Я спросил, почему она с ним не спала, хотя делать этого не следовало. Она ничего не ответила, только отстранилась от меня и, повернувшись спиной, всматривалась в дождь за окном.
К утру дождь прекратился. Она спала, повернувшись ко мне спиной. А может, ни на минуту не смыкала глаз. Что, впрочем, сути для меня не меняло. Как и год назад, тишина полностью поглотила ее существо. Какое-то время я смотрел на ее обнаженные плечи, затем отчаялся и встал с постели.
На полу валялся оброненный вечером конверт пластинки. На столе оставалась потерявшая форму половинка торта. Все выглядело так, будто время внезапно остановилось и обездвижело. На столе лежали словарь и таблица французских глаголов. К стене перед столом был приклеен календарь. Просто цифры – никаких картинок или фотографий. Белоснежный календарь, без надписей и пометок.
Я подобрал с пола одежду. Спереди рубашка оставалась леденяще влажной. Я приблизил лицо и почувствовал запах ее волос.
В лежавшем на столе блокноте написал: «Позвони мне на днях». Вышел из квартиры и осторожно закрыл за собою дверь.
Прошла неделя, но телефон молчал. В ее доме телефонов не было вообще, и тогда я написал длинное письмо. Я откровенно описал все, что чувствовал.
Мне многое до сих пор непонятно, я пытаюсь изо всех сил все это осознать, но потребуется время. Где я буду спустя это время – даже представить себе не могу. Но при этом я стараюсь не думать об окружающем слишком серьезно. Уж больно беспорядочен этот мир для серьезных раздумий. Пожалуй, тем самым я в результате обижаю людей вокруг, хотя навязывать им себя мне ни в коем случае не хотелось бы. Очень хочу тебя увидеть. Но, как я и говорил прежде, сам не знаю, правильно это или нет.
В начале июля пришел короткий ответ.
Я взяла академический отпуск на год. Временно, хотя, мне кажется, обратно я уже не вернусь. И академ – не более чем формальность. Завтра съезжаю с квартиры. Для тебя такой поворот событий может показаться внезапным, но я давно об этом думала. Несколько раз хотела поделиться с тобой, но все никак не решалась. Мне было страшно это произносить.
Но ты не принимай все это близко к сердцу. Так или иначе, все к тому шло. Не хотелось, чтобы мои слова тебя обидели. Если все-таки обидели – прости. Я просто хочу тебя попросить: не вини себя за то, что со мной произошло. Расплачиваться за все должна только я сама. Весь этот год я лишь пыталась до последнего оттянуть неминуемое. И тем самым причинила тебе немало беспокойств. Но всему есть предел.
В горах Киото есть один хороший санаторий, где я решила провести некоторое время. Это не больница в прямом смысле слова, а такое заведение, которое можно посещать свободно, для адаптации. Подробно я расскажу тебе о нем как-нибудь потом. Пока я еще пишу с трудом и переписываю это письмо уже в десятый раз. Спасибо тебе за тот год, что ты провел со мной рядом. Я даже не могу выразить на словах, как я тебе за это благодарна. Верь только этому. Больше я сказать тебе ничего не могу. Бережно храню пластинку – твой подарок.
Если мы сможем еще хотя бы раз встретиться где-нибудь в этом беспорядочном мире, думаю, я смогу как следует рассказать о многом.
До свидания.
Я раз сто перечитал письмо, и с каждым разом мне становилось невыносимо грустно. Примерно то же я испытывал, когда она заглядывала мне в глаза. Я не мог ни выплеснуть эти чувства, ни хранить их в себе. Они были невесомы и бесформенны, как проносящийся мимо ветер. Я не мог примерить их на себя. Мимо медленно проплывал пейзаж. До меня не доносилось ни звука.
По субботам я, как и прежде, много времени сидел на стуле в коридоре. Звонка я ни от кого не ждал, но делать было совершенно нечего. Я включал прямую трансляцию бейсбольного матча и делал вид, будто смотрю телевизор. Постепенно чувства эти, словно пеленой разделили пространство между мной и телевизором, потом отсекли от него еще одну часть, за ней – еще одну. Снова и снова – в конце концов они стиснули меня, едва не касаясь моих рук.
В десять часов я выключал телевизор и шел спать.
В конце того месяца сосед по комнате подарил мне светлячка.
Светлячок сидел в кофейной банке. Сосед налил в нее немного воды и насыпал листьев. В крышке проделал мелкие прорези для воздуха. На улице было светло, и существо походило на обычного черного водяного жучка. Хотя, если присмотреться внимательно, это, бесспорно, был светлячок.
