Ты поднимаешь ружье и жмешь на курок. Я не стреляю. Пара перьевых взрывов и две витками падающие тушки знаменуют некий успех.
— Пошли! — кричит лейтенант и машет рукой, точно мельница. Ее загонщики приближаются; один тычет мне в спину ружьем. Мы идем дальше, а стая опускается на склон вдалеке; лейтенант стреляет снова, и еще одно крошечное содрогающееся тельце падает на клочковатую траву. Низкие басы далекого грома орудий возобновляются; лейтенант видит каких-то белок, удирающих на дерево неподалеку; кровожадно атакует эти малюсенькие мишени; их комические скачки прерываются крошечными взрывами веток, листьев, хвои, меха и крови. Мы догоняем лейтенанта на опушке смешанного леса: она продирается сквозь колючие кусты, снова перезаряжая ружье; раскраснелась, часто дышит.
— Разговорчики, собери птиц, ладно? — Солдат тащится за трофеями лейтенанта. — Как вы?.. — начинает она, внезапно замолкает, подняв руку. — Разговорчики, пригнись! — шипит она. Солдат, собирающий мертвых птиц, падает, послушный, как настоящая охотничья собака. В небе кружит другая стая, дугой идет из горной расщелины вниз вдоль склона; птицы описывают круги и ныряют над прудом — единая масса черно-коричневых шумливых точек пчелиным роем в невидимой сумке, огромной и гибкой, мчится над деревьями, к пруду, поднимается, затем спускается, растягивается и меняет форму, распадается, снова распадается и наконец финальным броском усаживается. Лейтенант смотрит на нас, кивает и стреляет.
Первый выстрел взрывается в воде тысячей крошечных всплесков посреди паники и отчаянного трепета стаи.
Лейтенант смотрит на меня, чуть хмурится, затем улыбается.
— Не в форме, Авель, а? — кричит она. Переламывает ружье — выскакивают дымящиеся гильзы. — Но как занятно! — добавляет она и смеется. Я жду, пока птицы поднимутся в воздух, потом стреляю в молоко, слишком низко. Ты подбиваешь еще парочку. У лейтенанта — она все еще смеется — до окончательного побега стаи есть время перезарядить; ее мишени вспархивают над нами, над деревьями, и от ее выстрелов шуршат ветки и градом сыплются листья. В их облаке падают и умирающие птицы; мелочная мусорная смерть посреди — хотя, полагаю, лейтенанту не слышно — эха и отголосков эха конфликта покрупнее в нижнем мире.
Возбужденное ожидание, прятки на опушке, потом снова появляются птицы. Я уже спрашиваю себя: может, это одна и та же кучка идиотов — слишком короткая память, недавние потери забыты, — но нынешняя стая больше предыдущих. Думаю, лейтенант наткнулась на пути миграции этого вида — летят по высокогорным долинам к югу, зимовать.
Лейтенант встает, стреляет, проходит дальше, стреляет снова, вырывая птиц из воздушного потока; прежде чем стая рассеивается, ты успеваешь подстрелить одну. У меня в руках по-прежнему надломленное ружье; никто, похоже, не замечает.
Солдаты лейтенанта собирают трупики и набивают ими мешки для дроби. Ты извиняешься и направляешься в темноту леса. Лейтенант, задыхаясь от восторга, улыбается тебе вслед, потом оборачивается ко мне.
— Присоединяйтесь, Авель, — говорит она, туго улыбаясь, глядя на мое ружье. — Не стоит быть мертвым грузом на таких прогулках, нет?
— У вас так прекрасно получается, — неискренне отвечаю я. — Я чувствую себя не на высоте.
Она чуть кривит губы.
— Разумеется. Но это неприлично, разве нет? Следует попытаться.
— Правда?
Она снова глядит тебе вслед.
— Морган старается; и получает удовольствие, насколько я вижу, — Она хмурится.
— Она вообще покладиста.
— Хм-м, — кивает лейтенант, по-прежнему глядя тебе вслед. — Она очень молчалива, да?
— Это она просто думает вслух, — любезно улыбаюсь я.
Лейтенант захвачена врасплох, я вижу. Потом выдавливает смешок.
— Бог ты мой, сэр, — тихо говорит она, — а вы суровы.
Я смотрю в океанически-сумеречные глубины меж высоких стволов, где исчезла ты.
— Есть люди, которым некая суровость нравится, — отвечаю я.
Она задумывается, потом глубоко вздыхает.
— Правда? Вкус к суровости? — Поднимает глаза к небу, оглядывается. —Тогда, должно быть, сейчас повсюду масса довольных.
Она переламывает ружье, вытряхивает гильзы, осторожно вкладывает новую пару.
— Итак, — произносит она, одной рукой с треском закрывая ружье. Я вздрагиваю. — Вы женаты? Она ваша жена?
— Не в обычном смысле.
Все еще держа ружье одной рукой, она разглядывает в дула землю.
— Но по сути?
— Вполне. На самом деле отношения ближе многих.
