Мысли приняли другое направление. Я вновь был в отличном расположении духа.
К началу парада над стадионом появился дирижабль. Гудя, как шмель, он стал кружиться над полем, поблескивая на солнце алюминиевыми боками. Затем снизился, из него неожиданно вывалился комок конфетти, комок распался в ту же секунду на тысячи снежинок, и крылатые листовки закружились над головами людей.
Собаки, звеня цепями, зашевелились, залаяли. Протяжный окрик команды донесся с правого фланга. Парад начался!
Собирая за собой толпы любопытных, мы прошли по стадиону к Центральному парку культуры и отдыха имени Горького. В конце парка показался взвод красноармейцев; рядом с каждым бойцом бежала собака. У каждой собаки под высунутым языком виднелась маска.
Взвод спустился по пригорку в низину, пересек ее наискось и выстроился на берегу Москвы-реки. Расстояние было большое, издали фигуры людей казались игрушечными, а собаки – совсем букашками.
Командир взмахнул рукой. На животных надели противогазы. Со стороны медленно наползало чуть колеблемое ветром белое смрадное облако. Люди у реки один за другим взмахнули руками. По этому сигналу неуклюжие резиновые комки с четырьмя отростками вместо лап рванулись с места и исчезли в молочном тумане.
Секунда… другая… третья… Затаив дыхание зрители на пригорке ждали. Облако тихо клубилось и медленно текло по низине.
Но вот из клубящейся мглы выпрыгнул резиновый шар. Нелепо взмахивая отростками лап, он подкатился к вожатому и сел у его ног, тяжело вздымая боками и чуть вздрагивая резиновой выпуклостью на том месте, где полагалось быть хвосту. Выкатился второй шар, за ним – третий…
Боец раскрыл портдепешник и вынул донесение. Затем расстегнул застежки и растянул резиновую прорешку противогаза. Высунулась желтая кудлатая мордочка. Ткнувшись носом в руку бойца, эрдельтерьер преданно лизнул ее горячим языком. Человек наклонился и ласково провел ладонью по собачьей голове, затем взмахом руки послал собаку прочь от себя. Резиновый шар мгновенно сорвался с места и нырнул в молочную мглу.
Думал ли кто-нибудь из нас в ту минуту, что не пройдет и десяти лет, как грянет война, и в это тяжелое время четвероногие друзья человека будут ходить в разведку, приносить под огнем противника донесения, отыскивать тяжелораненых на поле битвы; будут ценой собственной жизни взрывать вражеские танки, найдут миллионы мин, заложенные врагом, спасут тысячи человеческих жизней, заслужив такое же уважение и благодарность, какую снискали собаки академика Павлова, принесенные в жертву науке.
В ГОСТЯХ У ЭРДЕЛИСТА
Мы уезжали обратно на Урал. С нами половину пути ехал Алексей Викторович, эрделист, владелец Риппера. Понятно, что разговор опять шел на интересующие нас темы. Алексей Викторович много рассказывал о своих питомцах. У нас, уральцев, они возбудили большое любопытство.
– Эрдельтерьеры, – говорил он, – отличаются необычайной храбростью. Буры, например, применяют их для охоты на львов. Эрдельки бесстрашно бросаются на африканского владыку. Они, как саранча, облепляют его со всех сторон, щиплют, кусают, и, пока он возится с ними, охотники пристреливают его. Но главное – это способность эрделей прекрасно ориентироваться в любых условиях.
– Связь, – вставлял Сергей Александрович.
– Совершенно верно. Связь. В современном бою, при чрезвычайно высокой насыщенности огневыми средствами, очень трудно сохранить связь. И эрдельтерьер может сослужить здесь хорошую службу. Он невелик, подвижен, шерсть у него неяркая, выстрелов он не боится, (вообще не трус!), отлично ориентируется. На войне такой пес – бесценный друг. Этот четвероногий связист может своевременно доставить донесение.
Мы с уважением и завистью посматривали на эрделей. С завистью потому, что на Урале тогда еще не было ни одного представителя этой породы. Словно сговорившись, мы стали дружно упрашивать Алексея Викторовича дать для нашего клуба несколько собак.
Эрделист согласился дать нам пять-шесть щенков. Договорились, что поеду за ними я, сразу после Нового года.
Точно к указанному сроку я приехал к Алексею Викторовичу. Он встретил меня как старого знакомого и сразу повел в питомник.
Питомник был расположен на окраине города, на высоком берегу Волги. Летом здесь, наверно, было чудесно. Но сейчас стоял январь, раскидистые ветви яблонь, которыми была засажена почти вся территория питомника, гнулись под тяжестью снега, мороз посеребрил все кругом игольчатым хрупким инеем.
Мы направились в щенятник. Велико было мое изумление, когда я увидел на снегу посредине выгула весело резвящихся щенков.
