И оно того стоит.
Видите ли, вскоре после моего приезда сюда я оказался возле порта у мадам Ле Гурен во время одного из этих штормов. Я отправился туда узнать, нельзя ли будет купить хлеба, но еще не знал, ни с какой стремительностью погода может ухудшиться, ни как долго длятся бури. Вот я и подумал посидеть там часок со стаканчиком вина. И каким же дураком я себя в конце концов почувствовал — буря исчерпалась через три с половиной дня! Просидел я всего три часа, а затем скука выгнала меня под хлещущий дождь. Не знаю, как я добрался до дома, потому что мрак был непроницаемый, а ветер задул бы любой фонарь.
Я сбился с дороги и забрел слишком близко к обрыву. Не такой уж и страшный обрыв, как вы видите, почти пологий, нет, совсем не страшный. В хорошую погоду во время отлива там можно спуститься на пляж и даже не запыхаться. Ночью в бурю, когда прилив рушит волны на скалы, это совсем другое. Стоит поскользнуться, и вам конец. Я чуть не сорвался. Ужас меня парализовал, как никогда в жизни, а когда я добрался домой, огонь погас, а одно окно было выбито, мои бумаги промокли и были разбросаны по всей комнате. Несколько часов непогоды сокрушили мою жизнь, свели меня к дрожащей, хнычущей твари. Мне был отчаянно необходим огонь, и надо было чем-то закупорить окно. На первый пошли альбомы с набросками, для второго я использовал холст с мольберта. Мое искусство спасло меня. Впервые, говоря откровенно, оно вообще оказалось полезным. Кстати, могу порекомендовать оба способа: бумага в альбомах высшего качества и отлично горит, а холст, густо покрытый слоями масляной краски, не пропустит и капли дождя.
Но я отвлекся. Имел я в виду то, что, пока я сидел в таверне, причалила рыбачья лодка, и команда ввалилась в зал подкрепиться горячим коньяком. Они были измучены, неистово возбуждены. Буйство шторма заразило их. Глаза у них горели, их лица дождь исхлестал в воплощение красоты. Даже их движения обладали необыкновенной грацией; после многочасовой борьбы с морем пройти к столику, поднять стакан, говорить нормальным голосом было до нелепости легко. В них была жизнь, и она горела тем ярче из-за того, что могла вот-вот оборваться. И женщины их отозвались тем же: даже самые сварливые из них собрались вокруг с возрожденным интересом, прикасались к ним и бесчисленными еле заметными знаками показывали, что опасность возбуждает их. Бьюсь об заклад, пусть некоторые мужчины и устали настолько, что еле держались на ногах, но все равно в эту ночь было зачато много младенцев. Дети шторма называют их.
Хорошая жизнь, скверное искусство. Я внимательно изучал их, пока они сидели там, разговаривая негромко и с таким воодушевлением! Багровость их щек, одушевление в их глазах, движения, в которых быстрота перемежалась истомой — но истомой измученности, а не салонной скуки. Они бы воплотились в такие безобразные картины! Эти чрезмерные оттенки цвета, эти позы, которые стали бы такими нелепыми, едва из них было бы изъято движение. Можно было бы создать прекрасную картину, но она оказалась бы таким скудным отражением реальности, что едва ли стоило ее писать.
Как воплотить в красках пар, поднимающийся от их одежды, буквально ощутимую на ощупь смесь возбуждения и облегчения, страха и измученности? Не физической усталости, она была вполне очевидна, хотя все равно нелегко поддалась бы воплощению. Я говорю о душевной измученности кого-то, кто оказался лицом к лицу со смертью и был спасен. Кого-то, кто столкнулся с фактом, что быть живым — это бездумный подарок ничего не знающего, безразличного моря. Или Бога, если это вас больше устраивает, как, вероятно, и их. Воплотить в образы это невозможно, поскольку картины существуют только в сознании смотрящего, а мало найдется людей, понимающих такое неистовство. Подобная картина будет восприниматься лишь в ограниченном репертуаре посетителей галерей. Они увидят убогость таверны, грязную одежду, небритую усталость людей. И отнесут ее к традиции жанровых картин, восходящей к голландцам, или же уподобят ее сентиментальным поделкам викторианцев. «Отдых моряков» или что-то в таком же роде.
И да, я все-таки написал ее, так как мне было стыдно, что я все еще боюсь рисковать. Я работал над ней много недель и горжусь результатом. Лучшее, что я когда-либо создал, потому что в ту ночь я чуть было не сорвался с обрыва и ощутил, что такое настоящий ужас и настоящее облегчение. Я поймал это в моей картине.