При каждой попытке выбраться наружу насекомое скользило по стенке и съезжало на дно банки. Давно я не видел светлячка так близко.
– Во дворе нашел. Их выпускают в соседней гостинице для привлечения постояльцев. Вот один и добрался сюда, – сказал он, укладывая в сумку-банан одежду и тетради.
С начала лета прошло несколько недель, и в общежитии оставались, пожалуй, только мы вдвоем. Я не хотел возвращаться домой, а он проходил практику. Но теперь практика закончилась, и он собирался на родину.
– Можно подарить его какой-нибудь девчонке. Наверняка будет рада.
– Спасибо, – поблагодарил я.
С заходом солнца общежитие погрузилось в тишину. Казалось, оно вообще превратилось в руины. С флагштока спустили флаг, из окон столовой струился слабый свет. Студенты разъехались по домам, поэтому освещалась лишь половина зала – левая, а в правой было темно. Но едой все же пахло. На ужин приготовили рагу под белым соусом.
Я взял банку со светлячком и поднялся на крышу. Там никого не было, и только сушилась на веревке забытая кем-то белая рубашка, которую вечерний ветерок раскачивал, словно сброшенный кокон. Я взобрался по приставной лестнице еще выше, на водонапорную башню. Круглый бак хранил тепло солнечного дня. Я присел на тесной площадке, облокотился на перила и на миг заметил прятавшуюся в облаках луну. По правую руку виднелись огни Синдзюку, по левую – Икэбукуро . Лучи автомобильных фар слились в яркую реку света, которая перетекала от одного квартала к другому. Различные звуки смешивались в мягкий рокот, тучей нависавший над городом.
На дне банки едва различимо мерцал светлячок. Но свет его был слабым, цвет – бледным. Давно я не видел светлячков, но на моей памяти они светились под покровом летней ночи куда более отчетливо и ярко. Иначе и быть не должно.
Может, этот светлячок ослаб и умирает? Я взял банку за горлышко и слегка потряс. Светлячок ударился о стеклянную стенку и слегка подлетел. Но лучше светить не стал.
Видимо, память мне изменяет. И свет у светлячков на самом деле не такой яркий. Просто мне так казалось.
А может, меня тогда окружала более густая темнота? Этого я припомнить не мог. Как и то, когда видел их в последний раз.
Я помнил лишь всплеск воды в ночной темноте. Еще там был старый кирпичный шлюз. В действие его приводил ворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
К утру дождь прекратился. Она спала, повернувшись ко мне спиной. А может, ни на минуту не смыкала глаз. Что, впрочем, сути для меня не меняло. Как и год назад, тишина полностью поглотила ее существо. Какое-то время я смотрел на ее обнаженные плечи, затем отчаялся и встал с постели.
На полу валялся оброненный вечером конверт пластинки. На столе оставалась потерявшая форму половинка торта. Все выглядело так, будто время внезапно остановилось и обездвижело. На столе лежали словарь и таблица французских глаголов. К стене перед столом был приклеен календарь. Просто цифры – никаких картинок или фотографий. Белоснежный календарь, без надписей и пометок.
Я подобрал с пола одежду. Спереди рубашка оставалась леденяще влажной. Я приблизил лицо и почувствовал запах ее волос.
В лежавшем на столе блокноте написал: «Позвони мне на днях». Вышел из квартиры и осторожно закрыл за собою дверь.
Прошла неделя, но телефон молчал. В ее доме телефонов не было вообще, и тогда я написал длинное письмо. Я откровенно описал все, что чувствовал.
Мне многое до сих пор непонятно, я пытаюсь изо всех сил все это осознать, но потребуется время. Где я буду спустя это время – даже представить себе не могу. Но при этом я стараюсь не думать об окружающем слишком серьезно. Уж больно беспорядочен этот мир для серьезных раздумий. Пожалуй, тем самым я в результате обижаю людей вокруг, хотя навязывать им себя мне ни в коем случае не хотелось бы. Очень хочу тебя увидеть. Но, как я и говорил прежде, сам не знаю, правильно это или нет.
В начале июля пришел короткий ответ.
Я взяла академический отпуск на год. Временно, хотя, мне кажется, обратно я уже не вернусь. И академ – не более чем формальность. Завтра съезжаю с квартиры. Для тебя такой поворот событий может показаться внезапным, но я давно об этом думала. Несколько раз хотела поделиться с тобой, но все никак не решалась. Мне было страшно это произносить.
