«И нет различья».
«Конечно, между ними есть просвет».
«Но лишь как средство избежать двуличья».
«Он кем (ему) приходится ему?»
"И в неживой возможны ли природе
сношенья неподсудные уму?"
«Пусть не родня обычная, но вроде?»
"Чего не разберет судебный зал!
Сидит судья; очки его без стекол".
«Он кто ему?» «Да он ему — сказал».
«И это грандиознее, чем свекор».
"Огромный дом. Слепые этажи.
Два лика, побледневшие от вони".
«Они не здесь». «А где они, скажи?»
«Где? В он-ему-сказале или в оне».
"Огромный дом. Фигуры у окна.
И гомон, как под сводами вокзала.
Когда здесь наступает тишина?"
«Лишь в промежутках он-ему-сказала».
«Сказала, знаешь, требует она».
«Но это же сказал во время она».
«А все-таки приятна тишина».
«Страшнее, чем анафема с амвона».
«Так, значит, тут страшатся тишины?»
"Да нет; как обстоятельствами места
и времени, все объединены
сказалом наподобие инцеста".
«И это образ действия?» "О да.
Они полны сношеньями своими".
«Когда они умолкнут?» «Никогда».
«Наверное, как собственное имя».
"Да, собственное имя — концентрат.
Оно не допускает переносов,
замен, преображений и утрат".
«И это, в общем, двигатель вопросов».
"Вот именно! И косвенная речь
в действительности — самая прямая".
"И этим невозможно пренебречь
без личного ущерба". "И, внимая,
тому, что Он Сказал произнесет,
как дети у церковного притвора,
мы как бы приобщаемся высот,
достигнутых еще до разговора".
«Что вам приснилось, Он Ему Сказал?»
«Кругом — врачи». «Рассказывать подробно».
"Мне ночью снился океанский вал.
Мне снилось море". «Неправдоподобно!»
"Должно быть, он забыл уже своих
лисичек". «Невозможно!» «Вероятно».
«Да нет, он отвечает за двоих».
«И это уж, конечно, необъятно».
"Я видел сонмы сумеречных вод.
Отчетливо и ясно. Но при этом,
я видел столь же ясно небосвод..."
«И это вроде выстрела дуплетом».
"И гребни, словно гривы жеребцов,
расставшихся с утопленной повозкой".
"А не было там, знаете, гребцов,
утопленников?" "Я не Айвазовский.
Я видел гребни пенившихся круч.
И берег — как огромная подкова...
И Он Сказал носился между туч
с улыбкой Горбунова, Горчакова".
VI Горбунов и Горчаков
«Ну, что тебе приснилось? Говори».
"Да я ж тебе сказал о разговоре
с комиссией". "Да брось ты, не хитри.
Я сам его подслушал в коридоре".
«Ну вот, я говорю...» "Держу пари,
ты станешь утверждать, что снится море".
«Да, море, разумеется». "Не ври,
не верю". "Не настаиваю. Горе
невелико". "Ты только посмотри,
как залупился! Истинно на воре
и шапка загорается". «Ну, брось».
«Чего ж это я брошу, интересно?»
«Да я же, Горчаков, тебя насквозь...»
«Нашелся рентгенолог!» "Неуместно
подшучиваешь. Как бы не пришлось
раскаиваться". «Выдумаешь!» "Честно.
Как только мы оказывались врозь,
комиссии вдруг делалось известно,
о чем мы тут... Сексотничал, небось?
Чего же ты зарделся, как невеста?"
«Ты сердишься?» «Да нет, я не сержусь».
«Не мучь меня!» «Что, я — тебя? Занятно!»
«Ты сердишься». «Ну хочешь, побожусь?»
«Тебе же это будет неприятно».
«Да нет, я не особенно стыжусь».
«Вот это уже искренне». "Обратно
за старое? Неужто я кажусь
тебе достойным слежки? Непонятно".
«А что ж не побожился?» "Я боюсь,
что ты мне не поверишь". «Вероятно».
«Я что-то в этом смысла не пойму».
«Я смешиваю зерна и полову».
"Вот видишь, ты не веришь ничему:
ни Знамению Крестному, ни слову".