Вот она под этой кучей старых холстов. Я не стану спрашивать ваше мнение, да мне и все равно. Да, я знаю, она маленькая, компактная. Полностью сфокусирована на двух мужчинах и одной женщине. Вы видите, как они скорчены, кривизну плеч, замыкающую их в себе? Но больше всего я горжусь колоритом, ярко-синие и зеленые тона и ни намека на темные коричневые интерьеры, которые я использовал бы в прошлом. Я написал героев, равных героям греческих мифов, людей, схватившихся с богами и оставшихся в живых. Не угнетенные, попираемые бедняки, не люди, которых вы должны пожалеть. Вы этого не видите, я уверен. Замечаю по вашим глазам. Но вы же никогда не испытывали страха, разве что отдаленное его подобие, когда несколько стеклянных осколков запрыгали к вам по столу из красного дерева. Вы упустили в своей жизни нечто важное, но, быть может, мы поправим это до вашего отъезда. Я уже сказал, что собираюсь показать вам бурю, а завтрашний день еще не кончится, как она разразится.
Вы должны признать, что я был прав в отношении погоды. Ясное голубое небо сегодня, а назавтра — вот это, и тем более впечатляющее из-за такой мгновенности. Сейчас, впрочем, здесь очень уютно, вам не придется дрожать, пока вы со мной. Мы будем сидеть здесь в полном тепле, будто снаружи ничего не происходит. Вы не находите звуки ветра завораживающими? Он ревет так, будто вот-вот сорвет дом с фундамента и швырнет в море. Вы ощущаете, как дрожат стены, а вой ветра снаружи заглушает все. Но погодите, до кульминации еще далеко.
Однако вы, конечно, озябли после такой прогулки, как ни кутались в пальто, свитера и шарфы. Вы когда-нибудь путешествовали, не предусмотрев предварительно любые капризы природы? Держу пари, у мадам Ле Гурен вы на всякий случай храните и фрак со всем к нему прилагающимся. Выпейте стаканчик вина, чтобы согреться. Я чуточку подогрел его над огнем, добавил кое-какие дополнительные ингредиенты, абсолютно необходимые в подобный день. Выпейте до дна! В запасе еще много, а вы скоро ощутите разницу.
Да, я наконец принял решение. Примерно через месяц я упакую свои вещи и вернусь в мир. Теперь пора, мои демоны изгнаны — во всяком случае, будут изгнаны по завершении нынешнего дня.
Почему нынешнего? Потому что нынче я кончу. Завершение с вами и возвращение в Лондон, в сущности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Видите ли, вскоре после моего приезда сюда я оказался возле порта у мадам Ле Гурен во время одного из этих штормов. Я отправился туда узнать, нельзя ли будет купить хлеба, но еще не знал, ни с какой стремительностью погода может ухудшиться, ни как долго длятся бури. Вот я и подумал посидеть там часок со стаканчиком вина. И каким же дураком я себя в конце концов почувствовал — буря исчерпалась через три с половиной дня! Просидел я всего три часа, а затем скука выгнала меня под хлещущий дождь. Не знаю, как я добрался до дома, потому что мрак был непроницаемый, а ветер задул бы любой фонарь.
Я сбился с дороги и забрел слишком близко к обрыву. Не такой уж и страшный обрыв, как вы видите, почти пологий, нет, совсем не страшный. В хорошую погоду во время отлива там можно спуститься на пляж и даже не запыхаться. Ночью в бурю, когда прилив рушит волны на скалы, это совсем другое. Стоит поскользнуться, и вам конец. Я чуть не сорвался. Ужас меня парализовал, как никогда в жизни, а когда я добрался домой, огонь погас, а одно окно было выбито, мои бумаги промокли и были разбросаны по всей комнате. Несколько часов непогоды сокрушили мою жизнь, свели меня к дрожащей, хнычущей твари. Мне был отчаянно необходим огонь, и надо было чем-то закупорить окно. На первый пошли альбомы с набросками, для второго я использовал холст с мольберта. Мое искусство спасло меня. Впервые, говоря откровенно, оно вообще оказалось полезным. Кстати, могу порекомендовать оба способа: бумага в альбомах высшего качества и отлично горит, а холст, густо покрытый слоями масляной краски, не пропустит и капли дождя.
Но я отвлекся. Имел я в виду то, что, пока я сидел в таверне, причалила рыбачья лодка, и команда ввалилась в зал подкрепиться горячим коньяком. Они были измучены, неистово возбуждены. Буйство шторма заразило их. Глаза у них горели, их лица дождь исхлестал в воплощение красоты. Даже их движения обладали необыкновенной грацией; после многочасовой борьбы с морем пройти к столику, поднять стакан, говорить нормальным голосом было до нелепости легко. В них была жизнь, и она горела тем ярче из-за того, что могла вот-вот оборваться. И женщины их отозвались тем же: даже самые сварливые из них собрались вокруг с возрожденным интересом, прикасались к ним и бесчисленными еле заметными знаками показывали, что опасность возбуждает их. Бьюсь об заклад, пусть некоторые мужчины и устали настолько, что еле держались на ногах, но все равно в эту ночь было зачато много младенцев. Дети шторма называют их.
