Сколько вы с меня возьмете?
Он назвал мне сумму.
— Годится. Чек на сотню я вышлю вам немедленно. Вас это устроит?
— Конечно. Прощаюсь с вами до пяти часов.
Выйдя на улицу, залитую слепящим солнечным светом, я взглянул на часы. Было начало второго.
Я завернул за угол и в направлении Спрингер-стрит заметил аптеку. Это было здание старой постройки, не оснащенное кондиционером в отличие от большинства городских строений. За дверью, затянутой сеткой, под потолком работал вентилятор, вращающиеся лопасти которого придавали ему сходство с аэропланом. Его сонное кружение распугивало вьющихся вокруг него мух, но деваться им все равно было некуда. Там стояли столики с мраморными столешницами на металлических ножках и мраморный фонтанчик содовой, а в глубине я заметил еще один прилавок и распахнутую дверь, ведущую в рецептурный отдел. В аптеке не было ни души, казалось, что все выскочили на улицу узнать, нет ли каких новостей о «Титанике», да так и позабыли вернуться.
Справа у стены помещалась телефонная кабинка.
Я вошел в нее и позвонил в мотель. Джози сказала, что меня никто не спрашивал. «Странно, — подумал я, — не могла же она так легко отказаться от возможности сорвать сотню долларов. Видимо, она серьезно опасается кого-то». А как насчет того вентилятора, который я слышал? Я нетерпеливо отмахнулся от этой мысли — сейчас не было никакого смысла доискиваться до ответа на этот вопрос.
Я вышел из кабинки, и из рецептурного отдела ко мне устремился провизор, глядя на меня с вопросительным выражением на лице, — маленький хрупкий человечек лет шестидесяти, в белом халате. Почти совершенно седые волосы были разделены посередине тщательным пробором. Из-под очков без оправы на меня взглянули кроткие серые глаза. Он выдал мне пыльную стопку конвертов, а в ящике кассы откопал трехцентовую марку. Я сел у фонтана, выписал чек для Лейна и надписал на конверте адрес. Потом заказал кока-колы. Он взболтал ее и поставил на прилавок.
— Вы давно здесь работаете? — спросил я его.
Он вежливо улыбнулся:
— Я купил это заведение в двадцать седьмом году.
— Тогда скажите мне одну вещь. Почему в городе так много разговоров об этом деле Лэнгстона? Ведь это не единственное убийство на свете, которое так и осталось нераскрытым.
— По многим причинам, — ответил он. — Лэнгстона любили. Его убийцами были жестокие, хладнокровные негодяи, одному из которых удалось скрыться. Городок у нас маленький, и все, что в нем происходит, касается каждого из нас; говоря друг о Друге, люди даже не называют фамилии. К тому же жизнь Южной Флориды вызывает у многих недоверие и зависть — там большие деньги, роскошная жизнь и все такое, а этот человек приехал из Майами, то есть был одним из тамошних бездельников.
— Как давно Лэнгстоны живут здесь?
— Полгода как переехали, но он-то здесь родился.
— Понятно. Местный парень.
Он кивнул:
— Точно. Может даже, местный герой в каком-то смысле. Он был для нас парнем из нашего города, который сумел прославиться там, среди больших шишек и разных знаменитостей, наводняющих Южную Флориду, по крайней мере, показал им, что и мы чего-то стоим. Мы им даже слегка гордились. Он прилично играл в футбол в «Джорджия Текс». Потом служил офицером на подводной лодке, которая потопила уж и не помню сколько японцев во время Второй мировой. После войны он занялся строительным бизнесом в Майами — строил дома на побережье. Заработал приличные деньги. Одно время поговаривали, что его состояние приближается к миллиону. Но дело в том, что он всегда оставался доступным, а это редко бывает, когда человек уезжает из родных мест и добивается успеха. После смерти его отца — он был попечителем средней школы, — так вот, после того как он умер и в городе не осталось никого из Лэнгстонов, он стал приезжать сюда, чтобы порыбачить, поохотиться на уток и навестить кое-кого из знакомых.
— А что случилось потом? Почему он вернулся и купил этот мотель? Ему ведь было только сорок семь?
— Совершенно верно. На него сразу же свалилось несколько неприятностей. Он неудачно развелся и потерял большую часть своего состояния…
— Вот оно что… В таком случае сколько же он прожил со второй миссис Лэнгстон?
— Чуть меньше года, по-моему. Четыре или пять месяцев назад они переехали сюда и купили мотель.
— А что это за вторая неприятность?
