Так что я не придираюсь к моей ответной на ласку питомице. Но то, о чем на всю спальню трещит она, требует глубоких раздумий.
Современная наука в изучении животных использует подход, который сформировался еще в XVIII веке; в сущности это очень механистическая концепция, в рамках которой животные рассматривались как некие автоматы или машины. Напомню, в свое время как сложный механизм рассматривался даже и сам человек; один из выдающихся мыслителей того времени (Ламетри) прямо так и назвал свое программное сочинение, появившееся в 1747 году: «Человек машина». Правда, когда дело доходило до человека, то в нем признавалось и наличие какой-то второй природы – души, то есть того, что в принципе не может быть объяснено действием никаких механических (физических, химических и так далее) законов; но вот во всем том, что не касалось ее, неким механизмом представал и он сам. Таково, например, было воззрение Рене Декарта, французского философа, математика, физика, физиолога, словом, человека всесторонне образованного, известного, наверное, каждому уже хотя бы своим афоризмом: «Я мыслю, следовательно, существую». Что же касается животного, то существование бессмертной души у него не признавалось никем, кстати, усомниться в этом означало вступить в конфликт с церковью, а конфликт с нею иногда разрешался и костром.
На стыке XIX – XX столетий старый механистический подход был заменен учением о высшей нервной деятельности, центральное место в котором заняло понятие (условного и безусловного) рефлекса. Но и теория рефлекса не оставляла животному никакого места для эмоционального развития, и уж тем более места для общения с человеком при помощи каких бы то ни было знаков. Считалось, что только человеку свойственна так называемая «вторая сигнальная система», проще говоря – обычная для нас речь, животное же обязано было довольствоваться только «первой». Другими словами, в этой теории животному разрешалось реагировать лишь на непосредственное воздействие каких-то физических факторов, скажем, на запах дыма и гари; человек же способен действовать соответствующим обстоятельствам образом уже по одному только слову: «Пожар!»
Если освободить это учение от какой-то малопонятной научной зауми и обнажить теорию до ее голой логической схемы, то любое общение животного с человеком оказывалось возможным лишь при помощи известных всем с давних пор стимулов – колбасы или палки.
Но время течет, меняется все, в том числе и научные представления, и в частности благодаря им я явственно вижу, что моя питомица ничуть не довольствуется ролью простого бездушного автомата, которому разрешено отвечать лишь на то, что замыкается на физическое наказание или физиологическое поощрение. Напротив, часто она сама – первой – пытается вступать в контакт со мной (уже хотя бы для того, чтобы высказать мне какие-то свои пожелания), и мы, в общем-то, прекрасно понимаем друг друга без всякого посредничества острых, как бритва, когтей, щедро отмеренной густой сметаны или снятого с ноги тапка.
Кстати, сегодня, оперируя богатой доказательственной базой, уже говорят о том, что словарь жестов гориллы может достигать нескольких сотен и даже тысяч слов. Попугай способен усвоить названия более ста различных предметов, различать семь цветов радуги и пять разновидностей формы, вдобавок к этому он умеет считать до шести и даже говорить осмысленные фразы. Обычная горилла любит послушать Лучано Паваротти и отказывается идти гулять, когда по телевизору передают его концерт. Простой дельфин горюет после смерти своего товарища. Шимпанзе умирает от разрыва сердца, когда хоронят его мать. В 1983 году ученые обнаруживают, что слоны могут передавать информацию при помощи ультразвука. Научные исследования позволяют предположить, что крысы видят сны и что у шимпанзе, орангутангов, горилл имеются нейроны, отвечающие за самосознание.
Словом, обнаруживается, что психика животных вовсе не столь примитивна и механистична, как это представлялось когда-то.
Пристальному вниманию ученых зоопсихологов была подвергнута и способность животных к общению с использованием абстрактных символов, и открытия американских ученых в последней трети ХХ века заставили пересмотреть старое представление о том, что это доступно одному лишь человеку.
В нескольких лабораториях шимпанзе обучали искусственным языкам, то есть системе специально разработанных знаков, которые обозначали какие-то предметы обихода, элементарные действия с ними, некоторые определения вещей и даже отвлеченные понятия, подобные таким, как «больно» или «смешно». В качестве слов использовались жесты языка глухонемых, или же специальные значки, которыми были помечены клавиши.