Полагаю, лейтенант хотела бы еще что-то спросить, но тут появляешься ты — застенчивая улыбка, взгляд потуплен — и снова берешься за ружье. В вышине, ни о чем не подозревая, кружит новая стая — поменьше.
Мы стреляем еще. Я снова целюсь мимо, у тебя получается неплохо, но хорошим стрелком ты никогда не была; у лейтенанта же, видимо, обнаруживается дар — берега пруда сплошь покрываются мертвыми и умирающими птахами.
— Вы, я вижу, неважный стрелок, Авель, — замечает она, глядя строго; солдаты собирают ее добычу, — Мне казалось, у вас должно получаться лучше. — Она машет ружьем. — Это что — для гостей ружья? Вы совсем не охотитесь?
— Я привык к мишеням побольше, — отвечаю я довольно правдиво.
— Вот и Амур тоже, — она ухмыляется одному из солдат. — Дайте ему стрельнуть.
Приходится уступить ружье. Солдату — одеревенелому неловкому юноше с лицом лет на десять старше тела — требуются пояснения, однако он быстро приспосабливается. Его товарищ продолжает перезаряжать тебе. Мне в руки впихивают мешочек для дроби, набитый пернатыми трупиками, — я разжалован в сборщики добычи.
— Отлично, Амур! — говорит лейтенант подопечному в паузе между стаями. — У Амура прекрасно получается, правда, Морган? — Tы изображаешь слабую улыбку, которую можно принять за согласие. —Для раненого весьма неплохо. Покажи ей шрамы, Амур.
Юноша мнется, оголяя плечо — к счастью, не то, в которое упирается приклад, — и демонстрирует тебе неопрятные бинты.
— И остальные; не стесняйся, — ворчит лейтенант полунасмешливо, хлопая товарища по заду.
Юноше приходится расстегнуть и спустить до колен штаны — лицо его вспыхивает. Еще один толстый бинт стягивает верхнюю часть бедра (я и не заметил, что он хромает, хотя теперь понимаю, что он действительно хромал). Его трусы — грязнее бинтов, а лицо теперь — еще темнее. Мне становится жалко парня.
— Близко попало, да, Амур? — подмигивает лейтенант. Юноша нервически смеется и быстро застегивается. Ты отвернулась, — Амур едва спасся, — рассказывает тебе лейтенант, оглядывая небо в поисках следующих жертв. — Шрапнель, да, Амур? — Солдатик хрюкает, по-прежнему смущенный. — Снаряд, — поясняет лейтенант. — Может, одно из тех, например, орудий, которые сейчас слышно, — добавляет она, сузив глаза, принюхиваясь к ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Пошли! — кричит лейтенант и машет рукой, точно мельница. Ее загонщики приближаются; один тычет мне в спину ружьем. Мы идем дальше, а стая опускается на склон вдалеке; лейтенант стреляет снова, и еще одно крошечное содрогающееся тельце падает на клочковатую траву. Низкие басы далекого грома орудий возобновляются; лейтенант видит каких-то белок, удирающих на дерево неподалеку; кровожадно атакует эти малюсенькие мишени; их комические скачки прерываются крошечными взрывами веток, листьев, хвои, меха и крови. Мы догоняем лейтенанта на опушке смешанного леса: она продирается сквозь колючие кусты, снова перезаряжая ружье; раскраснелась, часто дышит.
— Разговорчики, собери птиц, ладно? — Солдат тащится за трофеями лейтенанта. — Как вы?.. — начинает она, внезапно замолкает, подняв руку. — Разговорчики, пригнись! — шипит она. Солдат, собирающий мертвых птиц, падает, послушный, как настоящая охотничья собака. В небе кружит другая стая, дугой идет из горной расщелины вниз вдоль склона; птицы описывают круги и ныряют над прудом — единая масса черно-коричневых шумливых точек пчелиным роем в невидимой сумке, огромной и гибкой, мчится над деревьями, к пруду, поднимается, затем спускается, растягивается и меняет форму, распадается, снова распадается и наконец финальным броском усаживается. Лейтенант смотрит на нас, кивает и стреляет.
Первый выстрел взрывается в воде тысячей крошечных всплесков посреди паники и отчаянного трепета стаи.
Лейтенант смотрит на меня, чуть хмурится, затем улыбается.
— Не в форме, Авель, а? — кричит она. Переламывает ружье — выскакивают дымящиеся гильзы. — Но как занятно! — добавляет она и смеется. Я жду, пока птицы поднимутся в воздух, потом стреляю в молоко, слишком низко. Ты подбиваешь еще парочку. У лейтенанта — она все еще смеется — до окончательного побега стаи есть время перезарядить; ее мишени вспархивают над нами, над деревьями, и от ее выстрелов шуршат ветки и градом сыплются листья. В их облаке падают и умирающие птицы; мелочная мусорная смерть посреди — хотя, полагаю, лейтенанту не слышно — эха и отголосков эха конфликта покрупнее в нижнем мире.
