Отец слушал ее рассказы и только поддакивал.
— Ты правда ничего есть не хочешь, папа?
— Не хочу, — ответил отец.
— Ватанабэ, грейпфрут будешь?
— Не-а, — ответил я.
Немного погодя Мидори отвела меня в комнату отдыха, села на диван и закурила. В комнате отдыха курили еще трое пациентов, смотрящих какую-то политическую дискуссию по телевизору.
— Вон тот мужик с костылем так мои ноги разглядывает! Вон тот, в очках, в голубой пижаме, — довольно сказала она.
— А что еще делать? Когда в такой юбке, каждый глядеть будет.
— Ну и ладно. Все равно тут всем скучно, полезно иногда и ноги у молодой девушки поразглядывать. Может они поправляться быстрее будут от возбуждения?
— Да хорошо если наоборот не получится, — сказал я.
Она какое-то время смотрела на поднимающийся прямо вверх дым сигареты.
— Папа мой, — сказала Мидори, — он человек неплохой. Иногда загибает что-то такое, что аж злость берет, но в основе он, по крайней мере, человек честный, и маму любил искренне. И жил он по-своему правильно. Пусть и характер у него где-то слабый, и торговать он толком не умеет и сильно подняться не смог, но он был в сто раз лучше тех типов, что вокруг шныряют, всех обманывают и только под себя гребут. У меня тоже характер такой, что я уступать не люблю, так что мы с папой вечно ругались, но человек он неплохой.
Мидори взяла мою руку так, точно подобрала что-то с земли, и положила себе на колени. Половина моей ладони легла на ее юбку, остальная половина на ее бедро. Она какое-то время смотрела мне в лицо.
— Ватанабэ, неудобно, конечно, больница все-таки, но ты бы не мог еще со мной побыть?
— До пяти побуду без проблем, — сказал я. — Мне с тобой хорошо, да и заняться больше нечем.
— А ты по воскресеньям что в основном делаешь?
— Стираю. Глажу.
— Ватанабэ, ты мне про ту девушку не хочешь, наверное, рассказывать? Про твоя девушку?
— Ну да. Не хочу. Сложно очень, да и не получится, наверное, объяснить нормально.
— Ладно, можешь не объяснять, — сказала она. — А можно я тебе расскажу, как я ее себе представляю?
— Давай. Интересно, как же это ты ее преставляешь. Я весь внимание.
— Я думаю, что женщина, с которой ты встречаешься, замужем.
— Во как?
— Красивая женщина лет тридцати двух или трех из богатого дома. Меховые шубы, туфли от Чарльза Джордана (Charles Jourdan), шелковое нижнее белье и сексуально озабоченная. И делает страшные мерзости. В будни среди дня отдается безудержному сексу вдвоем с тобой. Но по воскресеньям муж дома, поэтому она с тобой видеться не может. Ну как, ошиблась я?
— Здорово ты нафантазировала! — сказал я.
— Она тебя, разумеется, заставляет связывать ей руки и завязывать глаза, а потом целовать все ее тело, каждый уголок. Потом заставляет тебя совать ей туда разные предметы или делать какие-нибудь акробатические штуки и все это снимает на «Полароид».
— А это мысль!
— Она ужасно озабоченная в сексе, поэтому пробует все, что только можно. Каждый день она только и делает, что изобретает что-то еще. Свободного времени у нее полно. Ага, думает она, а вот это мы попробуем в этот раз, когда придет Ватанабэ! А когда вы оказываетесь в постели, то занимаетесь этим до изнеможения раза три, меняя позы. И она тебе говорит: «Ну как, правда, у меня восхитительное тело? Тебя уже никогда не удовлетворят молоденькие девчонки. Разве могут молодые девчонки делать это как следует? Ну как? Ты чувствуешь экстаз? Но пока не кончай!»
— Да ты никак порнухи смотришь слишком много, — сказал я, смеясь.
— Наверное, — сказала она. — Но я порнуху обожаю! Пошли вместе в следующий раз?
— Пошли, как у тебя время будет, так и пойдем.
— Правда? Вот увидишь, такой класс! Давай что-нибудь садомазохистское посмотрим. Когда плетью бьют или женщин мочиться при людях заставляют. Я такие вещи обожаю!
— Давай.
— Знаешь, Ватанабэ, что мне в порно-кинотеатре больше всего нравится?
— Не знаю.
— Когда секс показывают, люди вокруг, знаешь, слюну сглатывают вот так, да? — сказала она. — Вот мне этот звук, как они слюнки глотают, нравится до безумия. Так прикольно!
Когда мы вернулись в палату, Мидори опять стала рассказывать отцу обо всем подряд, а отец или поддакивал ей, или просто молчал, закрыв рот.
Около одиннадцати часов пришла жена мужчины, лежавшего у окна, переодела на муже пижаму и почистила ему фрукты. Это была своенравного вида женщина с вытянутым лицом, и они вдвоем с Мидори стали болтать о жизни.
