем не агрессивны, нет. Просто мы, граждане этой страны, при всей нашей "интегрированности" и "политкорректности", по-прежнему боимся негритосов. Так тянется уже не первый век, и, чтобы изжить этот прочно засевший в нас расизм, потребуется не одно и не два живущих бок о бок поколения.
– Чушь! – сказал Толстый Пол.
– По-моему, ты сам не слышишь, что говоришь, – добавил Мэтт.
– Ну ладно, Нельсон Мандела, пусть мы все расисты-разрасисты, но тогда почему же Год выбрал Хассима, а не тебя?
– Не выбрал, он все врет, он просто хотел опровергнуть мою точку зрения!
– Неправда! – сказал я.
– Правда! Правда, и еще какая!
– Ты просто не умеешь проигрывать! – вставил Хассим.
– Умею! – не согласился Мэтт. – Мне вообще все по фигу!
– Не умеешь, не умеешь! – понеслось со всех сторон.
– Да умею я!.. Ладно, позволь спросить тебя, Год... Почему Хассим, а не я? Давай признавайся! Отчего ты решил так, а не иначе?
– Ну, не знаю. По-моему, он славный паренек, мы с ним ладим, и тело у него очень даже...
– Приехали! Я пошел отсюда...
Пэдди направился к двери.
– Мальчики, вы столько об этом говорите, что сами уже запутались! – пискнула Сьюзи.
Сьюзи ненавидела наши ежедневные теоретизирования. Конечно, мы кричали из всех концов комнаты, а ее стол стоял аккурат посередине, а вставать нам было лень (еще чего!). Но ее бесило не только это. Просто у девушек прагматический подход к делу. Собственный жизненный опыт подсказывает мне, что самые большие зануды в любом офисе – это женщины с карьерными устремлениями. Они не переставая следят, чтобы вы не сачковали, и чуть что, сразу начинают ныть. Они слишком серьезно относятся к себе и к своей работе и вечно со всеми соревнуются на предмет добросовестности. Они прямо из себя выходят, когда, оглянувшись, вдруг обнаруживают, что конкуренты и соперники все как один смылись в паб или стоят толпой перед зеркалом, пририсовывая себе черными маркерами усы на мексиканско-бандитский манер. Им ненавистна усталость ("я-то-тут-при-чем-отвалите-срочно-все"), которая охватывает большинство из нас после десяти лет, проведенных на рабочем месте. Им непонятно такое отношение ко времени, непонятно это мелкое воровство. И работают они недавно.
Ведь, согласитесь, стоит только парню родиться, и ему с первого же дня начинают говорить про работу: "Давай, приятель, и не рыпайся!" Сколько бы вам ни было лет по выходе из школы – шестнадцать, восемнадцать, двадцать один или двадцать восемь (яйцеголовые могут сколько угодно оттягивать это мгновение, но и им никуда не деться), – в конце всех ждет работа в каком-нибудь изматывающем душу месте: офисе, фабрике или в поле. Восемь часов в день, пока не состаритесь. А уж тогда... Только тогда вам разрешат остаться дома и трепаться о том, какой потрясающей жизнью вы жили последние пятьдесят лет, полируя бамперы машин, да, и нарежьте мне бланманже, будьте добры, а то у меня руки немного того...
А вот женщины еще только начинают осваивать "серьезную", на полный рабочий день службу. Им еще не открылась вся мерзость такого времяпрепровождения. Кроме того, нравится вам это или нет, у них всегда есть за душой "вечное" разрешение на отгул, хотя вы наверняка окрестите меня крайне правым шовинистом за само упоминание об этом. Когда пройдет радость новизны и Дженнифер надоест посылать мне по шестнадцать напоминаний в день, ей просто нужно будет с кем-нибудь переспать, и... "прощай, работа", "привет, кофе по утрам и прогулки в парке". А также: "Дорогой, по дороге с работы, будь добр, купи удлинитель. Я хочу переставить телевизор в сад". Таковы факты. Женщины могут и рожают детей. А мужчины – нет. Если бы мужчины могли, я бы стоял сейчас, наклонившись над столом, и Хассим показал бы все, на что он способен, – пистолет там у него или не пистолет. Вот мы и вернулись к моему утверждению и Сьюзиному крючкотворству.