Возбужденное ожидание, прятки на опушке, потом снова появляются птицы. Я уже спрашиваю себя: может, это одна и та же кучка идиотов — слишком короткая память, недавние потери забыты, — но нынешняя стая больше предыдущих. Думаю, лейтенант наткнулась на пути миграции этого вида — летят по высокогорным долинам к югу, зимовать.
Лейтенант встает, стреляет, проходит дальше, стреляет снова, вырывая птиц из воздушного потока; прежде чем стая рассеивается, ты успеваешь подстрелить одну. У меня в руках по-прежнему надломленное ружье; никто, похоже, не замечает.
Солдаты лейтенанта собирают трупики и набивают ими мешки для дроби. Ты извиняешься и направляешься в темноту леса. Лейтенант, задыхаясь от восторга, улыбается тебе вслед, потом оборачивается ко мне.
— Присоединяйтесь, Авель, — говорит она, туго улыбаясь, глядя на мое ружье. — Не стоит быть мертвым грузом на таких прогулках, нет?
— У вас так прекрасно получается, — неискренне отвечаю я. — Я чувствую себя не на высоте.
Она чуть кривит губы.
— Разумеется. Но это неприлично, разве нет? Следует попытаться.
— Правда?
Она снова глядит тебе вслед.
— Морган старается; и получает удовольствие, насколько я вижу, — Она хмурится.
— Она вообще покладиста.
— Хм-м, — кивает лейтенант, по-прежнему глядя тебе вслед. — Она очень молчалива, да?
— Это она просто думает вслух, — любезно улыбаюсь я.
Лейтенант захвачена врасплох, я вижу. Потом выдавливает смешок.
— Бог ты мой, сэр, — тихо говорит она, — а вы суровы.
Я смотрю в океанически-сумеречные глубины меж высоких стволов, где исчезла ты.
— Есть люди, которым некая суровость нравится, — отвечаю я.
Она задумывается, потом глубоко вздыхает.
— Правда? Вкус к суровости? — Поднимает глаза к небу, оглядывается. —Тогда, должно быть, сейчас повсюду масса довольных.
Она переламывает ружье, вытряхивает гильзы, осторожно вкладывает новую пару.
— Итак, — произносит она, одной рукой с треском закрывая ружье. Я вздрагиваю. — Вы женаты? Она ваша жена?
— Не в обычном смысле.
Все еще держа ружье одной рукой, она разглядывает в дула землю.
— Но по сути?
— Вполне. На самом деле отношения ближе многих.
Полагаю, лейтенант хотела бы еще что-то спросить, но тут появляешься ты — застенчивая улыбка, взгляд потуплен — и снова берешься за ружье. В вышине, ни о чем не подозревая, кружит новая стая — поменьше.
Мы стреляем еще. Я снова целюсь мимо, у тебя получается неплохо, но хорошим стрелком ты никогда не была; у лейтенанта же, видимо, обнаруживается дар — берега пруда сплошь покрываются мертвыми и умирающими птахами.
— Вы, я вижу, неважный стрелок, Авель, — замечает она, глядя строго; солдаты собирают ее добычу, — Мне казалось, у вас должно получаться лучше. — Она машет ружьем. — Это что — для гостей ружья? Вы совсем не охотитесь?
— Я привык к мишеням побольше, — отвечаю я довольно правдиво.
— Вот и Амур тоже, — она ухмыляется одному из солдат. — Дайте ему стрельнуть.
Приходится уступить ружье. Солдату — одеревенелому неловкому юноше с лицом лет на десять старше тела — требуются пояснения, однако он быстро приспосабливается. Его товарищ продолжает перезаряжать тебе. Мне в руки впихивают мешочек для дроби, набитый пернатыми трупиками, — я разжалован в сборщики добычи.
— Отлично, Амур! — говорит лейтенант подопечному в паузе между стаями. — У Амура прекрасно получается, правда, Морган? — Tы изображаешь слабую улыбку, которую можно принять за согласие. —Для раненого весьма неплохо. Покажи ей шрамы, Амур.
Юноша мнется, оголяя плечо — к счастью, не то, в которое упирается приклад, — и демонстрирует тебе неопрятные бинты.
— И остальные; не стесняйся, — ворчит лейтенант полунасмешливо, хлопая товарища по заду.
Юноше приходится расстегнуть и спустить до колен штаны — лицо его вспыхивает. Еще один толстый бинт стягивает верхнюю часть бедра (я и не заметил, что он хромает, хотя теперь понимаю, что он действительно хромал). Его трусы — грязнее бинтов, а лицо теперь — еще темнее. Мне становится жалко парня.
— Близко попало, да, Амур? — подмигивает лейтенант. Юноша нервически смеется и быстро застегивается. Ты отвернулась, — Амур едва спасся, — рассказывает тебе лейтенант, оглядывая небо в поисках следующих жертв. — Шрапнель, да, Амур? — Солдатик хрюкает, по-прежнему смущенный. — Снаряд, — поясняет лейтенант. — Может, одно из тех, например, орудий, которые сейчас слышно, — добавляет она, сузив глаза, принюхиваясь к ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52