Результаты этих экспериментов превзошли все ожидания. Оказалось, что обезьяны действительно усваивают «слова» этих искусственных упрощенных языков, причем их лексикон весьма обширен: у первых подопытных животных он содержал сотни «слов», а в более поздних опытах достигал 2–3 тысяч! С их помощью обезьяны называли предметы повседневного обихода, их свойства (цвета, размеры, вкус и т п.), а также действия, которые совершают они сами и окружающие их люди. Они правильно используют нужные «слова» в самых разных ситуациях, в том числе и совершенно новых. Например, когда однажды во время автомобильной прогулки за шимпанзе по кличке Уошо погналась собака, она не спряталась, а, высунувшись из окна машины, начала жестикулировать: «Собака, уходи».
Обнаружилось, что обезьяна способна и к некоторым обобщениям. Усвоив жест «собака» на примере жившей рядом с лабораторией дворняжки, Уошо со временем стала обозначать им всех собак вообще, от сенбернара до чихуахуа, как живых, так и на картинках; даже услышав где-то вдалеке собачий лай, она делала тот же жест. Сходным образом, усвоив знак «ребенок», она стала применять его и к щенкам, и к котятам, и к куклам, и к любым детенышам в жизни и на картинках.
Обезьяны, как правило, охотно включались в процесс обучения. Первые знаки они осваивали в ходе усиленной и направленной тренировки с пищевым подкреплением, но постепенно им становилось достаточно одного одобрения экспериментатора. Они нередко изобретали и свои собственные жесты для обозначения важных для них предметов. Так, горилла Коко, любившая молодые побеги банана, называла их комбинируя два жеста – «дерево» и «салат», а Уошо, приглашая к любимой игре в прятки, характерным движением несколько раз закрывала ладонями глаза и быстро их отнимала.
Гибкость владения усвоенным словарным составом проявлялась и в том, что для обозначения одного и того же предмета, название которого им не было известно, обезьяны использовали разные знаки, описывающие разные их свойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Современная наука в изучении животных использует подход, который сформировался еще в XVIII веке; в сущности это очень механистическая концепция, в рамках которой животные рассматривались как некие автоматы или машины. Напомню, в свое время как сложный механизм рассматривался даже и сам человек; один из выдающихся мыслителей того времени (Ламетри) прямо так и назвал свое программное сочинение, появившееся в 1747 году: «Человек машина». Правда, когда дело доходило до человека, то в нем признавалось и наличие какой-то второй природы – души, то есть того, что в принципе не может быть объяснено действием никаких механических (физических, химических и так далее) законов; но вот во всем том, что не касалось ее, неким механизмом представал и он сам. Таково, например, было воззрение Рене Декарта, французского философа, математика, физика, физиолога, словом, человека всесторонне образованного, известного, наверное, каждому уже хотя бы своим афоризмом: «Я мыслю, следовательно, существую». Что же касается животного, то существование бессмертной души у него не признавалось никем, кстати, усомниться в этом означало вступить в конфликт с церковью, а конфликт с нею иногда разрешался и костром.
На стыке XIX – XX столетий старый механистический подход был заменен учением о высшей нервной деятельности, центральное место в котором заняло понятие (условного и безусловного) рефлекса. Но и теория рефлекса не оставляла животному никакого места для эмоционального развития, и уж тем более места для общения с человеком при помощи каких бы то ни было знаков. Считалось, что только человеку свойственна так называемая «вторая сигнальная система», проще говоря – обычная для нас речь, животное же обязано было довольствоваться только «первой». Другими словами, в этой теории животному разрешалось реагировать лишь на непосредственное воздействие каких-то физических факторов, скажем, на запах дыма и гари; человек же способен действовать соответствующим обстоятельствам образом уже по одному только слову: «Пожар!»
Если освободить это учение от какой-то малопонятной научной зауми и обнажить теорию до ее голой логической схемы, то любое общение животного с человеком оказывалось возможным лишь при помощи известных всем с давних пор стимулов – колбасы или палки.