Пришла медсестра, поменяла емкость с раствором Рингера на новую и, поболтав немного с Мидори и женщиной, вскоре ушла. Я в это время от нечего делать то рассматривал палату, то глазел на электропровода за окном. Воробьи иногда прилетали и садились на провода. Мидори то вытирала отцу пот или помогала сплюнуть мокроту, о чем-то ему рассказывая, то болтала женщиной или медсестрой, то говорила о чем-то со мной, проверяя раствор Рингера.
В пол-двенадцатого был врачебный обход, и мы с Мидори вышли и подождали в коридоре. Когда врач вышел, Мидори спросила :
— Доктор, как он?
— После операции времени прошло немного, обезболивание мы сделали, — сказал врач, — так что результат операции можно будет узнать только дня через два или три. Если результаты будут нормальные, то хорошо, если нет, будем думать.
— Больше операций ведь не надо делать?
— Поживем — увидим, — сказал врач. — Что это ты в такой короткой юбке сегодня?
— Вам нравится?
— А по лестнице как подниматься? — спросил врач.
— Ну так и подниматься. Пусть все всё видят, — сказала Мидори, и медсестра за ее спиной улыбнулась.
— Тебя бы в больницу не мешало положить ненадолго да голову вскрыть и проверить хорошенько, — неодобрительно сказал врач. — А в нашей больнице пользуйся лифтом, пожалуйста. Нам тут лишние пациенты не нужны. И так последнее время работы хватает.
Когда закончился обход, как раз начался обед. Медсестра привезла на тележке еду и разнесла ее по палатам.
Отцу Мидори на обед принесли картофельный бульон, фрукты, нежную тушеную рыбу без костей, овощную икру. Мидори уложила отца на спину, покрутив ручку внизу, приподняла кровать и напоила отца с ложки бульоном. Отец съел пять или шесть ложек и, отворачиваясь, сказал:
— Хватит.
— Надо еще поесть, папа, — сказала Мидори.
— Потом, — сказал отец.
— Если не будешь есть как следует, сил не прибавится, — сказала Мидори. — В туалет еще не хочешь?
— Нет, — ответил отец.
— Ватанабэ, пошли есть? — сказала она.
— Ладно, — сказал я, хотя откровенно говоря, есть мне не хотелось.
Столовая была наполнена врачами, медсестрами и посетителями. Посреди просторного подземного помещения без единого окна рядами стояли стулья и столы, и все за ними ели, и каждый говорил о чем-то своем — должно быть, о болезнях — и звуки разговоров раздавались точно как в подземном переходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Ты правда ничего есть не хочешь, папа?
— Не хочу, — ответил отец.
— Ватанабэ, грейпфрут будешь?
— Не-а, — ответил я.
Немного погодя Мидори отвела меня в комнату отдыха, села на диван и закурила. В комнате отдыха курили еще трое пациентов, смотрящих какую-то политическую дискуссию по телевизору.
— Вон тот мужик с костылем так мои ноги разглядывает! Вон тот, в очках, в голубой пижаме, — довольно сказала она.
— А что еще делать? Когда в такой юбке, каждый глядеть будет.
— Ну и ладно. Все равно тут всем скучно, полезно иногда и ноги у молодой девушки поразглядывать. Может они поправляться быстрее будут от возбуждения?
— Да хорошо если наоборот не получится, — сказал я.
Она какое-то время смотрела на поднимающийся прямо вверх дым сигареты.
— Папа мой, — сказала Мидори, — он человек неплохой. Иногда загибает что-то такое, что аж злость берет, но в основе он, по крайней мере, человек честный, и маму любил искренне. И жил он по-своему правильно. Пусть и характер у него где-то слабый, и торговать он толком не умеет и сильно подняться не смог, но он был в сто раз лучше тех типов, что вокруг шныряют, всех обманывают и только под себя гребут. У меня тоже характер такой, что я уступать не люблю, так что мы с папой вечно ругались, но человек он неплохой.
Мидори взяла мою руку так, точно подобрала что-то с земли, и положила себе на колени. Половина моей ладони легла на ее юбку, остальная половина на ее бедро. Она какое-то время смотрела мне в лицо.
— Ватанабэ, неудобно, конечно, больница все-таки, но ты бы не мог еще со мной побыть?
— До пяти побуду без проблем, — сказал я. — Мне с тобой хорошо, да и заняться больше нечем.
— А ты по воскресеньям что в основном делаешь?
— Стираю. Глажу.
— Ватанабэ, ты мне про ту девушку не хочешь, наверное, рассказывать? Про твоя девушку?
— Ну да. Не хочу. Сложно очень, да и не получится, наверное, объяснить нормально.
— Ладно, можешь не объяснять, — сказала она. — А можно я тебе расскажу, как я ее себе представляю?
— Давай. Интересно, как же это ты ее преставляешь. Я весь внимание.
— Я думаю, что женщина, с которой ты встречаешься, замужем.
— Во как?
