Точно не могу сказать. Все они были жилые дома, как вот это. Но сейчас от них почти ничего не осталось. Вот этот дом построил в 1876 году один иммигрант. Генрих Дейтер. Немец. Ты обратил внимание на каменных бульдогов у подъезда? На тех, что стоят по обе стороны от парадной лестницы? Этот Дейтер специально пригласил резчика по камню, чтобы тот высек этих бульдогов, потому что когда он еще маленьким ребенком жил в Германии, у него был бульдог. Многие жалеют о том, что эти старые здания рушат и на их месте строят новые. А знаешь, что я на это скажу? Сто лет назад рушили другие старые здания, чтобы построить вот эти, так? Все приходит и уходит. Как и люди, с которыми мы общаемся. Так устроен мир.»
Пеллэм долго молчал. Взяв с письменного стола старый латунный ключ, он некоторое время разглядывал его, затем положил на место.
— Как полиция узнала об этом счете?
— Понятия не имею.
— Кассир в банке опознал в Этти ту самую женщину, которая снимала наличные?
— Чтобы это выяснить, мне надо будет связаться с одним человеком в управлении полиции. А пока что счет заморожен.
— Все это очень плохо, да?
— Да, хуже некуда.
Зазвонил телефон. Старинный, с настоящим звонком, пронзительным и громким. Бейли снял трубку.
Пеллэм проводил взглядом машину, медленно проехавшую мимо окна. Он снова услышал буханье басов рэп-песни. Судя по всему, в хит-парадах она занимала первую строчку.
«…у него есть словечко для тебя, он замочит твоих братьев и сестер…»
Музыка затихла вдали. Отвернувшись от окна, Пеллэм увидел, что Бейли застыл, рассеянно сжимая в руке трубку. Наконец, словно очнувшись, он попытался положить ее на аппарат. Ему удалось попасть на рычажки только со второй попытки.
— О господи, — прошептал адвокат. — О господи…
— В чем дело, Луис? Что-нибудь с Этти?
— Полчаса назад в Верхнем Вест-Сайде произошел еще один пожар. — Бейли шумно вздохнул. — В страховом агентстве. Две сотрудницы погибли. Одна из них — Фло Эпштейн. Это был он, Пеллэм. Его узнали. Это был тот самый молодой парень с заправочной станции. Он снова использовал свой самодельный напалм. Сжег обеих женщин живьем. Господи Иисусе…
Потрясенный Пеллэм ахнул. У него мелькнула мысль: поджигатель проследил за ним до страхового агентства. Сначала он проник к Пеллэму в квартиру и похитил видеокассеты. А затем отправился следом за ним. Вероятно, вот почему он не стал убивать Пеллэма у него в квартире. Он решил использовать его для того, чтобы найти свидетелей.
«Она пробыла здесь три минуты. Когда ты занимаешься сексом, это ничто, когда рожаешь ребенка — это целая вечность.»
А если ты горишь заживо…
— Эпштейн подписала протокол допроса, в котором подтвердила, что опознала Этти, — продолжал Бейли. — Это можно представить в суд в качестве доказательства. А то, что она сказала вам про состряпанную фотографию — нельзя. Это лишь ваши слова, ничем не подкрепленные.
Пеллэм выглянул в окно на прямоугольный пустырь, на котором еще совсем недавно стоял дом Этти, залитый ярким красноватым светом солнца, застывшего на безоблачном небе. Он почему-то подумал о том, что теперь, когда здание разрушено, солнечные лучи попадают туда, куда не проникали больше ста лет. Ему показалось, что это возрожденное сияние воздействует и на прошлое, и на настоящее, словно призраки тысяч обитателей Адской кухни, давным-давно ставшие жертвами пуль, болезней и суровой жизни, возвратились назад.
— Вы хотите, чтобы Этти признала свою вину, не так ли? — спросил он адвоката.
Тот кивнул.
— Вы с самого начала хотели этого, разве не так? — продолжал Пеллэм.
Бейли сплел пальцы. При этом его бледные запястья вылезли из-под грязных белых манжет.
— Здесь, в Кухне, соглашение о признании вины[74] считается победой.
— А как же невиновные?
— Это не имеет никакого отношения ни к вине, ни к невиновности, черт побери. Это все равно что социальная страховка или продажа собственной крови за деньги, на которые можно купить еду или выпивку. Признать свою вину и получить меньший срок — подобные мелочи делают жизнь в Кухне чуть легче.
— Если бы я не вмешался во все это, — сказал Пеллэм, — вы бы не стали тянуть время, да? И заставили бы Этти признать себя виновной?
— В первые же полчаса после ареста, — подтвердил Бейли.
Пеллэм кивнул. Не сказав больше ни слова, он вышел из конторы и пошел по улице. Экскаватор зачерпнул ковшом строительный мусор, оставшийся от дома Этти, — в основном, осколки каменного бульдога ручной работы, — и бесцеремонно высыпал их в стоящий рядом контейнер.
«Все приходит и уходит. Так устроен мир.»
Ему не оставалось ничего другого, кроме как спросить. Напрямую.
Этти неуверенно вошла в комнату для свиданий центра предварительного содержания под стражей. Как только она увидела Пеллэма, ее тусклая улыбка сразу же погасла.
— В чем дело, Джон? — Прищурившись, Этти посмотрела на его хмурое лицо. — Что случилось…
Она осеклась.
— Полиция обнаружила банковский счет.
— Счет?
— В банке Гарлема. Сберегательный счет, на котором лежат десять тысяч.