"Война в Крыму. Все, видимо, в дыму.
Цитирую по дедушке Крылову...
Отсюда ты направишься в тюрьму".
«Ты шел бы, подобру да поздорову...»
«Чего ты там таращишься во тьму?»
«Уланову я вижу и Орлову».
«Я, знаешь ли, смотаюсь в коридор».
«Зачем?» «Да так, покалывает темя».
«Зачем ты вечно спрашиваешь?» «Вздор!»
«Что, истины выискиваешь семя?»
«Ты тоже ведь таращишься во двор».
«Сексотишь, вероятно, сучье племя».
«Я просто расширяю кругозор».
«Не веря?» "Недоверчивость не бремя.
Ты знаешь, и донос, и разговор -
все это как-то скрашивает время".
«А время как-то скрашивает дни».
"Вот, кажется, и темя отпустило...
Ну, что тебе приснилось, не темни!"
"А, все это тоскливо и постыло...
Ты лучше посмотрел бы на огни".
«Ну, тени от дощатого настила...»
«Орлова! и Уланова в тени...»
«Ты знаешь, как бы кофе не остыло».
"Война была, ты знаешь, и они
являлись как бы символами тыла".
"Вторая половина февраля.
Смотри-ка, что показывают стрелки".
«Я думаю, лишь радиус нуля».
«А цифры?» "Как бордюрчик на тарелке...
Сервиз я видел, сделанный а ля
мейсенские..." «Мне нравятся подделки».
"Там надпись: «мастерская короля»
и солнце — вроде газовой горелки".
«Сейчас я взял бы вермуту». "А я
сейчас не отказался бы от грелки...
Смотри, какие тени от куста!"
"Прости, но я материю все ту же...
те часики..." «Обратно неспроста?»
"Ты судишь обо мне гораздо хуже,
чем я того..." «Виной твои уста».
«Неужто ж ноль?» «Ага». «Но почему же?»
«Да просто так; снаружи — пустота».
«Зато внутри теплее, чем снаружи».
"Ну, эти утепленные места
являются лишь следствиями стужи".
«А как же быть со штабелями дров?»
"Наверное, связующие звенья...
О, Господи, как дует из углов!
И холодно, и голоден как зверь я".
«Болезни — это больше докторов».
«Подворье грандиознее преддверья».
«Но все-таки, ты знаешь, это кров».
"Давай-ка, Горчаков, без лицемерья;
и знай — реальность высказанных слов
огромней, чем реальность недоверья".
«Да, стужа грандиознее тепла».
«А время грандиознее, чем стрелка».
«А древо грандиознее дупла».
«Дупло же грандиознее, чем белка».
«А белка грациознее орла».
«А рыбка... это самое... где мелко».
«Мне хочется раздеться догола!»
«Где радиус, там вилка и тарелка!»
«А дерево, сгоревшее дотла...»
«Едва ли грандиознее, чем грелка».
VII Горбунов и Горчаков
«Ты ужинал?» "Да, прежняя трава.
Все овощи..." "Не стоит огорчаться.
Нам птичьи тут отпущены права".
«Но мясо не должно бы запрещаться».
«Взгляни-ка лучше: новые дрова...»
«Имею же я право возмущаться!»
"Ну нет, администрация права,
права в пределах радиуса". "Вжаться
в сей радиус не жаждет голова,
а брюхо..." "Не желаю возвращаться
к изложенному выше; и к тому ж,
мне кажется, пошаливает почка".
«Но сам-то я — вне радиуса». "Чушь!
А кто же предо мной?" «Лишь оболочка».
"Ну, о неограниченности душ
слыхал я что-то в молодости. Точка".
"Да нет, помимо этого, я — муж.
Снаружи и жена моя, и дочка".
"Тебе необходим холодный душ!
Где именно?" «На станции Опочка».
«Наверное, приснилось». "Ни фига.
Скорее, это я тебе приснился".
«Опочка где-то в области». «Ага».
«Далеко ты того... распространился».
«Мне следует удариться в бега».
«Не стоит. Ты весьма укоренился».
"Ты прав. Но, говорят, одна нога...
