– Просто любопытно, откуда такое название.
Кати закурила и, выпустив струю дыма, в упор посмотрела на Ким. Похоже было, что она что-то решила про себя.
– Смотри. Однажды там жила немка. Ее звали Ева. Она жила с Лакисом, хозяином. Когда жена Лакиса узнала, он хотел порвать с Евой, и та попыталась покончить с собой в этом доме. Вот такая история.
– Когда это произошло?
– Двадцать лет назад. Двадцать пять. И Лакис так назвал дом; Ева обычно называла его Домом Грез, так что он назвал его Домом Утраченных Грез. Доска висит там до сих пор только потому, что жена Лакиса не понимает ни слова по-немецки и все еще думает, что там написано «Дом сдается».
– Лакис романтик?
– Я слышала о нем другое.
Когда Ким поднялась, собираясь уходить, Кати пригласила ее с Майком пообедать в таверне с ней и ее мужем.
– Заходите в лавку в любое время. За всем, что понадобится.
– Спасибо, непременно.
– Смотрите насчет этой истории. Не стоит никому в деревне говорить о том, что я рассказала вам. Они не любят упоминать об этом.
– Понимаю. Пока, Кати!
День перевалил за середину, когда она покинула деревню. Несмотря на ночную грозу, было еще жарче, чем вчера. Она решила пойти напрямик, через гору к береговой тропе. Обычно она избегала этой дороги, опасаясь солдат на вершине.
Там был расположен одинокий сторожевой пост, куда посылали дежурить одного-двух новобранцев, предположительно, чтобы наблюдать за морем на тот случай, если турки вздумают вторгнуться на остров. Это были еще мальчишки, которым до смерти надоели их каски. Не бывало случая, чтобы они не пялились на проходящую мимо женщину. Иногда они улыбались, более уверенные в себе могли попросить сигарету. Месячное жалованье новобранца состояло из куска мыла, пачки бритвенных лезвий и денег, которых хватало на четыре бутылки пива.
Один такой солдатик сидел на корточках, тяжело прислонившись спиной к бочке с водой, и швырял камешки, целясь в каску, стоявшую в нескольких ярдах от него. Увидев Ким, он поднялся и подошел к ней, знаками прося закурить. У нее были с собой сигареты, и она дала ему одну. Парень расплылся в глуповатой ухмылке. Попросил огоньку, но зажигалки у нее при себе не было. Продолжая улыбаться, он сказал что-то по-гречески. Английского он не знал, только несколько слов по-немецки.
Она пошла дальше по тропе. «Danke!» – крикнул он махая рукой на прощание. Спускаясь по склону, она чувствовала, как тоскливый взгляд новобранца сверлит ее ягодицы, плечи. Наконец она спустилась настолько, что он не мог видеть ее, и с облегчением вздохнула, зная, что он наверняка вернулся к прежнему занятию.
6
Жизнь в доме начала приобретать неизбежную размеренность. На небе всходило и заходило солнце. Ритм жизни острова смирял пульс и диктовал сердцу, как ему биться, словно золотая луковица часов гипнотизера, раскачивающаяся перед их глазами. И Майк с Ким полностью подчинились ему.
Шепот волн, накатывающих на берег с однообразием метронома, беспрестанно звучал в ушах, а показательные рассветы и выставочные закаты определяли окончательный распорядок этой сонной жизни. Они заметили, что отсутствие электричества в корне все меняет. Они быстро усвоили забытое: первобытный трепет перед властью ночи и дня. Свечи и масляные лампы давали слабый свет с большой неохотой; и теперь стало возможным в некоторых случаях воспринимать свет электрический как своего рода беспощадное насилие над некой первозданной силой, которая заключалась в темноте. Не считая ночи, которую они провели в одной из таверн, отмечая свой приезд, они ложились спать с наступлением темноты, а вставали рано, когда солнце становилось слишком ярким и будило их.
Тогда-то им открылись те стороны повседневной жизни, протекавшей у них под носом, которых они прежде не замечали. Первым, пока воздух еще дышал ночной прохладой, появлялся рыбак с острогой. Загадочно молчаливый, он бродил по отмели, охотясь на осьминогов, кальмаров или крабов. На нем были лишь короткие шорты, в левой руке – корзина, в другой – острога. Он был худой, что не типично для грека, дочерна загорелый, с ладной фигурой. Если он что-то замечал в воде, движение его остроги было неуловимо. Первое, что вы видели, – его добыча, бьющаяся на острие.
Вот так он каждое утро проходил мимо дальнего конца сада. Майк было попробовал так же беззвучно, как рыбак, пройтись по воде. Безнадежно. Как он ни старался, Ким слышала плеск, хотя и находилась неблизко.
За этот час еще проходил пастух, гоня по берегу отару в каждодневном ритуале смены пастбищ. Пастух бурчал что-то сквозь зубы своим овцам, не давая им забредать в сад и удерживая их на пыльной дороге, которая бежала вдоль кромки воды и сразу за домом сворачивала, взбираясь наверх, в горы. Пастух в повязанном на голову пестром платке никогда ничего не говорил и не оглядывался на дом, шагая вразвалку мимо и чуть ли не подчеркнуто глядя в сторону.
Позже появлялся на своем осле торговец йогуртом. Еще издали слышалось его басистое покрикивание: «Ээйаа! Ээйаа!» – и удары палки, которой он охаживал осла. Это был дородный человек в соломенной шляпе. С боков осла свешивались два двадцатилитровых пластиковых бочонка – пустые в это утреннее время. Он сидел откинувшись в высоком седле, выставив огромное брюхо. Если Ким и Майк уже были на ногах, он, при виде их, касался рукой полей шляпы и здоровался:
– Кали мера сас! Кали мера!
Для Ким это было лучшее время дня.
Потом мимо их изгороди начинали проходить самые смелые из туристов, которые двигались из Камари дальше, на более тихие пляжи Лефкаса. Большинство останавливалось, разглядывая дом. Гуси и утки в саду, вспархивающие белые голуби и парочка, отдыхающая в патио, приводили их в восторг. Если туристы были из Франции, то без стеснения пялились на дом. Британцы, уличенные в любопытстве, смущенно отводили глаза и спешили дальше. Немцы шли по тропинке к дому и требовали сказать им, сколько Майк и Ким платят за жилье.
Они уже безошибочно определяли национальность туристов, лишь стоило тем появиться.
Вскоре показывались лодки с туристами, направлявшиеся к скальному островку. Под оглушительную народную греческую музыку они высаживали своих пассажиров на остров, где те барахтались близ берега и ныряли в масках, а спустя несколько часов возвращались за ними, нажарившимися на солнце и голодными, зарядившимися энергией на предстоящую ночь.
После того как отплывала последняя лодка, жара начинала спадать. Торговец йогуртом возвращался, теперь уже пешком и ведя нагруженного осла. Солнце клонилось к закату, и на бесцветно-яркий остров возвращались краски. Что-то появлялось в эти часы в воздухе – землю обволакивал покой, словно извлеченный с морского дна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80