Как я уже говорил, ее раздражал наш маленький мозговой центр, ей претила сама мысль о такой потере времени. Откуда здесь взяться большому, истосковавшемуся по нашей любви негру с пистолетом? Так почему же нам неймется, и мы неизбежно пять дней в неделю обсуждаем эту тему? От непонимания у нее начинали кипеть мозги. Само по себе это было неплохо, особенно с точки зрения Дона. Он вел невыносимо жалкую борьбу с женщиной, превратившей последние несколько лет его жизни в одно большое унижение. А почему она превратила последние несколько лет его жизни в одно большое унижение? Я уже объяснял. Потому что она была сукой. Сукам так и положено себя вести. Мы все это знаем. Возможно, сам Дон здесь ни при чем, просто он парень, а она – склочная старая сука. Не могу говорить наверняка, но готов побиться об заклад, что с ней плохо обращались, а расплачивался за все – Дон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Не знаю. А можно и то, и другое?
– А почему это каждый раз какому-то негру хочется трахнуть тебя в задницу? – спросил Мэтт из другого конца комнаты.
– Да! Кто он такой и что ему нужно? – подключился Пэдди.
– Нет-нет, кроме шуток! Когда в этой комнате речь заходит о направленном вам в голову пистолете, то каждый раз виновник здоровенный негр, который – сколько можно? – хочет всех оттрахать и заставить сделать ему минет, – говорил Мэтт. – А белый или еще какой-нибудь не подойдет? Насколько я понимаю, главное здесь – наша ориентация, не так ли? Зачем же приплетать сюда еще и расовые вопросы?
Хассим поднял голову.
– Не надо смотреть на меня, я в этом не участвую.
– Нет-нет, погодите! Давай сформулируем иначе. Годфри, если бы тебя решили трахнуть в задницу я и Хассим, кого бы ты предпочел?
Все смотрели в мою сторону. Я думал.
– А пистолет есть?
– Да, да, не беспокойся! Все предусмотрено, деваться тебе некуда. Давай отвечай: кого бы ты предпочел?
– Не знаю... А кто будет со мною ласковей после этого?
– Ребята, по-моему, вы увлеклись, – заметил Пэдди.
– Давай, давай отвечай на поставленный вопрос, – не отставал Мэтт. – Я или Хассим?
– Что ж, если так, то я бы предпочел Хассима, а ты пошел в жопу! – сказал я Мэтту без обиняков.
– Спасибо, Год, ты такой милый!
Хассим послал мне воздушный поцелуй, а я сделал вид, что поймал его и засунул в нагрудный карман.
– Да, как же... Я готов спорить на любые деньги, что ты предпочтешь быть отделанным именно мной, – сказал уязвленный Мэтт.
– Не предпочту! Еще чего!
– Рассказывай...
– Тогда объясни нам, Мэтт, почему Год должен предпочесть именно тебя? – спросил Пэдди.
– Почему? Потому что я белый. Я вовсе не хочу тебя обидеть, Хассим. Просто я за вами наблюдаю.
Поскольку вы каждый раз болтаете о здоровенном негре, который вас того и гляди оттрахает, значит, в душе вы расисты. Вы совсем не агрессивны, нет. Просто мы, граждане этой страны, при всей нашей "интегрированности" и "политкорректности", по-прежнему боимся негритосов. Так тянется уже не первый век, и, чтобы изжить этот прочно засевший в нас расизм, потребуется не одно и не два живущих бок о бок поколения.
– Чушь! – сказал Толстый Пол.
– По-моему, ты сам не слышишь, что говоришь, – добавил Мэтт.
– Ну ладно, Нельсон Мандела, пусть мы все расисты-разрасисты, но тогда почему же Год выбрал Хассима, а не тебя?
– Не выбрал, он все врет, он просто хотел опровергнуть мою точку зрения!
– Неправда! – сказал я.
– Правда! Правда, и еще какая!
– Ты просто не умеешь проигрывать! – вставил Хассим.
– Умею! – не согласился Мэтт. – Мне вообще все по фигу!
– Не умеешь, не умеешь! – понеслось со всех сторон.
