Вся кожа зудит и покрывается потом. Кровь едва ползет по жилам, хочется разнести что-нибудь. Да, видишь кого-то и подмывает просто так, без всякой причины, разбить ему лицо… Так вот, тогда дул сирокко и никто не мог спать, и поэтому веселье в доме затягивалось все дольше и дольше. Мужчины тайком убегали из дому и шли сюда… Это случилось в праздник, в день Лошади. В деревне Ипас на другом краю острова, где горы черные, три дня, как сумасшедшие, скачут на лошадях по улицам деревни – тебе стоит на это посмотреть. Наша деревня по традиции выставляет команду для участия в скачках. Все мужчины уходят или чтобы соревноваться, или поболеть за своих, или просто напиться по такому случаю. Все приятели Евы покинули ее, чтобы пойти на праздник. Оставили ее одну.
– Когда все это происходило? – спросил Майк.
– Двадцать пять лет назад, – секунду подумав, ответил Манусос. – Когда только начинался весь этот туристический бизнес. Когда никто не знал, как он изменит нас, греков… И тогда женщины деревни решили воспользоваться таким удобным случаем. Собралось девять человек, и они явились сюда, чтобы выгнать Еву из дома. Я могу назвать их всех по именам. И еще они напились пьяными, чтобы набраться духу сделать свое дело.
– Откуда ты все это знаешь?
– А я, Майк, прятался вон за теми кустами и все видел. Да. Я знал, что все мужчины ушли на праздник. И спустился с горы посмотреть на эту женщину, воспользовался случаем. Ева сидела здесь, в патио, и спокойно читала книгу возле масляной лампы. Но я был труслив, не смел войти в ворота и тогда-то и увидел вереницу деревенских женщин, с факелами в руках шедших по тропе. Я спрятался в кустах. Потом они вошли в ворота, и глаза у них были ужасные. Как у лошадей, обезумевших от испуга. Страшно было смотреть на них… Они подошли к ней, прямо к этому самому патио, где мы сидим с тобой. Ева встала. Я не слышал слов, но видел, как одна из женщин ударила ее по щеке. Я удивился, когда Ева ответила на удар. Оплеухой на оплеуху. Только я подумал, что дело может повернуться в любую сторону, как они все набросились на нее. Били, пинали ногами. Она вырвалась и поползла в сад, но они шли за ней, осыпая ударами. Они содрали с нее одежду, а потом сделали это.
– Что сделали?
– Они повесили бедную женщину на дереве.
Майк посмотрел, куда указывал шишковатый палец Манусоса. Это было дерево, стоявшее напротив уборной, у насоса.
– Но…
– Ты знаешь всех тех женщин, – сказал Манусос и назвал их по именам.
Среди них была жена мясника. Мария, торговавшая одеждой. Женщина, которую он знал как торговку помидорами. И Кати.
– Я не верю!
Манусос пожал плечами:
– Это каждому известно. И теперь я решил рассказать тебе.
– Но почему не было суда? Почему их не посадили в тюрьму? Ведь это убийство!
– Это маленькая деревня, на маленьком острове. Ева была чужой.
– О чем ты говоришь?
– Полицейский, который перерезал веревку, был свояком Лакиса. Врач, который составил заключение о смерти, – двоюродный брат Марии. Следователь – дядя одной из женщин.
Майк смотрел на дерево, на сад и белых голубей, сидевших на ограде. Все казалось иным, переменившимся, несущим на себе несмываемое пятно. Он глубоко вздохнул, одновременно удивленно и неверяще.
– Это, – сказал Манусос, – тайный позор нашей деревни. Позор, лежащий на всех женщинах, кто сделал такое. На всех мужчинах. На мне, кто прятался в кустах и допустил, чтобы такое случилось.
– Манусос, почему ты решил рассказать мне об этом?
– Потому что этот позор по-прежнему лежит на этом доме. И он встал между тобой и твоей женой.
– Ты имеешь в виду, что в этом месте живет призрак Евы?
– Не только призрак Евы. Не только мертвые оставляют духов после себя. Здесь – призрак всех нас. Тех из нас, кто совершил это, и тех, кто не смог это предотвратить.
Они сидели молча, и Майк пытался переварить услышанное.
– Помнишь змеиную поляну? – спросил Манусос. – Как та поляна притягивает змей, так и это место притягивает духов.
– Но я никогда не думал, что это место настолько плохое!
– Разве змеи плохие? Нет. Они такие, какие есть. И мое мнение такое, что это место было таким еще до того, как появилась Ева. Для нее оно было опасным. Оно опасно для тебя и Ким. Понял, откуда твое несчастье?
– Какое несчастье?
– Где сейчас Ким?
– Это моя вина. Я сделал кое-что, отчего она по справедливости возненавидела меня.
– Но это случилось потому, что это место навлекло на тебя несчастье. Я понял это, когда увидел, как к вам приехали друзья.
Они вновь замолчали. Майк все пытался осмыслить откровение Манусоса. Половина женщин деревни были убийцами. Теперь он всегда будет заглядывать им в глаза, чтобы увидеть, что таится там.
– Я могу помочь тебе, – неожиданно сказал Манусос.
– Что?
– Я могу помочь тебе найти тропинку обратно к Ким.
– Как?
– Сначала тебе придется пойти со мной, в горы. Там мы должны провести вместе несколько дней.
– И как это поможет мне?
– Что я должен тебе сказать? – с усталым и раздраженным видом ответил Манусос. – Что я должен сказать? Вот, я протягиваю тебе руку. Бери ее. Но не проси все объяснять.
Майк секунду подумал. Три или четыре дня в горах с сумасшедшим пастухом, который не пьет, провонял овечьим навозом, и все неведомо ради чего?
– Я пас.
– Пас? Что такое пас?
– Я имею в виду, что не хочу идти в горы.
Даже сквозь въевшийся загар было видно, как Манусос побагровел. Он встал и схватил свою лиру, уже тщательно укутанную и спрятанную обратно в холщовую сумку. Не попрощавшись, он вышел через сад на берег, размашисто и быстро зашагал по тропе и вскоре исчез из глаз.
Майк смотрел ему вслед, и в голове у него мелькнуло: а не отказался ли он сейчас от чего-то, очень важного для себя?
34
Позднее в тот же день появилась Ким. Майк лежал в патио на скамейке, забывшись беспокойным сном или, скорей, находясь в некоем промежуточном состоянии между сном и бодрствованием. Ее тень легла ему на лицо. Когда он открыл глаза, она сидела, откинувшись на спинку стула и глядя на него.
– Привет, – мягко сказала она.
Он так резко сел на скамье, что голова у него закружилась.
– Привет.
Она прекрасно выглядела. На ней были выстиранные джинсы и белая блузка. Темные кожаные сандалии выгодно оттеняли густой загар, покрывавший ее ноги. На левой лодыжке, обратил внимание Майк, была повязана кожаная ленточка, на запястье красовалась золотая цепочка. Прежде Ким не увлекалась золотыми украшениями.
– Выпить хочешь?
– Нет. Я ненадолго.
– Ненадолго? То есть ты сейчас опять уходишь?
– Я подумала, ты, может, захочешь, чтобы я ушла.
– С каких это пор ты снова стала считаться с моими желаниями? Оставайся… Иди… Поступай как знаешь.
Она провела рукой по своим золотисто-каштановым волнистым волосам, и тонкая золотая цепочка браслета тускло блеснула на ее запястье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80