Хотя мы вели себя примерно и тихо, веток зря не ломали, живность без особой надобности не убивали.
Я не хотел, чтобы Конан о чем-нибудь таком догадывался. Незачем тревожить его раньше времени. Поэтому я решил вслух ничего не говорить, а вместо этого подумал, обращаясь непосредственно к Эрриэз:
«Эй, ты… кто ты там… Это твоя работа?»
Она не ответила.
Я мысленно заорал:
«Эрриэз! К тебе же обращаются, кикимора болотная!»
Я почувствовал злобный взгляд у себя на затылке. Прямо в ухо мне прошипел ее змеиный голос:
«Заткнись, лопоухий!»
«Ты чувствуешь, как что-то давит на нас, Эрриэз?» — подумал я и порадовался своей выдержке. Вежливый я все-таки, когда в этом возникает острая необходимость.
Она не успела ничего ответить, потому что неожиданно Конан остановился. Поскольку я давно чуял недоброе и испугался ужасно, то сразу же подбежал и сунулся к нему под мышку. Эрриэз тоже подошла и прижалась к нему с другого бока. Липучка несчастная. Он положил руку мне на плечо.
— Смотрите, — произнес он вполголоса.
Прямо перед нами лежала непроходимая полоса. Справа и слева приветливо булькала трясина — только и ждала, когда мы шагнем с дороги в сторону. Бревна, положенные поперек болота, были густо утыканы ржавыми шипами, высотой примерно в полтора-два дюйма, очень острыми и, что весьма возможно, ядовитыми. Это безобразие тянулось ярдов на двадцать. Дальше дорога шла в гору, и трясина заканчивалась.
— А ведь кто-то очень не хочет, чтобы мы шли дальше, а? — произнес Конан, и по его, голосу я понял, что он страшно доволен. Просто счастлив. На него это похоже.
— Нашел, чем радоваться, — буркнул я. — Надо поворачивать. Зря мы вообще ввязались в это дело.
— Мы еще никуда не ввязались, — возразил он. — Но скоро ввяжемся. Что ты там говорил про какой-то артефакт?
Так и есть. Из моего бормотания под нос он каким-то образом выловил самое главное. Дурацкая привычка думать вслух! Я даже не помню, чтобы упоминал об этих опасных вещах, когда жаловался на жизнь, а он, оказывается, прислушивался и даже нечто понял.
— Конан, — сказал я, высвобождаясь из-под его руки. — Вот объясни мне, почему ты слушаешь мысли, которые вовсе не для тебя предназначены?
— Я случайно, — сказал он. — Ты же не предупредил меня, чтоб я не слушал, верно?
Он, конечно, был прав, хотя неплохо бы самому соображать, а не ждать моих предупреждений. Я решил больше не трогать опасную тему.
— Судя по этому мощному заграждению, неприступному даже для боевых верблюдов… — начал я.
— Здесь не водятся никакие верблюды, — укоризненно встряла Эрриэз.
— Девице вообще неприлично рассуждать о боевых верблюдах, — отрезал я. — Девице прилично рассуждать только о домашнем хозяйстве.
Поставив ее таким образом на место, я замолчал.
— Ну так что? — не выдержал Конан. — Начал — так заканчивай. Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что это препятствие является косвенным доказательством того, что мы на верном пути. Если мы ищем неприятностей, разумеется, — поспешно добавил я. — По мне так самым верным путем будет путь назад.
— Никогда, — объявил Конан. — Я назад не пойду, не надейся.
Я мрачно покосился на него. Я имел с ним дело без малого два года и за этот срок успел уже твердо усвоить: спорить с киммерийцем бесполезно.
Поэтому я задумался. Налицо факт: Конан, который решил пройтись по смертоносным шипам, чего бы это ему ни стоило. Налицо также другой факт: полная невозможность это сделать. Нужен помощник, который владел бы достаточно результативной магией.
Эрриэз… Вряд ли она что-то умеет. Кикиморы или русалки в подобных ситуациях бесполезны. Да и не захочет она раскрывать свою истинную природу. Для Конана она по-прежнему просто девочка, беззащитная и очень хорошенькая. Вон как он на нее смотрит. Я тоже стал смотреть на Эрриэз, чтобы она не воображала, что он на нее смотрит просто так. Пусть думает, что мы оба смотрим на нее с надеждой.
Но она, оказывается, даже не замечала нас. Она побледнела и с отрешенным видом повернулась к этим шипам спиной.
— Что с тобой? — Конан очень удивился и хотел было взять ее за руку, но я остановил его.
Она сложила ладони под подбородком, словно собирая в одно целое все то немногое, что называется на земле «Эрриэз». Потом медленно развела ладони, отдавая это целое окружающему миру. Губы ее были плотно сжаты, но я уловил еле слышный шепот — то ли ветер прошелестел, то ли ее мысли, которые она не могла удержать в тайне. Это было странное заклинание, вроде детской считалочки:
Эрриэз — раз, Эрриэз — два, Эрриэз — палая листва…
Пузыри в трясине надувались и вспыхивали радужными разводами, словно чьи-то глаза, которые следили за нами с возрастающим неудовольствием. Вырастая до размеров моего кулака, глаза эти лопались и тут же вздувались снова, уже в другом месте.
