Но лампы на стенах рассеяли почти полную тьму, воцарившуюся в вагоне.
Поезд был последним на этой ветке. За двадцать минут до часа ночи тишина воцарилась на всем протяжении городского метрополитена, смолкло гулкое эхо, целый день звучащее под сводами станций, и дежурные начали отключать эскалаторы.
Опанас Манкевич, молодой человек двадцати трех лет от роду, сирота, холост, метр шестьдесят девять, шестьдесят семь килограмм, шатен, системщик южного филиала финансовой группы «Руссовирт», ехал в последнем вагоне.
С моста, на котором находилась станция «Речная», поезд сразу же нырнул в туннель — и тогда свет погас. Сквозь свое отражение в черном стекле пассажир глядел на близкие, смазанные скоростью стены.
Вибрация пришла спереди. Несколько секунд она накатывала волнами, затем режущая глаза вспышка накрыла поезд. Грохот ударил в две стороны, выстрелил потоком воздуха из того отверстия в крутом склоне, куда втягивались рельсы, а с другой стороны разошелся по сетке туннелей.
Вагоны качнулись, пол накренился, но Опанас успел вцепиться в поручень. Секунду вагоны, скрежеща и содрогаясь, мчались, как автомобиль каскадера, лишь на тех колесах, что располагались с одной стороны, а затем качнулись обратно. Разбрызгав снопы искр, колеса, до этого находившиеся в воздухе, вновь соприкоснулись с рельсами, и тут передний вагон взорвался.
А может и не взорвался. Но что-то такое с ним произошло, от чего покореженная масса металла и пластика закупорила туннель. В нее один за другим стали влипать остальные вагоны. Первый попытался встать на дыбы, что было совершенно невозможно, потому что он весил тридцать две тонны, да и в туннеле для этого не было места. С хрустом выворачивая из креплений токоприемник, вагон уперся передней частью в потолок. Инерция следующих вдавила его в тюбинги.
Авария повредила несколько толстых силовых кабелей, на всем многокилометровом протяжении ветки разом погас свет. Каждая колесная пара, проезжая по стыку соединенных медным проводом рельс, замыкала контакт и заставляла бежать огонек по общей схеме метрополитена в центральной диспетчерской. Теперь один из огоньков — уже редких в этот час суток — сначала остановился, а затем и вовсе погас.
Тот вагон, в котором ехал Опанас, начал переворачиваться набок, но туннель был слишком узок. Единственный пассажир здорово стукнулся головой. Зазвенело разбитое стекло, и перед глазами Опанаса на некоторое время стало темно.
Он пришел в себя уже снаружи — кое-как встал, привалился к стене. Рядом висел переломленный силовой кабель с расплющенной изоляцией, и Опанас, сам не понимая, что делает, ухватился за него.
Заработавшие было лампы аварийного освещения вспыхнули и погасли. В темноте раздался треск и короткий вопль. Из кабеля выстрелил фонтан искр, озарив вагон, который стоял наискось, упираясь углом в тюбинги и задрав половину колес в воздух — в этом, казалось, присутствовало какое-то необъяснимое механическое бесстыдство.
Опанас упал на банкетку: высокая и узкая бетонная ступень тянулась вдоль всей длинны туннеля, прямо под трубами водопровода, с которых капала вода. Рядом в стене темнело забранное металлической решеткой прямоугольное отверстие, ведущее к выработке, вспомогательному помещению между двумя туннелями, где стояли насосы дренажной системы.
Придерживаясь за трубы водопровода, он встал, огляделся и пошел по банкетке в обратном направлении. Перешагнул через лужу черного масла, в чьей затянутой пленкой поверхности тускло отражался потолок и стена. По пленке прошла мелкая рябь, словно пол дрогнул — хотя никакой дрожи Опанас не ощутил. Что-то едва заметно изменилось вокруг, ровный поток дующего в туннеле ветра принес запах дождя, мокрой листвы, стоячей воды... запах другого континента. Над Опанасом развернулась вуаль, сквозь которую, как сквозь окно, в туннель проник новый звук. Он тут же смолк, исчез вместе с изменившимся светом и мимолетными запахами...
Ядовитая африканская ночь дрожала в такт рокота тамтамов.
Вуаль, сотканная из миазмов дождевого леса, из хохота гиены, тигриного рычания, шелеста наползающих на побережье Гвинейского залива волн, из звука барабанов, звона ритуальной погремушки и бормотания шамана, мгновение висела в воздухе, а затем свернулась и пропитанным дождевой влагой комком поднялась куда-то под потолок. Там она стала почти незаметной, но полностью не исчезла. Невидимая субстанция казалась одушевленной: Опанас смутно ощущал, как что-то живое наблюдает за ним. И оно было еще не готово к тому, для чего появилось здесь, оно пока лишь пыталось оформиться.