– Не ожидали! – довольный произведенным эффектом, произнес Алексей Викторович. – Вот вам и эрдельки! Морозище тридцать градусов, а младенцам и горя мало! Играют себе, как будто им не четыре месяца от роду!
Мы зашли в выгул. «Младенцы» горохом подкатились к нашим ногам. Отскакивая от земли, как резиновые мячики, они силились лизнуть моего спутника в лицо. А он, этот большой пожилой мужчина, страдавший к тому же одышкой, принялся играть с ними, как ребенок. Раздувая полы шинели, он бегал от них, тяжело стуча сапогами по утоптанному снегу, а щенки взапуски катились за ним. Треугольные лопушки-ушки трепыхались по ветру, куцые хвостики вздрагивали от радостного возбуждения.
Я не мог налюбоваться на них. Возьмешь щенка в руки, он вертится, как юла; опустишь на землю – сейчас же примется прыгать тебе на грудь, добиваясь, чтобы ты поднял его к лицу.
А прыгали они здорово – подскакивали по меньшей мере на метр с четвертью, а иные и на полтора.
Мы заглянули в домик, поставленный в углу выгула. Он был пуст. Ни один малыш не грелся там. Все они предпочитали свежий, морозный воздух теплому щенячьему гнезду.
У крайнего выгула начальник питомника задержался дольше. Потыкавшись носом в сетку, щенята убежали играть. Одного Алексей Викторович задержал, ласково окликнув:
– Снукки!
Щенок остановился у сетки.
Это была полугодовалая самочка, и держалась она уже степеннее своих более младших товарищей.
– Видели? – обратился ко мне Алексей Викторович. – Вот эту собачку наметил дать вам. Только сначала еще присмотрюсь к вам поближе… Поживете у нас здесь денька два-три, тогда и решим… Это ведь класс! Прочли? – И он ткнул пальцем в табличку над дверями выгула.
Я прочитал:
Помёт Риппер – Даунтлесс.
Родились 22 IV 1934 г.
– Ну, Риппера-то вы знаете по московской выставке, а Даунтлесс не видали?
Я отрицательно мотнул головой.
– Пойдемте, я сейчас покажу вам обоих.
Мы отправились к нему на квартиру. При нашем появлении из комнаты неторопливо вышли одна за другой две рыжие собаки. Они были схожи меж собой как две капли воды, и только потому, что одна была несколько крупнее, я определил, который – Рип.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
К началу парада над стадионом появился дирижабль. Гудя, как шмель, он стал кружиться над полем, поблескивая на солнце алюминиевыми боками. Затем снизился, из него неожиданно вывалился комок конфетти, комок распался в ту же секунду на тысячи снежинок, и крылатые листовки закружились над головами людей.
Собаки, звеня цепями, зашевелились, залаяли. Протяжный окрик команды донесся с правого фланга. Парад начался!
Собирая за собой толпы любопытных, мы прошли по стадиону к Центральному парку культуры и отдыха имени Горького. В конце парка показался взвод красноармейцев; рядом с каждым бойцом бежала собака. У каждой собаки под высунутым языком виднелась маска.
Взвод спустился по пригорку в низину, пересек ее наискось и выстроился на берегу Москвы-реки. Расстояние было большое, издали фигуры людей казались игрушечными, а собаки – совсем букашками.
Командир взмахнул рукой. На животных надели противогазы. Со стороны медленно наползало чуть колеблемое ветром белое смрадное облако. Люди у реки один за другим взмахнули руками. По этому сигналу неуклюжие резиновые комки с четырьмя отростками вместо лап рванулись с места и исчезли в молочном тумане.
Секунда… другая… третья… Затаив дыхание зрители на пригорке ждали. Облако тихо клубилось и медленно текло по низине.
Но вот из клубящейся мглы выпрыгнул резиновый шар. Нелепо взмахивая отростками лап, он подкатился к вожатому и сел у его ног, тяжело вздымая боками и чуть вздрагивая резиновой выпуклостью на том месте, где полагалось быть хвосту. Выкатился второй шар, за ним – третий…
Боец раскрыл портдепешник и вынул донесение. Затем расстегнул застежки и растянул резиновую прорешку противогаза. Высунулась желтая кудлатая мордочка. Ткнувшись носом в руку бойца, эрдельтерьер преданно лизнул ее горячим языком. Человек наклонился и ласково провел ладонью по собачьей голове, затем взмахом руки послал собаку прочь от себя. Резиновый шар мгновенно сорвался с места и нырнул в молочную мглу.
Думал ли кто-нибудь из нас в ту минуту, что не пройдет и десяти лет, как грянет война, и в это тяжелое время четвероногие друзья человека будут ходить в разведку, приносить под огнем противника донесения, отыскивать тяжелораненых на поле битвы; будут ценой собственной жизни взрывать вражеские танки, найдут миллионы мин, заложенные врагом, спасут тысячи человеческих жизней, заслужив такое же уважение и благодарность, какую снискали собаки академика Павлова, принесенные в жертву науке.
