"
оживляет усопшую дочь Иаира, но только что насмехавшиеся над
Равви наемные плакальщицы и свирельщицы остались так же
враждебны к нему; находясь в Кане, исцеляет умирающего в
Капернауме сына Хузы, царедворца Ирода Антипы, и народ, узнав об
этом, валом валит в Капернаум, забыв о Равви. Хорошо еще, что
жена Хузы, Иоханна, отыскала потом Равви близ Вифсаиды и стала
беззаветно преданной ему. А остальные? Даже исцеленные,
прозревшие, начавшие слышать, поднявшиеся на ноги, очистившиеся
от проказы, понимая, что с ними произошло чудо, что с них сняты
грехи, ибо болезнь дается за грехи, относились к Равви как к
простому, только более искусному лекарю, а потом - неблагодарные
- или уходили, посмеиваясь, или того хуже - издевательски
злословили, а то и предавали, выдумывая и разнося о нем
всяческие небылицы: будто и высокомерен-то он, и детей-то
Араамовых презирает. Бесстыжая и наглая клевета! Богоизбранный
народ, что иудеев, что галилеян, он любит больше, чем самого
себя. Любит настолько, что когда в земле Сидонской
сирофиникиянка Эмима, иссохшая и черная, как неплодоносная
смоковница, умоляла его вернуть рассудок злобствующей,
беспрестанно сквернословящей дочери ее Зельфе, холодно отрезал:
- Я послан только к погибшим овцам дома Израилева! - И добавил:
- Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.
Истерзанная горем старуха простонала, что ведь и псам могут
перепадать крохи с хозяйского стола.
Поколебавшись, Равви все же сжалился над ней, покоренный,
наверное, тем, что молва о нем достигла даже этих диких,
языческих краев, и верой этой женщины в него.
- Да будет тебе по желанию твоему! - объявил.
И бесы покинули тело измученной ими дочери возликовавшей, сразу
же помолодевшей, похорошевшей хананеянки-сирофиникиянки.
Вспомнив напряженный, властный взгляд Равви, когда тот, вытянув
руки к дому Эмимы, мысленно приказал бесам оставить в покое
Зельфу, дочь ее, Иуда вспомнил и Равви сегодняшнего,
побагровевшего от натуги, с крупными каплями пота на лбу и вмиг
запавших щеках, когда он, выставив перед собою растопыренные
пальцы, повелел раскатистым, властным голосом выйти Елеазару из
склепа.
Рыскающий взгляд Иуды остановился за спиной Елеазара.
Там, зажатый между назареями, стиснутый орущими зеваками,
пошатываясь от напора, толчков, тычков, шел Равви: вялый,
изможденный, безразличный ко всему, так и не восстановивший
потраченную утром жизненную силу свою. Выглядел Равви особенно,
даже пугающе бледным. Из-за того, возможно, что на голове его
был нависший над усталыми глазами, белый, а не синий в желтую
полоску, как обычно, судхар, стянутый через лоб шнуром-агалом
зеленого цвета.
У Иуды защемило сердце, и он посожалел мимолетно, что не остался
с Равви, когда его, ослабевшего, почти без чувств обвисающего на
руках то смеющихся, то плачущих Марфы и Марии, повели от
кладбища вслед за ничего не соображающим, тупо улыбающимся
братом их, которого бережно поддерживал ошалевший от счастья
Прокаженный Симон. Хотелось, очень хотелось побыть хоть недолго
с Равви: поддержать, взбодрить его. Да жаль, нельзя было терять
время: чудо чудом, а дело делом. Надо было побыстрей
возвращаться в Иерушалаим, чтобы собрать сикариев, кананитов в
Храм, договориться с Варравой - пусть приведет туда и гаэлов
своих...
Все сделано, как задумывал; все предусмотрено. Но, глядя сейчас
на вялого Равви, понял Иуда - и от этого еще ныло сердце, - что
тот сегодня не боец, нет у него столь нужной сейчас решимости,
какая была вчера вечером в Гефсиманском саду.
Сдержав вздох, Иуда быстро огляделся: на месте ли люди Варравы?
Молодцы, стоят там, где велено: около гуртов овец, около волов,
около столов менял, около лавок торговцев.
Перехватив пытающий взгляд Варравы - скоро ли? не пора ли? -
отрицательно покачал головой: нет, нет, подожди еще немного.
А густая и вязкая, горластая процессия уже начала расползаться
по Двору язычников, просачиваясь между паломников, заполняя
свободное пространство и уплотняя толпу. Сквозь поредевшее
окружение Елеазара Иуда ящерицей проскользнул к Равви. Здоровяки
Симон Кифа и Иаков Заведеев, как и уговорились с ними заранее,
сразу же подхватили Равви и взметнули его на свои плечи, а Иуда
с Кананитом бросились в толпу перед ними, плечами, кулаками
освобождая проход, сшибая с ног нерасторопных, свирепо,
надрывно, так что вздулись жилы на шее и чуть не полопались
глаза, вопя:
- Прочь с пути! Дорогу сыну Давидову! Дорогу царю Иудейскому!