— Красивая женщина лет тридцати двух или трех из богатого дома. Меховые шубы, туфли от Чарльза Джордана (Charles Jourdan), шелковое нижнее белье и сексуально озабоченная. И делает страшные мерзости. В будни среди дня отдается безудержному сексу вдвоем с тобой. Но по воскресеньям муж дома, поэтому она с тобой видеться не может. Ну как, ошиблась я?
— Здорово ты нафантазировала! — сказал я.
— Она тебя, разумеется, заставляет связывать ей руки и завязывать глаза, а потом целовать все ее тело, каждый уголок. Потом заставляет тебя совать ей туда разные предметы или делать какие-нибудь акробатические штуки и все это снимает на «Полароид».
— А это мысль!
— Она ужасно озабоченная в сексе, поэтому пробует все, что только можно. Каждый день она только и делает, что изобретает что-то еще. Свободного времени у нее полно. Ага, думает она, а вот это мы попробуем в этот раз, когда придет Ватанабэ! А когда вы оказываетесь в постели, то занимаетесь этим до изнеможения раза три, меняя позы. И она тебе говорит: «Ну как, правда, у меня восхитительное тело? Тебя уже никогда не удовлетворят молоденькие девчонки. Разве могут молодые девчонки делать это как следует? Ну как? Ты чувствуешь экстаз? Но пока не кончай!»
— Да ты никак порнухи смотришь слишком много, — сказал я, смеясь.
— Наверное, — сказала она. — Но я порнуху обожаю! Пошли вместе в следующий раз?
— Пошли, как у тебя время будет, так и пойдем.
— Правда? Вот увидишь, такой класс! Давай что-нибудь садомазохистское посмотрим. Когда плетью бьют или женщин мочиться при людях заставляют. Я такие вещи обожаю!
— Давай.
— Знаешь, Ватанабэ, что мне в порно-кинотеатре больше всего нравится?
— Не знаю.
— Когда секс показывают, люди вокруг, знаешь, слюну сглатывают вот так, да? — сказала она. — Вот мне этот звук, как они слюнки глотают, нравится до безумия. Так прикольно!
Когда мы вернулись в палату, Мидори опять стала рассказывать отцу обо всем подряд, а отец или поддакивал ей, или просто молчал, закрыв рот.
Около одиннадцати часов пришла жена мужчины, лежавшего у окна, переодела на муже пижаму и почистила ему фрукты. Это была своенравного вида женщина с вытянутым лицом, и они вдвоем с Мидори стали болтать о жизни.
Пришла медсестра, поменяла емкость с раствором Рингера на новую и, поболтав немного с Мидори и женщиной, вскоре ушла. Я в это время от нечего делать то рассматривал палату, то глазел на электропровода за окном. Воробьи иногда прилетали и садились на провода. Мидори то вытирала отцу пот или помогала сплюнуть мокроту, о чем-то ему рассказывая, то болтала женщиной или медсестрой, то говорила о чем-то со мной, проверяя раствор Рингера.
В пол-двенадцатого был врачебный обход, и мы с Мидори вышли и подождали в коридоре. Когда врач вышел, Мидори спросила :
— Доктор, как он?
— После операции времени прошло немного, обезболивание мы сделали, — сказал врач, — так что результат операции можно будет узнать только дня через два или три. Если результаты будут нормальные, то хорошо, если нет, будем думать.
— Больше операций ведь не надо делать?
— Поживем — увидим, — сказал врач. — Что это ты в такой короткой юбке сегодня?
— Вам нравится?
— А по лестнице как подниматься? — спросил врач.
— Ну так и подниматься. Пусть все всё видят, — сказала Мидори, и медсестра за ее спиной улыбнулась.
— Тебя бы в больницу не мешало положить ненадолго да голову вскрыть и проверить хорошенько, — неодобрительно сказал врач. — А в нашей больнице пользуйся лифтом, пожалуйста. Нам тут лишние пациенты не нужны. И так последнее время работы хватает.
Когда закончился обход, как раз начался обед. Медсестра привезла на тележке еду и разнесла ее по палатам.
Отцу Мидори на обед принесли картофельный бульон, фрукты, нежную тушеную рыбу без костей, овощную икру. Мидори уложила отца на спину, покрутив ручку внизу, приподняла кровать и напоила отца с ложки бульоном. Отец съел пять или шесть ложек и, отворачиваясь, сказал:
— Хватит.
— Надо еще поесть, папа, — сказала Мидори.
— Потом, — сказал отец.
— Если не будешь есть как следует, сил не прибавится, — сказала Мидори. — В туалет еще не хочешь?
— Нет, — ответил отец.
— Ватанабэ, пошли есть? — сказала она.
— Ладно, — сказал я, хотя откровенно говоря, есть мне не хотелось.
Столовая была наполнена врачами, медсестрами и посетителями. Посреди просторного подземного помещения без единого окна рядами стояли стулья и столы, и все за ними ели, и каждый говорил о чем-то своем — должно быть, о болезнях — и звуки разговоров раздавались точно как в подземном переходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95