– Вот проходимец! – проговорил я сквозь зубы. – Знал бы я, вышвырнул его из самолета.
– Не сердитесь на него. Он действовал точно в соответствии с моим приказом.
Вадос опустился в кресло и потянулся к звонку.
– Выпьете чего-нибудь, сеньор? – предложил он. – Я готов ответить на все ваши вопросы.
– Я не желаю никаких напитков, – сказал я. – Я требую объяснений.
– Вы думаете, я отравлю вас? – Он слегка улыбнулся. – Время для этого прошло. Но, впрочем, как пожелаете. Садитесь.
Я вытащил из сейфа еще полдюжины первых попавшихся папок и положил их на стол. Имена на папках ничего мне не говорили.
– Вы, возможно, не поймете многого из того, что я собираюсь вам рассказать, сеньор Хаклют, – со вздохом произнес Вадос. – Ведь в конце концов – простите меня за откровенность – вы человек без глубоких корней, фактически оторванный от родины. Вы оставили свой дом, работаете по договорам и колесите по всему миру. Мы недооценили, насколько глубокое действие это оказало на вас, освободило вас от всех влияний, которые сформировали ваш характер в юности. Но, возможно, к лучшему, что мы допустили такую ошибку.
– Послушайте, – прервал я, – я не хочу слышать банальности обо мне самом. Я хочу знать, что все это значит. – Я кивнул на папки на столе. – Если я правильно понял, вы играете в шахматы живыми людьми?
Должно быть, в моем голосе все еще слышалось недоверие.
Вадос наклонил голову.
– Верно, – пробормотал он.
– Вы сумасшедший?
– Может быть. Но не в том смысле, какой вы имеете в виду. Сеньор, я говорил вам уже не раз, что Сьюдад-де-Вадос для меня родное детище. Будь у вас ребенок, разве хотели бы вы видеть его в шрамах, израненным, больше того, искалеченным на всю жизнь? Я хочу, чтобы вы поняли: я люблю свою страну! Я управляю ею уже много лет и, хотя во многом я не преуспел, мне посчастливилось достичь успеха там, где кто-то другой стал бы латать и экономить и в результате задача не удалась бы… А еще эта приглушенная взаимная ненависть, порожденная крестьянами-переселенцами, которые как болезнетворные микробы отравляют организм города. Да, они тоже люди моей страны, но я вынужден вести с ними войну. Войну против отсталости, сеньор!
Он выпрямился и продолжил:
– Иногда они говорят мне: «Вы напрасно построили Сьюдад-де-Вадос, когда есть трущобы в Астория-Негре, логово преступников в Пуэрто-Хоакине». Неужели я неправ? Когда не было Сьюдад-де-Вадоса, что знал мир об Агуасуле? Это было просто пятно на карте, не больше. Не было торговли, о которой стоило бы говорить, не было иностранных капиталовложений, не было ничего, кроме крестьян и их скота, продиравшихся сквозь грязь и пыль. Да, была, конечно, нефть, но она была не нашей, – она была сдана в аренду за гроши тем, кто мог приобрести оборудование, чтобы разрабатывать ее. Возможно, вы не знаете этого, сеньор. Так было двадцать лет назад. Сегодня нам принадлежит четверть бурового оборудования в Агуасуле; завтра нам будет принадлежать все.
Он передохнул и продолжил:
– Я видел, что так будет! Я оттирал в сторону других, потому что верил, что моя мечта осуществится. Думаю, она могла бы осуществиться целиком. Но вот возникла проблема, которая может повлечь за собой катастрофу. Вам скажут, что гражданская война… Впрочем, я хочу сообщить вам лишь факты, чтобы вы могли судить сами, Диас – хороший человек. Он тоже любит свою страну – нашу страну. Но он слышит все эти маленькие крики маленьких людей, и ему хочется бежать к каждому из них и успокаивать его. Хорошо, хорошо! Я знаю, что кто-то должен страдать ради будущего счастья для всех. Допустим, я не выделил бы четыре миллиона доларо для той задачи, которой вы занимались. Что бы я сделал с ними? Скажем, я дал бы по десять доларо каждому из четырехсот тысяч голодных в Астория-Негре и Пуэрто-Хоакине. Они потратили бы эти деньги. И очень может быть, компания, которая предполагает устроить здесь свою латиноамериканскую штаб-квартиру, что всего за несколько лет принесло бы нам доход в четыре миллиона североамериканских долларов, решила бы в конце концов обосноваться в Бразилии, так как Сьюдад-де-Вадос допустил снижение своих стандартов. Я не мог этого допустить, сеньор! И что же, наконец, происходит? Диас говорит, что если я не сделаю так, как он просит, то он заставит меня. Или он свергнет меня и сам сделает это. Что же, мне суждено увидеть, как будут бомбить мой город? Увидеть мужчин и женщин, истекающих кровью в сточных канавах, на улицах? Мне знакомо это по Куатровьентосу еще до того, как я стал президентом. Я видел, как мужчин выбрасывают из окон, видел, как пристреливают плачущих детей. Должен я сделать так, как делают другие там, за границей, – убить Диаса, чтобы избавиться от оппозиции? Он хороший человек. Мы работали вместе долго и успешно и только теперь стали ненавидеть друг друга. На заседаниях кабинета мы набрасывались один на другого, пока однажды Алехо, Алехандро Майор, которого вы знали, – мир праху его – не пришел к нам с Эстебаном и не предложил…
Руки Вадоса, лежавшие на столе, напряглись так, что на них узлами вздулись вены. Он не смотрел на меня.
– Поскольку мы не можем решить наши разногласия без конфликта, то конфликт этот должен подчиняться правилам. Он сказал, что мы оба знаем правила, которые будут приемлемы для нас обоих. Он говорил, что не может – ведь он был крупнейшим ученым в области управления государством! – не может каждый день определять действия всего населения, но в состоянии контролировать поступки отдельных лиц, о которых собрано достаточно информации.
Я представил себе Майора во время этого разговора. Это было ставкой его жизни – провести на практике свой эксперимент с управлением государством.
– Наверное, это было своего рода сумасшествие, – произнес Вадос упавшим голосом. – Но мы сочли, что такая форма сумасшествия предпочтительнее всех остальных. Я не хотел видеть мой город разорванным на части гражданской войной. Диас не хотел видеть, как его люди умирают, обливаясь кровью. И мы согласились и поклялись в том, что будем вести наши битвы на площадях города, который станет нашей шахматной доской, и ни один человек не будет ничего знать о нашей игре.
Я выступил несколько наивно, все еще до конца не веря, что рассказ Вадоса – не мрачная шутка.
– Прошлым вечером на шахматном турнире я обратил внимание на то, что одну сторону зала заполнили смуглокожие, а другую – белые…
– Действительно, часть нашего населения имеет темную кожу, а часть – светлую. Как Алехандро объяснял нам, нельзя предвидеть, когда человек почувствует голод или жажду, если мы не знаем, когда он в последний раз ел или пил. Но можно с полной определенностью сказать, что если человек не умер, то рано или поздно он почувствует голод и жажду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81