— … Эрриэз — палая листва… — повторил голос и почти беззвучно выдохнул или простонал: —… а-а-а…
Она медленно осела на землю и откинулась назад, спиной на острые шипы. От рук, от белых косичек побежала зелень, и через мгновение все эти колючки были закрыты плотным, в несколько дюймов, слоем густого мха, в котором покачивались тоненькие золотисто-коричневые цветочки.
Конан смотрел на все это широко распахнутыми глазами.
— Что это, Кода? — спросил он шепотом и вцепился в мою руку.
— Рот закрой, — деловито сказал я. — Ты еще не понял? До чего ты наивный, Конан, просто удивляюсь. Она дурачит тебя, прикидывается человеком, и тебе даже не приходит в голову заглянуть в ее мысли и вычитать там как по-писаному, что ей уже лет двести, что она нелюдь и много что еще…
— Я не читаю чужих мыслей, — заявил он, помрачнев.
Только подслушиваешь, подумал я и, ступив на мох, для верности немного потоптался.
— Она превратилась, — сказал я. — Молодец девчонка! Тут мягко и шипы не прокалывают. Лучше всего не идти, а катиться, так давление меньше.
Он все еще медлил.
— Не могу я, — признался он. — Боюсь сделать ей больно.
Стоя на мху, я не выдержал и заорал:
— Так выхода же другого нет! Она ведь нарочно это сделала, чтобы мы могли идти дальше…
По мху прокатился вздох, и Конан, наконец, решился. Придерживая меч, он опустился на кромку мха и быстро, как будто его запустили хорошим пинком, перекатился на другую сторону ловушки. Я торжественно следовал за ним.
Да, молодец все-таки эта Эрриэз. Отбросила ложную гордость и показала, кто она есть. Ведь даже от феи может быть толк, если, конечно, фея постарается.
Мы выбрались на холм и почти сразу же нашли родничок. Вода в нем была необыкновенно вкусной, и я надеялся, что она не содержит в себе яда. Я уже нарисовал себе в мыслях приятную картину, как мы тут отдыхаем и прохлаждаемся в покое и уюте. Поэтому я, позабыв усталость, принялся помогать, распаковал вещи и принес немного веточек, пока Конан валил высохшее деревце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Я не хотел, чтобы Конан о чем-нибудь таком догадывался. Незачем тревожить его раньше времени. Поэтому я решил вслух ничего не говорить, а вместо этого подумал, обращаясь непосредственно к Эрриэз:
«Эй, ты… кто ты там… Это твоя работа?»
Она не ответила.
Я мысленно заорал:
«Эрриэз! К тебе же обращаются, кикимора болотная!»
Я почувствовал злобный взгляд у себя на затылке. Прямо в ухо мне прошипел ее змеиный голос:
«Заткнись, лопоухий!»
«Ты чувствуешь, как что-то давит на нас, Эрриэз?» — подумал я и порадовался своей выдержке. Вежливый я все-таки, когда в этом возникает острая необходимость.
Она не успела ничего ответить, потому что неожиданно Конан остановился. Поскольку я давно чуял недоброе и испугался ужасно, то сразу же подбежал и сунулся к нему под мышку. Эрриэз тоже подошла и прижалась к нему с другого бока. Липучка несчастная. Он положил руку мне на плечо.
— Смотрите, — произнес он вполголоса.
Прямо перед нами лежала непроходимая полоса. Справа и слева приветливо булькала трясина — только и ждала, когда мы шагнем с дороги в сторону. Бревна, положенные поперек болота, были густо утыканы ржавыми шипами, высотой примерно в полтора-два дюйма, очень острыми и, что весьма возможно, ядовитыми. Это безобразие тянулось ярдов на двадцать. Дальше дорога шла в гору, и трясина заканчивалась.
— А ведь кто-то очень не хочет, чтобы мы шли дальше, а? — произнес Конан, и по его, голосу я понял, что он страшно доволен. Просто счастлив. На него это похоже.
— Нашел, чем радоваться, — буркнул я. — Надо поворачивать. Зря мы вообще ввязались в это дело.
— Мы еще никуда не ввязались, — возразил он. — Но скоро ввяжемся. Что ты там говорил про какой-то артефакт?
Так и есть. Из моего бормотания под нос он каким-то образом выловил самое главное. Дурацкая привычка думать вслух! Я даже не помню, чтобы упоминал об этих опасных вещах, когда жаловался на жизнь, а он, оказывается, прислушивался и даже нечто понял.
— Конан, — сказал я, высвобождаясь из-под его руки. — Вот объясни мне, почему ты слушаешь мысли, которые вовсе не для тебя предназначены?