И началось! Сикарии с дикими криками, визгами ворвались в овечьи
и бычьи стада, закрутились, заизвивались, тыча кинжалами
животных: те заметались, сокрушая и сминая стоящих рядом людей;
кананиты ястребами налетели на торговцев, принялись обрушивать
лавки и лавчонки, опрокидывать столы менял, яростно ломать
клетки с мечущимися в них голубями и горлицами: трубный рев
волов, отчаянное блеяние коз, овец, баранов, беспорядочный топот
животных, слитное хлопанье крыльев голубиных стай, треск стоек и
прилавков, истошные стенанья ростовщиков, кинувшихся подбирать,
рискуя быть раздавленными, посыпавшиеся с дробным звоном монеты,
стоны и крики покалеченных, бросившихся на пол, чтобы тоже
завладеть монетами, - гвалт, писк, плач, гам, Армагеддон!
Четверка - двое с Равви на плечах, двое, прокладывая им дорогу,
- взлетели по ступеням к преддверию Двора народа.
Иаков и Симон Кифа бережно опустили растерянного, изумленно
взирающего на происходящее Равви и отступили назад, чтобы он
оказался на виду. Иуда, выгнувшись из-за его спины, зашептал ему
на ухо:
- Видишь гнев народа против торгашей, против корыстных
священников? Встань во главе этих людей, будь их вождем, и они
ринутся за тобой, куда и на кого укажешь! Объяви, яви себя,
пора!
Равви через плечо мельком, с прищуром глянул на него, и Иуду от
радости обдало жаром - показалось, что Равви обдумывает его
слова.
Он коротко и нетерпеливо махнул рукой, подзывая Варраву,
который, со свистом рассекая воздух бичом, гогоча, волчком
вертелся среди мечущихся, обезумевших волов. Заметив призывный
жест Иуды, рванулся ко Двору народа, продолжая нахлестывать все,
что попадалось: отскакивающих, приседающих, сжимающихся от
ударов людей, взбрыкивающих, шарахающихся животных. Два холеных,
с переливающимися буграми мышц быка, спасаясь от него, даже
взбежали по широким ступеням чуть ли не к Равви и, запаленно
дыша, остановились, едва не задевая его
взлетающими-опускающимися рогами.
Варрава с возбужденным, раскрасневшимся лицом, с прилипшими ко
лбу потными волосами, с всклокоченной бородой, взметнулся по
ступеням вслед за быками и, вперившись в Равви шалыми, точно у
пьяного, глазами, подбоченился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
оживляет усопшую дочь Иаира, но только что насмехавшиеся над
Равви наемные плакальщицы и свирельщицы остались так же
враждебны к нему; находясь в Кане, исцеляет умирающего в
Капернауме сына Хузы, царедворца Ирода Антипы, и народ, узнав об
этом, валом валит в Капернаум, забыв о Равви. Хорошо еще, что
жена Хузы, Иоханна, отыскала потом Равви близ Вифсаиды и стала
беззаветно преданной ему. А остальные? Даже исцеленные,
прозревшие, начавшие слышать, поднявшиеся на ноги, очистившиеся
от проказы, понимая, что с ними произошло чудо, что с них сняты
грехи, ибо болезнь дается за грехи, относились к Равви как к
простому, только более искусному лекарю, а потом - неблагодарные
- или уходили, посмеиваясь, или того хуже - издевательски
злословили, а то и предавали, выдумывая и разнося о нем
всяческие небылицы: будто и высокомерен-то он, и детей-то
Араамовых презирает. Бесстыжая и наглая клевета! Богоизбранный
народ, что иудеев, что галилеян, он любит больше, чем самого
себя. Любит настолько, что когда в земле Сидонской
сирофиникиянка Эмима, иссохшая и черная, как неплодоносная
смоковница, умоляла его вернуть рассудок злобствующей,
беспрестанно сквернословящей дочери ее Зельфе, холодно отрезал:
- Я послан только к погибшим овцам дома Израилева! - И добавил:
- Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.
Истерзанная горем старуха простонала, что ведь и псам могут
перепадать крохи с хозяйского стола.
Поколебавшись, Равви все же сжалился над ней, покоренный,
наверное, тем, что молва о нем достигла даже этих диких,
языческих краев, и верой этой женщины в него.
- Да будет тебе по желанию твоему! - объявил.
И бесы покинули тело измученной ими дочери возликовавшей, сразу
же помолодевшей, похорошевшей хананеянки-сирофиникиянки.
Вспомнив напряженный, властный взгляд Равви, когда тот, вытянув
руки к дому Эмимы, мысленно приказал бесам оставить в покое
Зельфу, дочь ее, Иуда вспомнил и Равви сегодняшнего,
побагровевшего от натуги, с крупными каплями пота на лбу и вмиг
запавших щеках, когда он, выставив перед собою растопыренные
пальцы, повелел раскатистым, властным голосом выйти Елеазару из
склепа.
Рыскающий взгляд Иуды остановился за спиной Елеазара.
