Какое совпадение!
— Кто сообщил вам?
— Из Флориды позвонили два часа тому назад. Они убеждены, что Манси заплатил кучу денег, чтобы убрать и Тироуна, и его адвоката. Просто они не могут это доказать. У них есть неохотно работающий на них информатор без имени, который утверждает, что знает Манси, и сообщает им некоторые сведения. По его словам, Манси уже не первый год говорит об устранении Розенберга. Они считают, что он немного свихнулся после убийства племянницы.
— Сколько у него денег?
— Достаточно. Миллионы. Никто не знает точно. Он очень скрытен. Флорида убеждена, что он может пойти на такой шаг.
— Давайте проверим. Звучит интересно.
— Кое-какие результаты я получу уже сегодня ночью. Вы уверены, что хотите задействовать по данному делу три сотни агентов?
Войлс зажег сигарету и опустил стекло со своей стороны.
— Да, может быть, даже четыреста. Мы должны расколоть этот орешек, пока пресса не съела нас заживо.
— Это будет нелегко. За исключением пуль и веревки, эти парни ничего не оставили.
Войлс выпустил в окно струйку дыма.
— Я знаю. Слишком все чисто.
Глава 7
Шеф, сгорбившись, сидел за своим столом. Галстук развязан, взгляд измученного человека. Кроме него в комнате сидели и приглушенно разговаривали трое его коллег и полдюжины служащих. На лицах были потрясение и усталость. Джейсон Клайн, старший служащий Розенберга, выглядел особенно убитым. Он сидел на небольшом диванчике, уставившись в пол, тогда как судья Арчибальд Мэннинг, теперь старший судья, говорил о протоколе и похоронах. Мать Дженсена хотела небольшой частной епископской службы в пятницу в Провиденсе. Сын Розенберга, адвокат, передал Раньяну перечень распоряжений, подготовленный судьей после своего второго приступа. В нем он выражал пожелание быть кремированным после невоенной церемонии, а пепел должен быть рассыпан над сиуиндийской резервацией в Южной Дакоте. Хотя Розенберг был евреем, он отказался от веры и считал себя агностиком. Он хотел быть похороненным с индейцами. Это ему свойственно, подумал Раньян, но не сказал ничего. В наружном помещении шесть агентов ФБР медленно пили кофе и нервно перешептывались. За день прибавилось еще больше угроз, несколько поступило в часы утреннего обращения Президента. Уже стемнело, самое время сопровождать оставшихся судей домой. К каждому в качестве телохранителей было прикреплено по четыре агента.
Судья Эндрю Мак-Дауэлл, шестидесяти одного года, теперь самый младший член суда, стоял у окна, курил трубку и наблюдал за движением на улице. Если у Дженсена и был друг в суде, то именно Мак-Дауэлл. Флетчер Коул проинформировал Раньяна, что Президент не только будет присутствовать на отпевании Дженсена в церкви, но и хочет обратиться с надгробной речью. Никто из находящихся во внутреннем кабинете не хотел, чтобы Президент произносил хоть слово. Шеф попросил Мак-Дауэлла подготовить небольшую речь. Робкий человек, избегающий выступлений, Мак-Дауэлл крутил галстук-бабочку и пытался представить своего друга на балконе с веревкой вокруг шеи. Было даже жутко думать об этом. Судья Верховного суда, один из выдающейся судебной братии, один из девяти, скрывающийся в таком месте, созерцающий эти фильмы и выставленный в таком кошмарном виде. Какая трагическая ситуация! Он представлял себя стоящим перед толпой в церкви, глядящим на мать и семью Дженсена и хорошо сознающим при этом, что каждый думает в этот момент о кинотеатре Монроуза. Они будут шепотом спрашивать друг у друга: “Вы знали, что он был гомосексуалистом?” Что касается Мак-Дауэлла, то он не только не знал, но и не подозревал. И не хотел ничего говорить на похоронах.
Судья Бен Сьюроу, шестидесяти восьми лет, был озабочен не столько похоронами, как проблемой поимки убийц. Он был федеральным обвинителем в Миннесоте, и, согласно его теории, подозреваемые подразделялись на две группы: те, кто действовал из ненависти и мести, и те, кто пытался повлиять на будущие решения. Он проинструктировал своих сотрудников, как начать поиски. Сьюроу расхаживал взад-вперед по комнате.
— У нас двадцать семь служащих и семь судей, — сказал он, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. — Очевидно, что мы много не сделаем за следующие пару недель и все решения по ближайшим делам должны быть отложены до тех пор, пока у нас не будет полного состава суда. Это может занять несколько месяцев. Я предлагаю нашим сотрудникам заняться работой по выяснению всего, связанного с убийствами.