Опанас шел дальше, чуть повернув голову и скосив глаза. Вуаль, опустившись ниже, летела над его плечом.
Некоторое время он двигался молча — конец туннеля приближался. Потом, вздрогнув, остановился, внимательно поглядел на вуаль и увидел картину...
Тихо нес свои воды Нигер, магическое древо сейба возвышалось среди более низкорослых деревьев, мелкие брызги от водопадов висели теплой пеленой, и посреди этой пелены в сердце дождевого леса притаилась деревня йорубу. Там шаман, ставший теперь братом, танцевал вокруг «дороги духов» , потрясая погремушкой асо — он заканчивал ритуал-призыв. Кто-то нарисовал эту картину темной акварелью на залитом дождем стекле, но за стеклом был тот же лес и та же деревня, контуры, выведенные краской, совпадали со смазанными контурами того, что открывалось позади стекла, такое наложение создавало эффект необычный и пугающий, и звуковым фоном ко всему этому являлся равномерный рокот тамтамов — sound impact, coupe l`aire, воздушный удар, один из этапов ритуала...
Теперь одушевленная вуаль достигла необходимого ей состояния, оформилась и словно бы уплотнилась.
А Опанас стал Бокором.
Он побрел к выходу из туннеля — туда, где было отверстие в холме, метромост, ночь и река.
Выражение его лица изменилось, нижняя губа отвисла. Плечи опустились, руки расслабленно повисли вдоль тела. Пока он шел, шаркая и цепляясь ногами за шпалы, и без того сутулая спина сгорбилась еще больше.
— Ibarokou mollumba eshu ibaco... Moyumba ibaco moymba... — глухо пробормотал он.
«Ну наконец-то, — опускаясь ниже, откликнулся Эшу Рей, Закрывающий Пути, он же — Легба Кафу, Лунное Божество, он же — Шутник, Владыка Перекрестков, он же — Барон Суббота. — Поспеши. Твой брат подготавливает ритуал.»
— Мой брат — хороший шаман, — согласился тот, кто шел по туннелю. — Мы возьмем какую-нибудь машину.
Выйдя наружу, Бокор прямо с рельс вспрыгнул на ограждающие мост перила и исподлобья огляделся.
Легба парил над ним, тихо посмеиваясь — шутник, триксет, ему и положено было смеяться. Это он обманул когда-то Триждывеличайшего, создателя мира.
‘Вперед, мой конь’ — произнес Легба, и Бокор прыгнул вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Поезд был последним на этой ветке. За двадцать минут до часа ночи тишина воцарилась на всем протяжении городского метрополитена, смолкло гулкое эхо, целый день звучащее под сводами станций, и дежурные начали отключать эскалаторы.
Опанас Манкевич, молодой человек двадцати трех лет от роду, сирота, холост, метр шестьдесят девять, шестьдесят семь килограмм, шатен, системщик южного филиала финансовой группы «Руссовирт», ехал в последнем вагоне.
С моста, на котором находилась станция «Речная», поезд сразу же нырнул в туннель — и тогда свет погас. Сквозь свое отражение в черном стекле пассажир глядел на близкие, смазанные скоростью стены.
Вибрация пришла спереди. Несколько секунд она накатывала волнами, затем режущая глаза вспышка накрыла поезд. Грохот ударил в две стороны, выстрелил потоком воздуха из того отверстия в крутом склоне, куда втягивались рельсы, а с другой стороны разошелся по сетке туннелей.
Вагоны качнулись, пол накренился, но Опанас успел вцепиться в поручень. Секунду вагоны, скрежеща и содрогаясь, мчались, как автомобиль каскадера, лишь на тех колесах, что располагались с одной стороны, а затем качнулись обратно. Разбрызгав снопы искр, колеса, до этого находившиеся в воздухе, вновь соприкоснулись с рельсами, и тут передний вагон взорвался.
А может и не взорвался. Но что-то такое с ним произошло, от чего покореженная масса металла и пластика закупорила туннель. В нее один за другим стали влипать остальные вагоны. Первый попытался встать на дыбы, что было совершенно невозможно, потому что он весил тридцать две тонны, да и в туннеле для этого не было места. С хрустом выворачивая из креплений токоприемник, вагон уперся передней частью в потолок. Инерция следующих вдавила его в тюбинги.
Авария повредила несколько толстых силовых кабелей, на всем многокилометровом протяжении ветки разом погас свет. Каждая колесная пара, проезжая по стыку соединенных медным проводом рельс, замыкала контакт и заставляла бежать огонек по общей схеме метрополитена в центральной диспетчерской. Теперь один из огоньков — уже редких в этот час суток — сначала остановился, а затем и вовсе погас.
Тот вагон, в котором ехал Опанас, начал переворачиваться набок, но туннель был слишком узок. Единственный пассажир здорово стукнулся головой. Зазвенело разбитое стекло, и перед глазами Опанаса на некоторое время стало темно.