— Нелады со здоровьем. К тому же и дела у него пошли неважно. Он взялся за освоение большого земельного участка, а потом ввязался в процесс по поводу права на собственность. Он проиграл его, и мало того, что потерял состояние из-за развода, но еще и оказался не у дел. Но в основном его беспокоило здоровье. Он уже перенес один инфаркт, когда ему было не то сорок четыре, не то сорок пять, а потом случился еще один, более серьезный, и доктора сказали ему, чтобы он притормозил, иначе ему не дожить до пятидесяти. Потому он и вернулся сюда и на те деньги, которые у него оставались, купил мотель. На эти доходы он жил, и к тому же у него оставалось время на его любимые занятия — он мог охотиться на перепелок, ловить окуней, а осенью болеть за школьную футбольную команду. А через шесть месяцев его хладнокровно прирезали, как скотину, которую привели на убой.
Конечно, это всех возмутило, как же иначе? Представить только, что его затащили на берег, размозжили голову и бросили там, сделав вид, как будто это был несчастный случай. При мысли об этом всех охватывает ужас. Что за женщина могла это сделать, скажите на милость?
— Не что за женщина, — поправил я, — а какая именно женщина оказалась в этом замешана.
Беззащитное приветливое лицо стало непроницаемым, как будто он опустил над ним занавес. Такая реакция меня уже не удивляла.
— Может быть, этого никогда не узнают, — ответил он, сохраняя установившуюся между нами дистанцию.
— А что было со страховкой? — поинтересовался я. Миссис Лэнгстон сказала мне, что у нее нет ни цента. — В чью пользу был заключен договор? И получил ли бенефициант деньги?
Он кивнул:
— Пятьдесят тысяч или что-то около того. Их получила его дочь. Деньги ей выплатил или выплачивает до сих пор какой-то страховой фонд. Ей всего тринадцать.
— Других-договоров страхования он не подписывал?
— Когда он заключил второй брак, то уже не мог этого сделать. После двух инфарктов он на это не отважился.
— Тогда какими мотивами могла руководствоваться та женщина? Выходит, это были не деньги.
— Никто не знает, кто это был, — тщательно подбирая слова, заметил он, так и не поднимая занавеса. — Поэтому, естественно, никто не знает, какие мотивы были у нее. О ней неизвестно ничего, кроме того, что она была вместе со Стрейдером.
«Теперь все понятно», — подумал я. Круг вновь замкнулся. Я представлял себе его в виде двух змей, которые пожирают хвосты друг друга:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Он назвал мне сумму.
— Годится. Чек на сотню я вышлю вам немедленно. Вас это устроит?
— Конечно. Прощаюсь с вами до пяти часов.
Выйдя на улицу, залитую слепящим солнечным светом, я взглянул на часы. Было начало второго.
Я завернул за угол и в направлении Спрингер-стрит заметил аптеку. Это было здание старой постройки, не оснащенное кондиционером в отличие от большинства городских строений. За дверью, затянутой сеткой, под потолком работал вентилятор, вращающиеся лопасти которого придавали ему сходство с аэропланом. Его сонное кружение распугивало вьющихся вокруг него мух, но деваться им все равно было некуда. Там стояли столики с мраморными столешницами на металлических ножках и мраморный фонтанчик содовой, а в глубине я заметил еще один прилавок и распахнутую дверь, ведущую в рецептурный отдел. В аптеке не было ни души, казалось, что все выскочили на улицу узнать, нет ли каких новостей о «Титанике», да так и позабыли вернуться.
Справа у стены помещалась телефонная кабинка.
Я вошел в нее и позвонил в мотель. Джози сказала, что меня никто не спрашивал. «Странно, — подумал я, — не могла же она так легко отказаться от возможности сорвать сотню долларов. Видимо, она серьезно опасается кого-то». А как насчет того вентилятора, который я слышал? Я нетерпеливо отмахнулся от этой мысли — сейчас не было никакого смысла доискиваться до ответа на этот вопрос.
Я вышел из кабинки, и из рецептурного отдела ко мне устремился провизор, глядя на меня с вопросительным выражением на лице, — маленький хрупкий человечек лет шестидесяти, в белом халате. Почти совершенно седые волосы были разделены посередине тщательным пробором. Из-под очков без оправы на меня взглянули кроткие серые глаза. Он выдал мне пыльную стопку конвертов, а в ящике кассы откопал трехцентовую марку. Я сел у фонтана, выписал чек для Лейна и надписал на конверте адрес. Потом заказал кока-колы. Он взболтал ее и поставил на прилавок.
— Вы давно здесь работаете? — спросил я его.
Он вежливо улыбнулся:
— Я купил это заведение в двадцать седьмом году.
— Тогда скажите мне одну вещь. Почему в городе так много разговоров об этом деле Лэнгстона? Ведь это не единственное убийство на свете, которое так и осталось нераскрытым.