другая там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
«Конечно, между ними есть просвет».
«Но лишь как средство избежать двуличья».
«Он кем (ему) приходится ему?»
"И в неживой возможны ли природе
сношенья неподсудные уму?"
«Пусть не родня обычная, но вроде?»
"Чего не разберет судебный зал!
Сидит судья; очки его без стекол".
«Он кто ему?» «Да он ему — сказал».
«И это грандиознее, чем свекор».
"Огромный дом. Слепые этажи.
Два лика, побледневшие от вони".
«Они не здесь». «А где они, скажи?»
«Где? В он-ему-сказале или в оне».
"Огромный дом. Фигуры у окна.
И гомон, как под сводами вокзала.
Когда здесь наступает тишина?"
«Лишь в промежутках он-ему-сказала».
«Сказала, знаешь, требует она».
«Но это же сказал во время она».
«А все-таки приятна тишина».
«Страшнее, чем анафема с амвона».
«Так, значит, тут страшатся тишины?»
"Да нет; как обстоятельствами места
и времени, все объединены
сказалом наподобие инцеста".
«И это образ действия?» "О да.
Они полны сношеньями своими".
«Когда они умолкнут?» «Никогда».
«Наверное, как собственное имя».
"Да, собственное имя — концентрат.
Оно не допускает переносов,
замен, преображений и утрат".
«И это, в общем, двигатель вопросов».
"Вот именно! И косвенная речь
в действительности — самая прямая".
"И этим невозможно пренебречь
без личного ущерба". "И, внимая,
тому, что Он Сказал произнесет,
как дети у церковного притвора,
мы как бы приобщаемся высот,
достигнутых еще до разговора".
«Что вам приснилось, Он Ему Сказал?»
«Кругом — врачи». «Рассказывать подробно».
"Мне ночью снился океанский вал.
Мне снилось море". «Неправдоподобно!»
"Должно быть, он забыл уже своих
лисичек". «Невозможно!» «Вероятно».
«Да нет, он отвечает за двоих».
«И это уж, конечно, необъятно».
"Я видел сонмы сумеречных вод.
Отчетливо и ясно. Но при этом,
я видел столь же ясно небосвод..."
«И это вроде выстрела дуплетом».
"И гребни, словно гривы жеребцов,
расставшихся с утопленной повозкой".
"А не было там, знаете, гребцов,
утопленников?" "Я не Айвазовский.
Я видел гребни пенившихся круч.
И берег — как огромная подкова...
И Он Сказал носился между туч
с улыбкой Горбунова, Горчакова".
VI Горбунов и Горчаков
«Ну, что тебе приснилось? Говори».
"Да я ж тебе сказал о разговоре
с комиссией". "Да брось ты, не хитри.
Я сам его подслушал в коридоре".
«Ну вот, я говорю...» "Держу пари,
ты станешь утверждать, что снится море".
«Да, море, разумеется». "Не ври,
не верю". "Не настаиваю. Горе
невелико". "Ты только посмотри,
как залупился! Истинно на воре
и шапка загорается". «Ну, брось».
«Чего ж это я брошу, интересно?»
«Да я же, Горчаков, тебя насквозь...»
«Нашелся рентгенолог!» "Неуместно
подшучиваешь. Как бы не пришлось
раскаиваться". «Выдумаешь!» "Честно.
Как только мы оказывались врозь,
комиссии вдруг делалось известно,
о чем мы тут... Сексотничал, небось?
Чего же ты зарделся, как невеста?"
«Ты сердишься?» «Да нет, я не сержусь».
«Не мучь меня!» «Что, я — тебя? Занятно!»
«Ты сердишься». «Ну хочешь, побожусь?»
«Тебе же это будет неприятно».
«Да нет, я не особенно стыжусь».
«Вот это уже искренне». "Обратно
за старое? Неужто я кажусь
тебе достойным слежки? Непонятно".
«А что ж не побожился?» "Я боюсь,
что ты мне не поверишь". «Вероятно».
«Я что-то в этом смысла не пойму».
«Я смешиваю зерна и полову».
"Вот видишь, ты не веришь ничему:
ни Знамению Крестному, ни слову".