– Да умею я!.. Ладно, позволь спросить тебя, Год... Почему Хассим, а не я? Давай признавайся! Отчего ты решил так, а не иначе?
– Ну, не знаю. По-моему, он славный паренек, мы с ним ладим, и тело у него очень даже...
– Приехали! Я пошел отсюда...
Пэдди направился к двери.
– Мальчики, вы столько об этом говорите, что сами уже запутались! – пискнула Сьюзи.
Сьюзи ненавидела наши ежедневные теоретизирования. Конечно, мы кричали из всех концов комнаты, а ее стол стоял аккурат посередине, а вставать нам было лень (еще чего!). Но ее бесило не только это. Просто у девушек прагматический подход к делу. Собственный жизненный опыт подсказывает мне, что самые большие зануды в любом офисе – это женщины с карьерными устремлениями. Они не переставая следят, чтобы вы не сачковали, и чуть что, сразу начинают ныть. Они слишком серьезно относятся к себе и к своей работе и вечно со всеми соревнуются на предмет добросовестности. Они прямо из себя выходят, когда, оглянувшись, вдруг обнаруживают, что конкуренты и соперники все как один смылись в паб или стоят толпой перед зеркалом, пририсовывая себе черными маркерами усы на мексиканско-бандитский манер. Им ненавистна усталость ("я-то-тут-при-чем-отвалите-срочно-все"), которая охватывает большинство из нас после десяти лет, проведенных на рабочем месте. Им непонятно такое отношение ко времени, непонятно это мелкое воровство. И работают они недавно.
Ведь, согласитесь, стоит только парню родиться, и ему с первого же дня начинают говорить про работу: "Давай, приятель, и не рыпайся!" Сколько бы вам ни было лет по выходе из школы – шестнадцать, восемнадцать, двадцать один или двадцать восемь (яйцеголовые могут сколько угодно оттягивать это мгновение, но и им никуда не деться), – в конце всех ждет работа в каком-нибудь изматывающем душу месте: офисе, фабрике или в поле. Восемь часов в день, пока не состаритесь. А уж тогда... Только тогда вам разрешат остаться дома и трепаться о том, какой потрясающей жизнью вы жили последние пятьдесят лет, полируя бамперы машин, да, и нарежьте мне бланманже, будьте добры, а то у меня руки немного того...
А вот женщины еще только начинают осваивать "серьезную", на полный рабочий день службу. Им еще не открылась вся мерзость такого времяпрепровождения. Кроме того, нравится вам это или нет, у них всегда есть за душой "вечное" разрешение на отгул, хотя вы наверняка окрестите меня крайне правым шовинистом за само упоминание об этом. Когда пройдет радость новизны и Дженнифер надоест посылать мне по шестнадцать напоминаний в день, ей просто нужно будет с кем-нибудь переспать, и... "прощай, работа", "привет, кофе по утрам и прогулки в парке". А также: "Дорогой, по дороге с работы, будь добр, купи удлинитель. Я хочу переставить телевизор в сад". Таковы факты. Женщины могут и рожают детей. А мужчины – нет. Если бы мужчины могли, я бы стоял сейчас, наклонившись над столом, и Хассим показал бы все, на что он способен, – пистолет там у него или не пистолет. Вот мы и вернулись к моему утверждению и Сьюзиному крючкотворству.
Как я уже говорил, ее раздражал наш маленький мозговой центр, ей претила сама мысль о такой потере времени. Откуда здесь взяться большому, истосковавшемуся по нашей любви негру с пистолетом? Так почему же нам неймется, и мы неизбежно пять дней в неделю обсуждаем эту тему? От непонимания у нее начинали кипеть мозги. Само по себе это было неплохо, особенно с точки зрения Дона. Он вел невыносимо жалкую борьбу с женщиной, превратившей последние несколько лет его жизни в одно большое унижение. А почему она превратила последние несколько лет его жизни в одно большое унижение? Я уже объяснял. Потому что она была сукой. Сукам так и положено себя вести. Мы все это знаем. Возможно, сам Дон здесь ни при чем, просто он парень, а она – склочная старая сука. Не могу говорить наверняка, но готов побиться об заклад, что с ней плохо обращались, а расплачивался за все – Дон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52