— По многим причинам, — ответил он. — Лэнгстона любили. Его убийцами были жестокие, хладнокровные негодяи, одному из которых удалось скрыться. Городок у нас маленький, и все, что в нем происходит, касается каждого из нас; говоря друг о Друге, люди даже не называют фамилии. К тому же жизнь Южной Флориды вызывает у многих недоверие и зависть — там большие деньги, роскошная жизнь и все такое, а этот человек приехал из Майами, то есть был одним из тамошних бездельников.
— Как давно Лэнгстоны живут здесь?
— Полгода как переехали, но он-то здесь родился.
— Понятно. Местный парень.
Он кивнул:
— Точно. Может даже, местный герой в каком-то смысле. Он был для нас парнем из нашего города, который сумел прославиться там, среди больших шишек и разных знаменитостей, наводняющих Южную Флориду, по крайней мере, показал им, что и мы чего-то стоим. Мы им даже слегка гордились. Он прилично играл в футбол в «Джорджия Текс». Потом служил офицером на подводной лодке, которая потопила уж и не помню сколько японцев во время Второй мировой. После войны он занялся строительным бизнесом в Майами — строил дома на побережье. Заработал приличные деньги. Одно время поговаривали, что его состояние приближается к миллиону. Но дело в том, что он всегда оставался доступным, а это редко бывает, когда человек уезжает из родных мест и добивается успеха. После смерти его отца — он был попечителем средней школы, — так вот, после того как он умер и в городе не осталось никого из Лэнгстонов, он стал приезжать сюда, чтобы порыбачить, поохотиться на уток и навестить кое-кого из знакомых.
— А что случилось потом? Почему он вернулся и купил этот мотель? Ему ведь было только сорок семь?
— Совершенно верно. На него сразу же свалилось несколько неприятностей. Он неудачно развелся и потерял большую часть своего состояния…
— Вот оно что… В таком случае сколько же он прожил со второй миссис Лэнгстон?
— Чуть меньше года, по-моему. Четыре или пять месяцев назад они переехали сюда и купили мотель.
— А что это за вторая неприятность?
— Нелады со здоровьем. К тому же и дела у него пошли неважно. Он взялся за освоение большого земельного участка, а потом ввязался в процесс по поводу права на собственность. Он проиграл его, и мало того, что потерял состояние из-за развода, но еще и оказался не у дел. Но в основном его беспокоило здоровье. Он уже перенес один инфаркт, когда ему было не то сорок четыре, не то сорок пять, а потом случился еще один, более серьезный, и доктора сказали ему, чтобы он притормозил, иначе ему не дожить до пятидесяти. Потому он и вернулся сюда и на те деньги, которые у него оставались, купил мотель. На эти доходы он жил, и к тому же у него оставалось время на его любимые занятия — он мог охотиться на перепелок, ловить окуней, а осенью болеть за школьную футбольную команду. А через шесть месяцев его хладнокровно прирезали, как скотину, которую привели на убой.
Конечно, это всех возмутило, как же иначе? Представить только, что его затащили на берег, размозжили голову и бросили там, сделав вид, как будто это был несчастный случай. При мысли об этом всех охватывает ужас. Что за женщина могла это сделать, скажите на милость?
— Не что за женщина, — поправил я, — а какая именно женщина оказалась в этом замешана.
Беззащитное приветливое лицо стало непроницаемым, как будто он опустил над ним занавес. Такая реакция меня уже не удивляла.
— Может быть, этого никогда не узнают, — ответил он, сохраняя установившуюся между нами дистанцию.
— А что было со страховкой? — поинтересовался я. Миссис Лэнгстон сказала мне, что у нее нет ни цента. — В чью пользу был заключен договор? И получил ли бенефициант деньги?
Он кивнул:
— Пятьдесят тысяч или что-то около того. Их получила его дочь. Деньги ей выплатил или выплачивает до сих пор какой-то страховой фонд. Ей всего тринадцать.
— Других-договоров страхования он не подписывал?
— Когда он заключил второй брак, то уже не мог этого сделать. После двух инфарктов он на это не отважился.
— Тогда какими мотивами могла руководствоваться та женщина? Выходит, это были не деньги.
— Никто не знает, кто это был, — тщательно подбирая слова, заметил он, так и не поднимая занавеса. — Поэтому, естественно, никто не знает, какие мотивы были у нее. О ней неизвестно ничего, кроме того, что она была вместе со Стрейдером.
«Теперь все понятно», — подумал я. Круг вновь замкнулся. Я представлял себе его в виде двух змей, которые пожирают хвосты друг друга:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59