Там, зажатый между назареями, стиснутый орущими зеваками,
пошатываясь от напора, толчков, тычков, шел Равви: вялый,
изможденный, безразличный ко всему, так и не восстановивший
потраченную утром жизненную силу свою. Выглядел Равви особенно,
даже пугающе бледным. Из-за того, возможно, что на голове его
был нависший над усталыми глазами, белый, а не синий в желтую
полоску, как обычно, судхар, стянутый через лоб шнуром-агалом
зеленого цвета.
У Иуды защемило сердце, и он посожалел мимолетно, что не остался
с Равви, когда его, ослабевшего, почти без чувств обвисающего на
руках то смеющихся, то плачущих Марфы и Марии, повели от
кладбища вслед за ничего не соображающим, тупо улыбающимся
братом их, которого бережно поддерживал ошалевший от счастья
Прокаженный Симон. Хотелось, очень хотелось побыть хоть недолго
с Равви: поддержать, взбодрить его. Да жаль, нельзя было терять
время: чудо чудом, а дело делом. Надо было побыстрей
возвращаться в Иерушалаим, чтобы собрать сикариев, кананитов в
Храм, договориться с Варравой - пусть приведет туда и гаэлов
своих...
Все сделано, как задумывал; все предусмотрено. Но, глядя сейчас
на вялого Равви, понял Иуда - и от этого еще ныло сердце, - что
тот сегодня не боец, нет у него столь нужной сейчас решимости,
какая была вчера вечером в Гефсиманском саду.
Сдержав вздох, Иуда быстро огляделся: на месте ли люди Варравы?
Молодцы, стоят там, где велено: около гуртов овец, около волов,
около столов менял, около лавок торговцев.
Перехватив пытающий взгляд Варравы - скоро ли? не пора ли? -
отрицательно покачал головой: нет, нет, подожди еще немного.
А густая и вязкая, горластая процессия уже начала расползаться
по Двору язычников, просачиваясь между паломников, заполняя
свободное пространство и уплотняя толпу. Сквозь поредевшее
окружение Елеазара Иуда ящерицей проскользнул к Равви. Здоровяки
Симон Кифа и Иаков Заведеев, как и уговорились с ними заранее,
сразу же подхватили Равви и взметнули его на свои плечи, а Иуда
с Кананитом бросились в толпу перед ними, плечами, кулаками
освобождая проход, сшибая с ног нерасторопных, свирепо,
надрывно, так что вздулись жилы на шее и чуть не полопались
глаза, вопя:
- Прочь с пути! Дорогу сыну Давидову! Дорогу царю Иудейскому!
И началось! Сикарии с дикими криками, визгами ворвались в овечьи
и бычьи стада, закрутились, заизвивались, тыча кинжалами
животных: те заметались, сокрушая и сминая стоящих рядом людей;
кананиты ястребами налетели на торговцев, принялись обрушивать
лавки и лавчонки, опрокидывать столы менял, яростно ломать
клетки с мечущимися в них голубями и горлицами: трубный рев
волов, отчаянное блеяние коз, овец, баранов, беспорядочный топот
животных, слитное хлопанье крыльев голубиных стай, треск стоек и
прилавков, истошные стенанья ростовщиков, кинувшихся подбирать,
рискуя быть раздавленными, посыпавшиеся с дробным звоном монеты,
стоны и крики покалеченных, бросившихся на пол, чтобы тоже
завладеть монетами, - гвалт, писк, плач, гам, Армагеддон!
Четверка - двое с Равви на плечах, двое, прокладывая им дорогу,
- взлетели по ступеням к преддверию Двора народа.
Иаков и Симон Кифа бережно опустили растерянного, изумленно
взирающего на происходящее Равви и отступили назад, чтобы он
оказался на виду. Иуда, выгнувшись из-за его спины, зашептал ему
на ухо:
- Видишь гнев народа против торгашей, против корыстных
священников? Встань во главе этих людей, будь их вождем, и они
ринутся за тобой, куда и на кого укажешь! Объяви, яви себя,
пора!
Равви через плечо мельком, с прищуром глянул на него, и Иуду от
радости обдало жаром - показалось, что Равви обдумывает его
слова.
Он коротко и нетерпеливо махнул рукой, подзывая Варраву,
который, со свистом рассекая воздух бичом, гогоча, волчком
вертелся среди мечущихся, обезумевших волов. Заметив призывный
жест Иуды, рванулся ко Двору народа, продолжая нахлестывать все,
что попадалось: отскакивающих, приседающих, сжимающихся от
ударов людей, взбрыкивающих, шарахающихся животных. Два холеных,
с переливающимися буграми мышц быка, спасаясь от него, даже
взбежали по широким ступеням чуть ли не к Равви и, запаленно
дыша, остановились, едва не задевая его
взлетающими-опускающимися рогами.
Варрава с возбужденным, раскрасневшимся лицом, с прилипшими ко
лбу потными волосами, с всклокоченной бородой, взметнулся по
ступеням вслед за быками и, вперившись в Равви шалыми, точно у
пьяного, глазами, подбоченился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12