— Я случайно, — сказал он. — Ты же не предупредил меня, чтоб я не слушал, верно?
Он, конечно, был прав, хотя неплохо бы самому соображать, а не ждать моих предупреждений. Я решил больше не трогать опасную тему.
— Судя по этому мощному заграждению, неприступному даже для боевых верблюдов… — начал я.
— Здесь не водятся никакие верблюды, — укоризненно встряла Эрриэз.
— Девице вообще неприлично рассуждать о боевых верблюдах, — отрезал я. — Девице прилично рассуждать только о домашнем хозяйстве.
Поставив ее таким образом на место, я замолчал.
— Ну так что? — не выдержал Конан. — Начал — так заканчивай. Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что это препятствие является косвенным доказательством того, что мы на верном пути. Если мы ищем неприятностей, разумеется, — поспешно добавил я. — По мне так самым верным путем будет путь назад.
— Никогда, — объявил Конан. — Я назад не пойду, не надейся.
Я мрачно покосился на него. Я имел с ним дело без малого два года и за этот срок успел уже твердо усвоить: спорить с киммерийцем бесполезно.
Поэтому я задумался. Налицо факт: Конан, который решил пройтись по смертоносным шипам, чего бы это ему ни стоило. Налицо также другой факт: полная невозможность это сделать. Нужен помощник, который владел бы достаточно результативной магией.
Эрриэз… Вряд ли она что-то умеет. Кикиморы или русалки в подобных ситуациях бесполезны. Да и не захочет она раскрывать свою истинную природу. Для Конана она по-прежнему просто девочка, беззащитная и очень хорошенькая. Вон как он на нее смотрит. Я тоже стал смотреть на Эрриэз, чтобы она не воображала, что он на нее смотрит просто так. Пусть думает, что мы оба смотрим на нее с надеждой.
Но она, оказывается, даже не замечала нас. Она побледнела и с отрешенным видом повернулась к этим шипам спиной.
— Что с тобой? — Конан очень удивился и хотел было взять ее за руку, но я остановил его.
Она сложила ладони под подбородком, словно собирая в одно целое все то немногое, что называется на земле «Эрриэз». Потом медленно развела ладони, отдавая это целое окружающему миру. Губы ее были плотно сжаты, но я уловил еле слышный шепот — то ли ветер прошелестел, то ли ее мысли, которые она не могла удержать в тайне. Это было странное заклинание, вроде детской считалочки:
Эрриэз — раз, Эрриэз — два, Эрриэз — палая листва…
Пузыри в трясине надувались и вспыхивали радужными разводами, словно чьи-то глаза, которые следили за нами с возрастающим неудовольствием. Вырастая до размеров моего кулака, глаза эти лопались и тут же вздувались снова, уже в другом месте.
— … Эрриэз — палая листва… — повторил голос и почти беззвучно выдохнул или простонал: —… а-а-а…
Она медленно осела на землю и откинулась назад, спиной на острые шипы. От рук, от белых косичек побежала зелень, и через мгновение все эти колючки были закрыты плотным, в несколько дюймов, слоем густого мха, в котором покачивались тоненькие золотисто-коричневые цветочки.
Конан смотрел на все это широко распахнутыми глазами.
— Что это, Кода? — спросил он шепотом и вцепился в мою руку.
— Рот закрой, — деловито сказал я. — Ты еще не понял? До чего ты наивный, Конан, просто удивляюсь. Она дурачит тебя, прикидывается человеком, и тебе даже не приходит в голову заглянуть в ее мысли и вычитать там как по-писаному, что ей уже лет двести, что она нелюдь и много что еще…
— Я не читаю чужих мыслей, — заявил он, помрачнев.
Только подслушиваешь, подумал я и, ступив на мох, для верности немного потоптался.
— Она превратилась, — сказал я. — Молодец девчонка! Тут мягко и шипы не прокалывают. Лучше всего не идти, а катиться, так давление меньше.
Он все еще медлил.
— Не могу я, — признался он. — Боюсь сделать ей больно.
Стоя на мху, я не выдержал и заорал:
— Так выхода же другого нет! Она ведь нарочно это сделала, чтобы мы могли идти дальше…
По мху прокатился вздох, и Конан, наконец, решился. Придерживая меч, он опустился на кромку мха и быстро, как будто его запустили хорошим пинком, перекатился на другую сторону ловушки. Я торжественно следовал за ним.
Да, молодец все-таки эта Эрриэз. Отбросила ложную гордость и показала, кто она есть. Ведь даже от феи может быть толк, если, конечно, фея постарается.
Мы выбрались на холм и почти сразу же нашли родничок. Вода в нем была необыкновенно вкусной, и я надеялся, что она не содержит в себе яда. Я уже нарисовал себе в мыслях приятную картину, как мы тут отдыхаем и прохлаждаемся в покое и уюте. Поэтому я, позабыв усталость, принялся помогать, распаковал вещи и принес немного веточек, пока Конан валил высохшее деревце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21