Хорошая жизнь, скверное искусство. Я внимательно изучал их, пока они сидели там, разговаривая негромко и с таким воодушевлением! Багровость их щек, одушевление в их глазах, движения, в которых быстрота перемежалась истомой — но истомой измученности, а не салонной скуки. Они бы воплотились в такие безобразные картины! Эти чрезмерные оттенки цвета, эти позы, которые стали бы такими нелепыми, едва из них было бы изъято движение. Можно было бы создать прекрасную картину, но она оказалась бы таким скудным отражением реальности, что едва ли стоило ее писать.
Как воплотить в красках пар, поднимающийся от их одежды, буквально ощутимую на ощупь смесь возбуждения и облегчения, страха и измученности? Не физической усталости, она была вполне очевидна, хотя все равно нелегко поддалась бы воплощению. Я говорю о душевной измученности кого-то, кто оказался лицом к лицу со смертью и был спасен. Кого-то, кто столкнулся с фактом, что быть живым — это бездумный подарок ничего не знающего, безразличного моря. Или Бога, если это вас больше устраивает, как, вероятно, и их. Воплотить в образы это невозможно, поскольку картины существуют только в сознании смотрящего, а мало найдется людей, понимающих такое неистовство. Подобная картина будет восприниматься лишь в ограниченном репертуаре посетителей галерей. Они увидят убогость таверны, грязную одежду, небритую усталость людей. И отнесут ее к традиции жанровых картин, восходящей к голландцам, или же уподобят ее сентиментальным поделкам викторианцев. «Отдых моряков» или что-то в таком же роде.
И да, я все-таки написал ее, так как мне было стыдно, что я все еще боюсь рисковать. Я работал над ней много недель и горжусь результатом. Лучшее, что я когда-либо создал, потому что в ту ночь я чуть было не сорвался с обрыва и ощутил, что такое настоящий ужас и настоящее облегчение. Я поймал это в моей картине.
Вот она под этой кучей старых холстов. Я не стану спрашивать ваше мнение, да мне и все равно. Да, я знаю, она маленькая, компактная. Полностью сфокусирована на двух мужчинах и одной женщине. Вы видите, как они скорчены, кривизну плеч, замыкающую их в себе? Но больше всего я горжусь колоритом, ярко-синие и зеленые тона и ни намека на темные коричневые интерьеры, которые я использовал бы в прошлом. Я написал героев, равных героям греческих мифов, людей, схватившихся с богами и оставшихся в живых. Не угнетенные, попираемые бедняки, не люди, которых вы должны пожалеть. Вы этого не видите, я уверен. Замечаю по вашим глазам. Но вы же никогда не испытывали страха, разве что отдаленное его подобие, когда несколько стеклянных осколков запрыгали к вам по столу из красного дерева. Вы упустили в своей жизни нечто важное, но, быть может, мы поправим это до вашего отъезда. Я уже сказал, что собираюсь показать вам бурю, а завтрашний день еще не кончится, как она разразится.
Вы должны признать, что я был прав в отношении погоды. Ясное голубое небо сегодня, а назавтра — вот это, и тем более впечатляющее из-за такой мгновенности. Сейчас, впрочем, здесь очень уютно, вам не придется дрожать, пока вы со мной. Мы будем сидеть здесь в полном тепле, будто снаружи ничего не происходит. Вы не находите звуки ветра завораживающими? Он ревет так, будто вот-вот сорвет дом с фундамента и швырнет в море. Вы ощущаете, как дрожат стены, а вой ветра снаружи заглушает все. Но погодите, до кульминации еще далеко.
Однако вы, конечно, озябли после такой прогулки, как ни кутались в пальто, свитера и шарфы. Вы когда-нибудь путешествовали, не предусмотрев предварительно любые капризы природы? Держу пари, у мадам Ле Гурен вы на всякий случай храните и фрак со всем к нему прилагающимся. Выпейте стаканчик вина, чтобы согреться. Я чуточку подогрел его над огнем, добавил кое-какие дополнительные ингредиенты, абсолютно необходимые в подобный день. Выпейте до дна! В запасе еще много, а вы скоро ощутите разницу.
Да, я наконец принял решение. Примерно через месяц я упакую свои вещи и вернусь в мир. Теперь пора, мои демоны изгнаны — во всяком случае, будут изгнаны по завершении нынешнего дня.
Почему нынешнего? Потому что нынче я кончу. Завершение с вами и возвращение в Лондон, в сущности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44