"Война в Крыму. Все, видимо, в дыму.
Цитирую по дедушке Крылову...
Отсюда ты направишься в тюрьму".
«Ты шел бы, подобру да поздорову...»
«Чего ты там таращишься во тьму?»
«Уланову я вижу и Орлову».
«Я, знаешь ли, смотаюсь в коридор».
«Зачем?» «Да так, покалывает темя».
«Зачем ты вечно спрашиваешь?» «Вздор!»
«Что, истины выискиваешь семя?»
«Ты тоже ведь таращишься во двор».
«Сексотишь, вероятно, сучье племя».
«Я просто расширяю кругозор».
«Не веря?» "Недоверчивость не бремя.
Ты знаешь, и донос, и разговор -
все это как-то скрашивает время".
«А время как-то скрашивает дни».
"Вот, кажется, и темя отпустило...
Ну, что тебе приснилось, не темни!"
"А, все это тоскливо и постыло...
Ты лучше посмотрел бы на огни".
«Ну, тени от дощатого настила...»
«Орлова! и Уланова в тени...»
«Ты знаешь, как бы кофе не остыло».
"Война была, ты знаешь, и они
являлись как бы символами тыла".
"Вторая половина февраля.
Смотри-ка, что показывают стрелки".
«Я думаю, лишь радиус нуля».
«А цифры?» "Как бордюрчик на тарелке...
Сервиз я видел, сделанный а ля
мейсенские..." «Мне нравятся подделки».
"Там надпись: «мастерская короля»
и солнце — вроде газовой горелки".
«Сейчас я взял бы вермуту». "А я
сейчас не отказался бы от грелки...
Смотри, какие тени от куста!"
"Прости, но я материю все ту же...
те часики..." «Обратно неспроста?»
"Ты судишь обо мне гораздо хуже,
чем я того..." «Виной твои уста».
«Неужто ж ноль?» «Ага». «Но почему же?»
«Да просто так; снаружи — пустота».
«Зато внутри теплее, чем снаружи».
"Ну, эти утепленные места
являются лишь следствиями стужи".
«А как же быть со штабелями дров?»
"Наверное, связующие звенья...
О, Господи, как дует из углов!
И холодно, и голоден как зверь я".
«Болезни — это больше докторов».
«Подворье грандиознее преддверья».
«Но все-таки, ты знаешь, это кров».
"Давай-ка, Горчаков, без лицемерья;
и знай — реальность высказанных слов
огромней, чем реальность недоверья".
«Да, стужа грандиознее тепла».
«А время грандиознее, чем стрелка».
«А древо грандиознее дупла».
«Дупло же грандиознее, чем белка».
«А белка грациознее орла».
«А рыбка... это самое... где мелко».
«Мне хочется раздеться догола!»
«Где радиус, там вилка и тарелка!»
«А дерево, сгоревшее дотла...»
«Едва ли грандиознее, чем грелка».
VII Горбунов и Горчаков
«Ты ужинал?» "Да, прежняя трава.
Все овощи..." "Не стоит огорчаться.
Нам птичьи тут отпущены права".
«Но мясо не должно бы запрещаться».
«Взгляни-ка лучше: новые дрова...»
«Имею же я право возмущаться!»
"Ну нет, администрация права,
права в пределах радиуса". "Вжаться
в сей радиус не жаждет голова,
а брюхо..." "Не желаю возвращаться
к изложенному выше; и к тому ж,
мне кажется, пошаливает почка".
«Но сам-то я — вне радиуса». "Чушь!
А кто же предо мной?" «Лишь оболочка».
"Ну, о неограниченности душ
слыхал я что-то в молодости. Точка".
"Да нет, помимо этого, я — муж.
Снаружи и жена моя, и дочка".
"Тебе необходим холодный душ!
Где именно?" «На станции Опочка».
«Наверное, приснилось». "Ни фига.
Скорее, это я тебе приснился".
«Опочка где-то в области». «Ага».
«Далеко ты того... распространился».
«Мне следует удариться в бега».
«Не стоит. Ты весьма укоренился».
"Ты прав. Но, говорят, одна нога...
другая там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160