Но время течет, меняется все, в том числе и научные представления, и в частности благодаря им я явственно вижу, что моя питомица ничуть не довольствуется ролью простого бездушного автомата, которому разрешено отвечать лишь на то, что замыкается на физическое наказание или физиологическое поощрение. Напротив, часто она сама – первой – пытается вступать в контакт со мной (уже хотя бы для того, чтобы высказать мне какие-то свои пожелания), и мы, в общем-то, прекрасно понимаем друг друга без всякого посредничества острых, как бритва, когтей, щедро отмеренной густой сметаны или снятого с ноги тапка.
Кстати, сегодня, оперируя богатой доказательственной базой, уже говорят о том, что словарь жестов гориллы может достигать нескольких сотен и даже тысяч слов. Попугай способен усвоить названия более ста различных предметов, различать семь цветов радуги и пять разновидностей формы, вдобавок к этому он умеет считать до шести и даже говорить осмысленные фразы. Обычная горилла любит послушать Лучано Паваротти и отказывается идти гулять, когда по телевизору передают его концерт. Простой дельфин горюет после смерти своего товарища. Шимпанзе умирает от разрыва сердца, когда хоронят его мать. В 1983 году ученые обнаруживают, что слоны могут передавать информацию при помощи ультразвука. Научные исследования позволяют предположить, что крысы видят сны и что у шимпанзе, орангутангов, горилл имеются нейроны, отвечающие за самосознание.
Словом, обнаруживается, что психика животных вовсе не столь примитивна и механистична, как это представлялось когда-то.
Пристальному вниманию ученых зоопсихологов была подвергнута и способность животных к общению с использованием абстрактных символов, и открытия американских ученых в последней трети ХХ века заставили пересмотреть старое представление о том, что это доступно одному лишь человеку.
В нескольких лабораториях шимпанзе обучали искусственным языкам, то есть системе специально разработанных знаков, которые обозначали какие-то предметы обихода, элементарные действия с ними, некоторые определения вещей и даже отвлеченные понятия, подобные таким, как «больно» или «смешно». В качестве слов использовались жесты языка глухонемых, или же специальные значки, которыми были помечены клавиши.
Результаты этих экспериментов превзошли все ожидания. Оказалось, что обезьяны действительно усваивают «слова» этих искусственных упрощенных языков, причем их лексикон весьма обширен: у первых подопытных животных он содержал сотни «слов», а в более поздних опытах достигал 2–3 тысяч! С их помощью обезьяны называли предметы повседневного обихода, их свойства (цвета, размеры, вкус и т п.), а также действия, которые совершают они сами и окружающие их люди. Они правильно используют нужные «слова» в самых разных ситуациях, в том числе и совершенно новых. Например, когда однажды во время автомобильной прогулки за шимпанзе по кличке Уошо погналась собака, она не спряталась, а, высунувшись из окна машины, начала жестикулировать: «Собака, уходи».
Обнаружилось, что обезьяна способна и к некоторым обобщениям. Усвоив жест «собака» на примере жившей рядом с лабораторией дворняжки, Уошо со временем стала обозначать им всех собак вообще, от сенбернара до чихуахуа, как живых, так и на картинках; даже услышав где-то вдалеке собачий лай, она делала тот же жест. Сходным образом, усвоив знак «ребенок», она стала применять его и к щенкам, и к котятам, и к куклам, и к любым детенышам в жизни и на картинках.
Обезьяны, как правило, охотно включались в процесс обучения. Первые знаки они осваивали в ходе усиленной и направленной тренировки с пищевым подкреплением, но постепенно им становилось достаточно одного одобрения экспериментатора. Они нередко изобретали и свои собственные жесты для обозначения важных для них предметов. Так, горилла Коко, любившая молодые побеги банана, называла их комбинируя два жеста – «дерево» и «салат», а Уошо, приглашая к любимой игре в прятки, характерным движением несколько раз закрывала ладонями глаза и быстро их отнимала.
Гибкость владения усвоенным словарным составом проявлялась и в том, что для обозначения одного и того же предмета, название которого им не было известно, обезьяны использовали разные знаки, описывающие разные их свойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75