Но ты не принимай все это близко к сердцу. Так или иначе, все к тому шло. Не хотелось, чтобы мои слова тебя обидели. Если все-таки обидели – прости. Я просто хочу тебя попросить: не вини себя за то, что со мной произошло. Расплачиваться за все должна только я сама. Весь этот год я лишь пыталась до последнего оттянуть неминуемое. И тем самым причинила тебе немало беспокойств. Но всему есть предел.
В горах Киото есть один хороший санаторий, где я решила провести некоторое время. Это не больница в прямом смысле слова, а такое заведение, которое можно посещать свободно, для адаптации. Подробно я расскажу тебе о нем как-нибудь потом. Пока я еще пишу с трудом и переписываю это письмо уже в десятый раз. Спасибо тебе за тот год, что ты провел со мной рядом. Я даже не могу выразить на словах, как я тебе за это благодарна. Верь только этому. Больше я сказать тебе ничего не могу. Бережно храню пластинку – твой подарок.
Если мы сможем еще хотя бы раз встретиться где-нибудь в этом беспорядочном мире, думаю, я смогу как следует рассказать о многом.
До свидания.
Я раз сто перечитал письмо, и с каждым разом мне становилось невыносимо грустно. Примерно то же я испытывал, когда она заглядывала мне в глаза. Я не мог ни выплеснуть эти чувства, ни хранить их в себе. Они были невесомы и бесформенны, как проносящийся мимо ветер. Я не мог примерить их на себя. Мимо медленно проплывал пейзаж. До меня не доносилось ни звука.
По субботам я, как и прежде, много времени сидел на стуле в коридоре. Звонка я ни от кого не ждал, но делать было совершенно нечего. Я включал прямую трансляцию бейсбольного матча и делал вид, будто смотрю телевизор. Постепенно чувства эти, словно пеленой разделили пространство между мной и телевизором, потом отсекли от него еще одну часть, за ней – еще одну. Снова и снова – в конце концов они стиснули меня, едва не касаясь моих рук.
В десять часов я выключал телевизор и шел спать.
В конце того месяца сосед по комнате подарил мне светлячка.
Светлячок сидел в кофейной банке. Сосед налил в нее немного воды и насыпал листьев. В крышке проделал мелкие прорези для воздуха. На улице было светло, и существо походило на обычного черного водяного жучка. Хотя, если присмотреться внимательно, это, бесспорно, был светлячок.
При каждой попытке выбраться наружу насекомое скользило по стенке и съезжало на дно банки. Давно я не видел светлячка так близко.
– Во дворе нашел. Их выпускают в соседней гостинице для привлечения постояльцев. Вот один и добрался сюда, – сказал он, укладывая в сумку-банан одежду и тетради.
С начала лета прошло несколько недель, и в общежитии оставались, пожалуй, только мы вдвоем. Я не хотел возвращаться домой, а он проходил практику. Но теперь практика закончилась, и он собирался на родину.
– Можно подарить его какой-нибудь девчонке. Наверняка будет рада.
– Спасибо, – поблагодарил я.
С заходом солнца общежитие погрузилось в тишину. Казалось, оно вообще превратилось в руины. С флагштока спустили флаг, из окон столовой струился слабый свет. Студенты разъехались по домам, поэтому освещалась лишь половина зала – левая, а в правой было темно. Но едой все же пахло. На ужин приготовили рагу под белым соусом.
Я взял банку со светлячком и поднялся на крышу. Там никого не было, и только сушилась на веревке забытая кем-то белая рубашка, которую вечерний ветерок раскачивал, словно сброшенный кокон. Я взобрался по приставной лестнице еще выше, на водонапорную башню. Круглый бак хранил тепло солнечного дня. Я присел на тесной площадке, облокотился на перила и на миг заметил прятавшуюся в облаках луну. По правую руку виднелись огни Синдзюку, по левую – Икэбукуро . Лучи автомобильных фар слились в яркую реку света, которая перетекала от одного квартала к другому. Различные звуки смешивались в мягкий рокот, тучей нависавший над городом.
На дне банки едва различимо мерцал светлячок. Но свет его был слабым, цвет – бледным. Давно я не видел светлячков, но на моей памяти они светились под покровом летней ночи куда более отчетливо и ярко. Иначе и быть не должно.
Может, этот светлячок ослаб и умирает? Я взял банку за горлышко и слегка потряс. Светлячок ударился о стеклянную стенку и слегка подлетел. Но лучше светить не стал.
Видимо, память мне изменяет. И свет у светлячков на самом деле не такой яркий. Просто мне так казалось.
А может, меня тогда окружала более густая темнота? Этого я припомнить не мог. Как и то, когда видел их в последний раз.
Я помнил лишь всплеск воды в ночной темноте. Еще там был старый кирпичный шлюз. В действие его приводил ворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26