Он пришел в себя уже снаружи — кое-как встал, привалился к стене. Рядом висел переломленный силовой кабель с расплющенной изоляцией, и Опанас, сам не понимая, что делает, ухватился за него.
Заработавшие было лампы аварийного освещения вспыхнули и погасли. В темноте раздался треск и короткий вопль. Из кабеля выстрелил фонтан искр, озарив вагон, который стоял наискось, упираясь углом в тюбинги и задрав половину колес в воздух — в этом, казалось, присутствовало какое-то необъяснимое механическое бесстыдство.
Опанас упал на банкетку: высокая и узкая бетонная ступень тянулась вдоль всей длинны туннеля, прямо под трубами водопровода, с которых капала вода. Рядом в стене темнело забранное металлической решеткой прямоугольное отверстие, ведущее к выработке, вспомогательному помещению между двумя туннелями, где стояли насосы дренажной системы.
Придерживаясь за трубы водопровода, он встал, огляделся и пошел по банкетке в обратном направлении. Перешагнул через лужу черного масла, в чьей затянутой пленкой поверхности тускло отражался потолок и стена. По пленке прошла мелкая рябь, словно пол дрогнул — хотя никакой дрожи Опанас не ощутил. Что-то едва заметно изменилось вокруг, ровный поток дующего в туннеле ветра принес запах дождя, мокрой листвы, стоячей воды... запах другого континента. Над Опанасом развернулась вуаль, сквозь которую, как сквозь окно, в туннель проник новый звук. Он тут же смолк, исчез вместе с изменившимся светом и мимолетными запахами...
Ядовитая африканская ночь дрожала в такт рокота тамтамов.
Вуаль, сотканная из миазмов дождевого леса, из хохота гиены, тигриного рычания, шелеста наползающих на побережье Гвинейского залива волн, из звука барабанов, звона ритуальной погремушки и бормотания шамана, мгновение висела в воздухе, а затем свернулась и пропитанным дождевой влагой комком поднялась куда-то под потолок. Там она стала почти незаметной, но полностью не исчезла. Невидимая субстанция казалась одушевленной: Опанас смутно ощущал, как что-то живое наблюдает за ним. И оно было еще не готово к тому, для чего появилось здесь, оно пока лишь пыталось оформиться.
Опанас шел дальше, чуть повернув голову и скосив глаза. Вуаль, опустившись ниже, летела над его плечом.
Некоторое время он двигался молча — конец туннеля приближался. Потом, вздрогнув, остановился, внимательно поглядел на вуаль и увидел картину...
Тихо нес свои воды Нигер, магическое древо сейба возвышалось среди более низкорослых деревьев, мелкие брызги от водопадов висели теплой пеленой, и посреди этой пелены в сердце дождевого леса притаилась деревня йорубу. Там шаман, ставший теперь братом, танцевал вокруг «дороги духов» , потрясая погремушкой асо — он заканчивал ритуал-призыв. Кто-то нарисовал эту картину темной акварелью на залитом дождем стекле, но за стеклом был тот же лес и та же деревня, контуры, выведенные краской, совпадали со смазанными контурами того, что открывалось позади стекла, такое наложение создавало эффект необычный и пугающий, и звуковым фоном ко всему этому являлся равномерный рокот тамтамов — sound impact, coupe l`aire, воздушный удар, один из этапов ритуала...
Теперь одушевленная вуаль достигла необходимого ей состояния, оформилась и словно бы уплотнилась.
А Опанас стал Бокором.
Он побрел к выходу из туннеля — туда, где было отверстие в холме, метромост, ночь и река.
Выражение его лица изменилось, нижняя губа отвисла. Плечи опустились, руки расслабленно повисли вдоль тела. Пока он шел, шаркая и цепляясь ногами за шпалы, и без того сутулая спина сгорбилась еще больше.
— Ibarokou mollumba eshu ibaco... Moyumba ibaco moymba... — глухо пробормотал он.
«Ну наконец-то, — опускаясь ниже, откликнулся Эшу Рей, Закрывающий Пути, он же — Легба Кафу, Лунное Божество, он же — Шутник, Владыка Перекрестков, он же — Барон Суббота. — Поспеши. Твой брат подготавливает ритуал.»
— Мой брат — хороший шаман, — согласился тот, кто шел по туннелю. — Мы возьмем какую-нибудь машину.
Выйдя наружу, Бокор прямо с рельс вспрыгнул на ограждающие мост перила и исподлобья огляделся.
Легба парил над ним, тихо посмеиваясь — шутник, триксет, ему и положено было смеяться. Это он обманул когда-то Триждывеличайшего, создателя мира.
‘Вперед, мой конь’ — произнес Легба, и Бокор прыгнул вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72