— Мы не полиция, — настойчиво произнес Мэннинг.
— Можем мы, по крайней мере, дождаться похорон, прежде чем начнем игру с Диком Трейси? — сказал Мак-Дауэлл, не поворачиваясь лицом к присутствующим.
Сьюроу, как обычно, не обращал на них внимания.
— Я возглавлю работу. Выделите мне двух сотрудников на пару недель, и, мне кажется, мы сможем составить небольшой список основных подозреваемых.
— В ФБР очень способные ребята, Бен, — сказал шеф. — И они не просили нашей помощи.
— Лучше я не буду обсуждать ФБР, — ответил Сьюроу. — Мы можем оставаться в глубоком трауре в течение двух недель, как того требует официальная процедура, либо можем приступить к работе и найти этих ублюдков.
— Почему вы так уверены, что мы можем решить эту проблему? — спросил Мэннинг.
— Я не уверен, что смогу, но, думаю, стоит попробовать. По какой-то причине убили наших собратьев, и эта причина напрямую связана со случаем или делом, уже разрешенным или находящимся сейчас на рассмотрении и готовящемся к передаче в суд. Если это возмездие, тогда наша задача почти невыполнима. Черт, каждый ненавидит нас по той или иной причине. Но если это не месть и не ненависть, тогда, возможно, кто-то хочет другого состава суда для принятия будущих решений. Вот что ставит в тупик. Кто мог убить Эйба и Гленна по той причине, как они проголосовали бы по определенному делу в этом году, в следующем или через пять лет? Я хотел бы, чтобы служащие перетрясли еще раз каждый ожидающий решения случай.
Судья Мак-Дауэлл покачал головой.
— Продолжайте, Бен. Это более пяти тысяч дел, небольшая часть которых, возможно, будет прекращена здесь. Это химера.
На Мэннинга и это не произвело никакого впечатления.
— Послушайте, парни. Я служил с Эйбом Розенбергом тридцать один год и часто думал о том, чтобы самому застрелить его. Но я любил его как брата. Его либеральные идеи нормально воспринимались в шестидесятые и семидесятые годы, в восьмидесятые они устарели, а сейчас, в девяностые, их просто не выносят. Он стал символом всего неправильного в этой стране. Он убит, я думаю, одним из членов этих радикально настроенных по отношению к правому крылу групп. Мы можем изучать случаи черт знает до какого момента и не найти ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Кто сообщил вам?
— Из Флориды позвонили два часа тому назад. Они убеждены, что Манси заплатил кучу денег, чтобы убрать и Тироуна, и его адвоката. Просто они не могут это доказать. У них есть неохотно работающий на них информатор без имени, который утверждает, что знает Манси, и сообщает им некоторые сведения. По его словам, Манси уже не первый год говорит об устранении Розенберга. Они считают, что он немного свихнулся после убийства племянницы.
— Сколько у него денег?
— Достаточно. Миллионы. Никто не знает точно. Он очень скрытен. Флорида убеждена, что он может пойти на такой шаг.
— Давайте проверим. Звучит интересно.
— Кое-какие результаты я получу уже сегодня ночью. Вы уверены, что хотите задействовать по данному делу три сотни агентов?
Войлс зажег сигарету и опустил стекло со своей стороны.
— Да, может быть, даже четыреста. Мы должны расколоть этот орешек, пока пресса не съела нас заживо.
— Это будет нелегко. За исключением пуль и веревки, эти парни ничего не оставили.
Войлс выпустил в окно струйку дыма.
— Я знаю. Слишком все чисто.
Глава 7
Шеф, сгорбившись, сидел за своим столом. Галстук развязан, взгляд измученного человека. Кроме него в комнате сидели и приглушенно разговаривали трое его коллег и полдюжины служащих. На лицах были потрясение и усталость. Джейсон Клайн, старший служащий Розенберга, выглядел особенно убитым. Он сидел на небольшом диванчике, уставившись в пол, тогда как судья Арчибальд Мэннинг, теперь старший судья, говорил о протоколе и похоронах. Мать Дженсена хотела небольшой частной епископской службы в пятницу в Провиденсе. Сын Розенберга, адвокат, передал Раньяну перечень распоряжений, подготовленный судьей после своего второго приступа. В нем он выражал пожелание быть кремированным после невоенной церемонии, а пепел должен быть рассыпан над сиуиндийской резервацией в Южной Дакоте. Хотя Розенберг был евреем, он отказался от веры и считал себя агностиком. Он хотел быть похороненным с индейцами. Это ему свойственно, подумал Раньян, но не сказал ничего. В наружном помещении шесть агентов ФБР медленно пили кофе и нервно перешептывались. За день прибавилось еще больше угроз, несколько поступило в часы утреннего обращения Президента. Уже стемнело, самое время сопровождать оставшихся судей домой. К каждому в качестве телохранителей было прикреплено по четыре агента.