В ГОСТЯХ У ЭРДЕЛИСТА
Мы уезжали обратно на Урал. С нами половину пути ехал Алексей Викторович, эрделист, владелец Риппера. Понятно, что разговор опять шел на интересующие нас темы. Алексей Викторович много рассказывал о своих питомцах. У нас, уральцев, они возбудили большое любопытство.
– Эрдельтерьеры, – говорил он, – отличаются необычайной храбростью. Буры, например, применяют их для охоты на львов. Эрдельки бесстрашно бросаются на африканского владыку. Они, как саранча, облепляют его со всех сторон, щиплют, кусают, и, пока он возится с ними, охотники пристреливают его. Но главное – это способность эрделей прекрасно ориентироваться в любых условиях.
– Связь, – вставлял Сергей Александрович.
– Совершенно верно. Связь. В современном бою, при чрезвычайно высокой насыщенности огневыми средствами, очень трудно сохранить связь. И эрдельтерьер может сослужить здесь хорошую службу. Он невелик, подвижен, шерсть у него неяркая, выстрелов он не боится, (вообще не трус!), отлично ориентируется. На войне такой пес – бесценный друг. Этот четвероногий связист может своевременно доставить донесение.
Мы с уважением и завистью посматривали на эрделей. С завистью потому, что на Урале тогда еще не было ни одного представителя этой породы. Словно сговорившись, мы стали дружно упрашивать Алексея Викторовича дать для нашего клуба несколько собак.
Эрделист согласился дать нам пять-шесть щенков. Договорились, что поеду за ними я, сразу после Нового года.
Точно к указанному сроку я приехал к Алексею Викторовичу. Он встретил меня как старого знакомого и сразу повел в питомник.
Питомник был расположен на окраине города, на высоком берегу Волги. Летом здесь, наверно, было чудесно. Но сейчас стоял январь, раскидистые ветви яблонь, которыми была засажена почти вся территория питомника, гнулись под тяжестью снега, мороз посеребрил все кругом игольчатым хрупким инеем.
Мы направились в щенятник. Велико было мое изумление, когда я увидел на снегу посредине выгула весело резвящихся щенков.
– Не ожидали! – довольный произведенным эффектом, произнес Алексей Викторович. – Вот вам и эрдельки! Морозище тридцать градусов, а младенцам и горя мало! Играют себе, как будто им не четыре месяца от роду!
Мы зашли в выгул. «Младенцы» горохом подкатились к нашим ногам. Отскакивая от земли, как резиновые мячики, они силились лизнуть моего спутника в лицо. А он, этот большой пожилой мужчина, страдавший к тому же одышкой, принялся играть с ними, как ребенок. Раздувая полы шинели, он бегал от них, тяжело стуча сапогами по утоптанному снегу, а щенки взапуски катились за ним. Треугольные лопушки-ушки трепыхались по ветру, куцые хвостики вздрагивали от радостного возбуждения.
Я не мог налюбоваться на них. Возьмешь щенка в руки, он вертится, как юла; опустишь на землю – сейчас же примется прыгать тебе на грудь, добиваясь, чтобы ты поднял его к лицу.
А прыгали они здорово – подскакивали по меньшей мере на метр с четвертью, а иные и на полтора.
Мы заглянули в домик, поставленный в углу выгула. Он был пуст. Ни один малыш не грелся там. Все они предпочитали свежий, морозный воздух теплому щенячьему гнезду.
У крайнего выгула начальник питомника задержался дольше. Потыкавшись носом в сетку, щенята убежали играть. Одного Алексей Викторович задержал, ласково окликнув:
– Снукки!
Щенок остановился у сетки.
Это была полугодовалая самочка, и держалась она уже степеннее своих более младших товарищей.
– Видели? – обратился ко мне Алексей Викторович. – Вот эту собачку наметил дать вам. Только сначала еще присмотрюсь к вам поближе… Поживете у нас здесь денька два-три, тогда и решим… Это ведь класс! Прочли? – И он ткнул пальцем в табличку над дверями выгула.
Я прочитал:
Помёт Риппер – Даунтлесс.
Родились 22 IV 1934 г.
– Ну, Риппера-то вы знаете по московской выставке, а Даунтлесс не видали?
Я отрицательно мотнул головой.
– Пойдемте, я сейчас покажу вам обоих.
Мы отправились к нему на квартиру. При нашем появлении из комнаты неторопливо вышли одна за другой две рыжие собаки. Они были схожи меж собой как две капли воды, и только потому, что одна была несколько крупнее, я определил, который – Рип.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61