— Другого такого у нас больше нет, барин, — неторопливо заметил богатырь. — Хан — единственный в своем роде.
Адам пристально посмотрел на собеседника. Жесткий умный взгляд черных глаз на крупном, с правильными чертами лице в сочетании с седой гривой и такой же бородой не скрывал недюжинной силы их обладателя. Одежда крестьянская, а речь тем не менее грамотная, уверенная. Адам 29понял, с кем имеет дело. Это был тот редкий случай, когда слуга становится другом своему барину, доверенным лицом, пользуясь его безграничным уважением. И отвечает на это такой исключительной преданностью, которую не вышибить никаким кнутом, никакой плеткой.
— Если ты хочешь добра княжне, — спокойно проговорил Адам, — ты немедленно найдешь такого скакуна, который по крайней мере даст мне возможность догнать ее, Я не сделаю ей ничего плохого. Но ее жизнь меняется, и ей этого не избежать.
Слова растворились в ночной тишине. Борис Михайлов некоторое время рассматривал обшлага своей накидки, потом поднял голову. Он взглянул прямо в глубоко посаженные, спокойные серые глаза графа и, видимо, понял, что тот настроен решительно. Он вспомнил о новорожденной, которую привез когда-то в Берхольское. Он служил княжне так же преданно, как и ее отцу. Он хорошо знал тот мир, откуда прибыл этот сероглазый офицер, и так же хорошо, как и все домашние, представлял, е чем он приехал. Борис Михайлов понимал, что княжне не избежать уготованной ей судьбы. Но он понимал также, что Софье Алексеевне необходимо самой смириться с этой мыслью, иначе ее ждут одни страдания.
— Я оседлаю для вас Пеструшку. — Крестьянин отвернулся к конюшне. — И если вы хотите совет знающего человека, дайте княжне время. Пусть она покатается сколько захочет, потом можете попробовать с ней поговорить. Ветер и степь успокоят барышню.
Через некоторое время он, похмыкивая, вывел из стойла грациозную некрупную лошадь, в которой Адам незамедлительно признал одну из тех резвых, выносливых горных лошадок, которых разводят в Краковской губернии Польши.
— Она унаследовала больше от деда, чем от отца.
Адам не очень ясно понял, к кому именно следует отнести эти слова, но не стал разбираться, коротко поблагодарил мужика и вскочил в седло, размышляя, в какую сторону этих бескрайних степей ему направляться.
— Держитесь Полярной звезды, — буркнул богатырь, шагая к конюшне. — Княжна по ночам всегда ездит на север, в сторону Новгородского тракта.
Всегда! Матерь Божья, и сколько же раз она уносилась по ночам в степь? Адам не был одет для верховой езды, но лишь в тот момент, когда ощутил себя наедине с величественной тишиной просторов, в которых не на чем было остановиться глазу, вспомнил, что безоружен. Отправиться ночью в Дикие Земли хотя бы без такой мелочи, как кинжал, означало почти самоубийственный риск, но, уже тронув лошадь, он решил не возвращаться.
Он скакал почти час, держа курс на Полярную звезду, и вес время слышал, как ветер гуляет в высокой траве, слышан шорохи на своем пути, не понимая, зверь или человек спешит убраться с дороги, но до сих пор не видел даже тени могучего жеребца, несущего на своей спине всадницу с распущенными волосами. Наконец в неверном лунном свете вдали показалось небольшое возвышение, нарушающее удручающую плоскость равнины. На фоне неба стоял казацкий жеребец, подняв голову и принюхиваясь к ветру. Софья Алексеевна сидела неподвижно и смотрела в сторону польской границы.
Неутомимая лошадка Адама быстро сокращала расстояние, разделяющее их. Но как только он приблизился, всадница с решительным выражением лица вскинула пистолет и направила его в грудь непрошеному визитеру.
— Ни шагу больше.
Адам натянул поводья.
— Не могу представить себе, что князь, научив вас стрелять, не сообщил вам, что нельзя наводить пистолет на безоружного человека.
Чуть поколебавшись, он послал свою лошадь вперед. Их взгляды скрестились в безмолвной схватке.
Софья медленно опустила пистолет и отвернулась. Теперь она снова пристально смотрела на запад.
— Очень глупо отправляться в степь без оружия, — проговорила она почти равнодушно. ~ Что вы здесь делаете?
— Я мог бы спросить то же самое у вас, — ответил Данилевский. — Хочу быть уверенным, что у вас есть намерение сегодня ночью вернуться в известное место.
— Это вас не касается! — бросила она, независимо вздернув подбородок. В звездном свете ярко сверкнули темные глаза. Адам понял, что она готова вновь дать волю своему буйному нраву. Однако он не мог себе позволить испугаться.
— Боюсь, это касается меня самым непосредственным образом. До тех пор пока мы не окажемся в Санкт-Петербурге, я несу за вас личную ответственность. Я должен быть уверен, что вам ничто не угрожает и что вы не держите в голове диких мыслей о побеге. — Он говорил преувеличенно сухо, понимая всю неизбежность противостояния, и что чем скорее оно прекратится, тем лучше.
Она прерывисто, глубоко вздохнула и, ни слова не говоря, пришпорила своего жеребца. Хан мгновенно откликнулся, готовясь рвануть вперед. Рискуя позорно вывалиться из седла, Адам перегнулся и изловчился одной рукой схватить коня под уздцы, а другой — крепко сжать запястье Софьи. Действия его были точны и решительны; он надеялся только на свое мастерство обращения с лошадьми; конь Софьи, если бы почувствовал малейшее послабление, мог запросто справиться с неожиданной помехой. В следующее мгновение Адам просто валялся бы на земле.
Однако огромное животное лишь нервно вздрагивало; напряженные мускулы его могучей изогнутой шеи перекатывались под лоснящейся шкурой. Спустя некоторое время, почувствовав замешательство своей хозяйки и непреклонную волю другого человека, жеребец успокоился, затих и опустил голову, терпеливо ожидая, что последует дальше.
Решительность Адама действительно привела Софью в некоторое замешательство. Она оказалась захвачена врасплох и упустила тот единственный момент, когда еще можно было воспользоваться беспрекословным послушанием Хана. Пальцы крепко сжимали ее запястье — не больно, но железной хваткой, которая, безусловно, превосходила ее собственные силы.
— Пустите! — яростно прошипела она. — Черт побери, да пустите же!
Напрягая все силы, она попыталась вырваться, однако пальцы сжались еще крепче вокруг тонкого запястья; набухшая ниточка пульса колотилась в его ладонь.
— Спокойно, — тихо, но настойчиво произнес Адам. — Ради Бога, успокойтесь. Уверяю, мне это доставляет не больше удовольствия, чем вам. Нам предстоит провести в тесном общении долгие четыре недели. Я искренне не хочу быть вашим тюремщиком, Софья Алексеевна! — Он ждал, пока она соберется с мыслями, поймет, что у нее нет выбора. Бесполезно о чем-либо говорить, если решение уже принято.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105