Судья Эндрю Мак-Дауэлл, шестидесяти одного года, теперь самый младший член суда, стоял у окна, курил трубку и наблюдал за движением на улице. Если у Дженсена и был друг в суде, то именно Мак-Дауэлл. Флетчер Коул проинформировал Раньяна, что Президент не только будет присутствовать на отпевании Дженсена в церкви, но и хочет обратиться с надгробной речью. Никто из находящихся во внутреннем кабинете не хотел, чтобы Президент произносил хоть слово. Шеф попросил Мак-Дауэлла подготовить небольшую речь. Робкий человек, избегающий выступлений, Мак-Дауэлл крутил галстук-бабочку и пытался представить своего друга на балконе с веревкой вокруг шеи. Было даже жутко думать об этом. Судья Верховного суда, один из выдающейся судебной братии, один из девяти, скрывающийся в таком месте, созерцающий эти фильмы и выставленный в таком кошмарном виде. Какая трагическая ситуация! Он представлял себя стоящим перед толпой в церкви, глядящим на мать и семью Дженсена и хорошо сознающим при этом, что каждый думает в этот момент о кинотеатре Монроуза. Они будут шепотом спрашивать друг у друга: “Вы знали, что он был гомосексуалистом?” Что касается Мак-Дауэлла, то он не только не знал, но и не подозревал. И не хотел ничего говорить на похоронах.
Судья Бен Сьюроу, шестидесяти восьми лет, был озабочен не столько похоронами, как проблемой поимки убийц. Он был федеральным обвинителем в Миннесоте, и, согласно его теории, подозреваемые подразделялись на две группы: те, кто действовал из ненависти и мести, и те, кто пытался повлиять на будущие решения. Он проинструктировал своих сотрудников, как начать поиски. Сьюроу расхаживал взад-вперед по комнате.
— У нас двадцать семь служащих и семь судей, — сказал он, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. — Очевидно, что мы много не сделаем за следующие пару недель и все решения по ближайшим делам должны быть отложены до тех пор, пока у нас не будет полного состава суда. Это может занять несколько месяцев. Я предлагаю нашим сотрудникам заняться работой по выяснению всего, связанного с убийствами.
— Мы не полиция, — настойчиво произнес Мэннинг.
— Можем мы, по крайней мере, дождаться похорон, прежде чем начнем игру с Диком Трейси? — сказал Мак-Дауэлл, не поворачиваясь лицом к присутствующим.
Сьюроу, как обычно, не обращал на них внимания.
— Я возглавлю работу. Выделите мне двух сотрудников на пару недель, и, мне кажется, мы сможем составить небольшой список основных подозреваемых.
— В ФБР очень способные ребята, Бен, — сказал шеф. — И они не просили нашей помощи.
— Лучше я не буду обсуждать ФБР, — ответил Сьюроу. — Мы можем оставаться в глубоком трауре в течение двух недель, как того требует официальная процедура, либо можем приступить к работе и найти этих ублюдков.
— Почему вы так уверены, что мы можем решить эту проблему? — спросил Мэннинг.
— Я не уверен, что смогу, но, думаю, стоит попробовать. По какой-то причине убили наших собратьев, и эта причина напрямую связана со случаем или делом, уже разрешенным или находящимся сейчас на рассмотрении и готовящемся к передаче в суд. Если это возмездие, тогда наша задача почти невыполнима. Черт, каждый ненавидит нас по той или иной причине. Но если это не месть и не ненависть, тогда, возможно, кто-то хочет другого состава суда для принятия будущих решений. Вот что ставит в тупик. Кто мог убить Эйба и Гленна по той причине, как они проголосовали бы по определенному делу в этом году, в следующем или через пять лет? Я хотел бы, чтобы служащие перетрясли еще раз каждый ожидающий решения случай.
Судья Мак-Дауэлл покачал головой.
— Продолжайте, Бен. Это более пяти тысяч дел, небольшая часть которых, возможно, будет прекращена здесь. Это химера.
На Мэннинга и это не произвело никакого впечатления.
— Послушайте, парни. Я служил с Эйбом Розенбергом тридцать один год и часто думал о том, чтобы самому застрелить его. Но я любил его как брата. Его либеральные идеи нормально воспринимались в шестидесятые и семидесятые годы, в восьмидесятые они устарели, а сейчас, в девяностые, их просто не выносят. Он стал символом всего неправильного в этой стране. Он убит, я думаю, одним из членов этих радикально настроенных по отношению к правому крылу групп. Мы можем изучать случаи черт знает до какого момента и не найти ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103