Лахлан полюбил ее, и она обнимала его, когда он содрогался рядом с ней, и он целовал ее, когда она стонала. А теперь он стоит и смотрит на нее как на привидение.
– Я не Харриет, – повторила она.
– Тогда кто же ты? – Эти слова прозвучали не громче, чем шепот, несмотря на всю их резкость. Не показался ли ему этот миг излишне странным? Как будто в нем не было ничего реального, как будто то был сон, вызванный слишком большим количеством, съеденных засахаренных фруктов или выпитого вина.
– Я компаньонка Харриет, – тупо сказала Дженет. – Я читаю ей книги, когда ей скучно, разматываю для нее нитки и растираю ей виски. Вот и все. От меня не зависит мир на границе, и я не могу принести тебе богатого приданого.
Молчание лежало между ними, словно долина, где ничего не растет. Не было произнесено никаких объяснений, извинений или сожалений. То, что думала Дженет, невозможно было выразить словами, а то, что чувствовал Лахлан, скрывалось за его молчанием.
Рассветное небо светлело. Их странное молчание было прервано птичьим щебетом. Природа подавала знак тревоги.
– Тебе лучше войти в дом, пока тебя не заметили.
Дженет молча кивнула.
Они могли бы сказать друг другу очень многое, но не находили сил выговорить ни слова. Она опустила глаза, повернулась и ушла.
Он приказал себе не смотреть ей вслед, отвернуться с такой же легкостью, что и она. Но он все равно смотрел на нее. Надежда, которая так весело охватила его, когда он с ней встретился, и которая постоянно крепла в ее присутствии, исчезла. С Дженет исчезла и его вера в будущее.
Сколько часов эта вера жила в нем? Иласэд все старательно подсчитала. Десять часов – и одна волшебная ночь. Только и всего.
Глава 12
– Кто он, Дженет? – раздался голос в Желтой гостиной. Она остановилась и повернула голову. Перед ней стоял Джереми.
Она посмотрела на стул, пододвинутый к окну. Да, он все видел. «Это будущий муж вашей сестры. И мой любимый». Этих слов она не произнесет никогда. Разве ей не следует чувствовать еще больший стыд? Но она чувствовала себя только опустошенной, как будто утратила какую-то часть себя. Какой-то самый важный орган. Сердце? Чем именно человек ощущает значимость подобных вещей? И было не важно, что сейчас Джереми заклеймит ее как распутную женщину.
– Вы все время следили за мной?
Судя по его лицу, он, очевидно, не ожидал такого вопроса. Как это несправедливо с ее стороны. Ведь он следил за ней не просто так. Он делал все, чтобы ее исчезновений никто не заметил. Он всегда был добр. Быть может, чересчур внимателен, даже когда потакал ее распутству. Как ему удавалось отвлечь от нее внимание Харриет? Выслушивая жалобы своей сестрицы? Играя с ней в вист в те часы, когда Харриет могла бы проверить, чем она занята?
– Если вы проскользнете наверх прямо сейчас, никто вас не заметит.
Дженет воззрилась на него. Он был двумя годами старше, но она всегда думала о нем как о младшем. Как о человеке, который только что вышел из юношеского возраста; но было в нем теперь что-то такое, что она поняла – Джереми возмужал с тех пор, когда она видела его в последний раз. Или, возможно, это ей показалось, потому что она сама изменилась так разительно.
– Почему вы не бьете тревогу, Джереми? Расскажите Харриет, что вы узнали.
– Вам будет легче, если вас накажут, Дженет? – В голосе его звучала такая доброта, что Дженет заморгала, чтобы смахнуть навернувшиеся на глаза слезы.
– Думаю, нет, – сказала она. – Спасибо, Джереми.
Он дошел с ней до лестницы, остановился и смотрел, как она поднимается наверх. Подниматься было трудно, словно она всходила на высочайшую гору. Когда Дженет остановилась и оглянулась, то увидела, что он хмуро смотрит на нее.
– Если в моих силах что-то для вас сделать, Дженет, я сделаю.
– Спасибо, Джереми.
– Вы дадите мне знать, когда потребуется моя помощь?
– Да, Джереми, я дам вам знать.
Он говорит о скандале, это ясно. Если кто-то узнает о том, чем она занималась этой ночью, или, если окажется, что она беременна, ее с позором выгонят из дома.
Она тихо открыла дверь своей комнаты, тихо закрыла ее за собой, села на край кровати, обхватила себя руками. Дженет сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, и это движение странным образом действовало на нее успокаивающе.
Лахлан станет мужем Харриет.
Дженет не вынесет этого.
– Ты, старик, поступил бы мудро, если бы держался подальше от меня. – Лахлан сердито посмотрел на Коннаха, потом отвернулся и протянул Джеймсу только что починенную трубу. После своего возвращения в Гленлион Лахлан лихорадочно набросился на работу, но занятость рук никак не помогала утишить беспокойный ум. – Или, если ты пророк, скажи, будет ли эта штука когда-нибудь работать.
В ответ на его возмущение последовало молчание. И хорошо, потому что Лахлан был не в настроении что-либо обсуждать. Он с большим удовольствием придушил бы провидца. Будь проклята легенда. Будь проклята скудная жизнь, на которую обречен его клан.
Лахлан повернулся и оказался лицом к лицу с Коннахом. Старик улыбался, насколько можно было судить по шевелению его бороды. Лахлан давно решил, что старик носит бороду для того, чтобы больше походить на мага. Единственное, чего ему не хватало, так это остроконечной шапки. Да еще настоящего умения видеть будущее.
– Все это не имеет значения – и ты, и твоя дурацкая легенда. Мы и без нее найдем, как выжить.
Старик продолжал улыбаться.
– Ты никогда не верил в нее. Но твои люди верили. – Было ли в глазах Коннаха осуждение? Лахлан отвернулся и нагнулся, чтобы укрепить на место очередной кусок трубки.
– Насчет этого я с ними договорюсь. Они никогда не почувствуют, что им чего-то не хватает.
– Ага, но ты-то почувствуешь.
– Не загадывай мне загадок, старик.
– Почему ты здесь, а твоя жена в Англии? Спроси себя об этом, Лахлан. Ты несчастен из-за собственной глупости и будешь и дальше несчастным. Мои слова здесь ни при чем.
Лахлан прищурился и задался вопросом, сколько же в точности лет Коннаху. Конечно, он слишком стар, чтобы драться с ним. Слишком стар, чтобы заточить его в подвал замка.
Но старик был прав. Он, Лахлан, смотрел, как Дженет уходит, и ничего не сделал. Он просто прирос к месту, погрузившись в ад собственного изготовления. Внезапно Лахлан странно рассердился – на нее за то, что она оказалась не той, за кого он ее принимал; на себя за то, что подверг опасности свой клан. Или ему просто не хватает Дженет? Эта мысль не давала Лахлану уснуть все долгое утро; из-за этой мысли он подверг свой дом доскональному и ужасающе беспристрастному осмотру.
Восточную стену нужно починить. Там, где осыпалась известка, темнела кирпичная кладка. Лучшая мебель Гленлиона давно была принесена в жертву более важным целям – это было в 1745 году – или просто борьбе за выживание, которая началась с тех пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21