Яростно тряхнув головой, пожилая негритянка прикоснулась к виску здоровой рукой, безымянный палец на которой был сломан много лет назад и плохо сросся. На мгновение ее лицо озарилось искренним раскаянием, но она тотчас же опомнилась и выпалила:
— Я не говорила о своих сбережениях ни одной живой душе! Твою мать, как полиции удалось о них пронюхать?
Теперь Этти уже была замкнутой и настороженной.
— Вы никому не говорили об этом. Не заявили на суде, не предупредили поручителя. Не сказали Луису. Со стороны это выглядит очень нехорошо.
— Совершенно непонятно, почему весь мир должен знать все о жизни бедной, простой женщины, — отрезала Этти. — Муж ее обобрал, дети обобрали, все только и делают, что обирают, обирают и обирают ее! Каким образом полиция разузнала о моих сбережениях?
— Не знаю.
Этти с горечью спросила:
— И что с того, что я отложила кое-какие деньги?
— Этти…
— Это мое дело, черт побери, и никого кроме меня не касается.
— Утверждается, что вы — или еще кто-то снял деньги со счета как раз за день до пожара.
— Что? Я ничего не снимала.
Этти широко раскрыла глаза, полная тревоги и гнева.
— Две тысячи.
Вскочив с места, пожилая женщина, хромая, описала круг по комнате, словно намереваясь вырваться на улицу в поисках пропавших денег.
— Меня ограбили? Украли мои деньги? Кто-то проведал о том, что я отложила на черный день! Какой-то Иуда лишил меня всего!
Эта напыщенная тирада показалась Пеллэму составленной заранее, словно Этти наперед подготовила оправдание на тот случай, если деньги будут обнаружены. Он нахмурился. Опять какие-то тайны! Чувствуя на себе взгляд потрясенной Этти, Пеллэм отвернулся и уставился в окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Пеллэм долго молчал. Взяв с письменного стола старый латунный ключ, он некоторое время разглядывал его, затем положил на место.
— Как полиция узнала об этом счете?
— Понятия не имею.
— Кассир в банке опознал в Этти ту самую женщину, которая снимала наличные?
— Чтобы это выяснить, мне надо будет связаться с одним человеком в управлении полиции. А пока что счет заморожен.
— Все это очень плохо, да?
— Да, хуже некуда.
Зазвонил телефон. Старинный, с настоящим звонком, пронзительным и громким. Бейли снял трубку.
Пеллэм проводил взглядом машину, медленно проехавшую мимо окна. Он снова услышал буханье басов рэп-песни. Судя по всему, в хит-парадах она занимала первую строчку.
«…у него есть словечко для тебя, он замочит твоих братьев и сестер…»
Музыка затихла вдали. Отвернувшись от окна, Пеллэм увидел, что Бейли застыл, рассеянно сжимая в руке трубку. Наконец, словно очнувшись, он попытался положить ее на аппарат. Ему удалось попасть на рычажки только со второй попытки.
— О господи, — прошептал адвокат. — О господи…
— В чем дело, Луис? Что-нибудь с Этти?
— Полчаса назад в Верхнем Вест-Сайде произошел еще один пожар. — Бейли шумно вздохнул. — В страховом агентстве. Две сотрудницы погибли. Одна из них — Фло Эпштейн. Это был он, Пеллэм. Его узнали. Это был тот самый молодой парень с заправочной станции. Он снова использовал свой самодельный напалм. Сжег обеих женщин живьем. Господи Иисусе…
Потрясенный Пеллэм ахнул. У него мелькнула мысль: поджигатель проследил за ним до страхового агентства. Сначала он проник к Пеллэму в квартиру и похитил видеокассеты. А затем отправился следом за ним. Вероятно, вот почему он не стал убивать Пеллэма у него в квартире. Он решил использовать его для того, чтобы найти свидетелей.
«Она пробыла здесь три минуты. Когда ты занимаешься сексом, это ничто, когда рожаешь ребенка — это целая вечность.»
А если ты горишь заживо…
— Эпштейн подписала протокол допроса, в котором подтвердила, что опознала Этти, — продолжал Бейли. — Это можно представить в суд в качестве доказательства. А то, что она сказала вам про состряпанную фотографию — нельзя. Это лишь ваши слова, ничем не подкрепленные.
Пеллэм выглянул в окно на прямоугольный пустырь, на котором еще совсем недавно стоял дом Этти, залитый ярким красноватым светом солнца, застывшего на безоблачном небе. Он почему-то подумал о том, что теперь, когда здание разрушено, солнечные лучи попадают туда, куда не проникали больше ста лет. Ему показалось, что это возрожденное сияние воздействует и на прошлое, и на настоящее, словно призраки тысяч обитателей Адской кухни, давным-давно ставшие жертвами пуль, болезней и суровой жизни, возвратились назад.
— Вы хотите, чтобы Этти признала свою вину, не так ли? — спросил он адвоката.
Тот кивнул.
— Вы с самого начала хотели этого, разве не так? — продолжал Пеллэм.
Бейли сплел пальцы. При этом его бледные запястья вылезли из-под грязных белых манжет.
— Здесь, в Кухне, соглашение о признании вины[74] считается победой.
— А как же невиновные?
— Это не имеет никакого отношения ни к вине, ни к невиновности, черт побери. Это все равно что социальная страховка или продажа собственной крови за деньги, на которые можно купить еду или выпивку. Признать свою вину и получить меньший срок — подобные мелочи делают жизнь в Кухне чуть легче.
— Если бы я не вмешался во все это, — сказал Пеллэм, — вы бы не стали тянуть время, да? И заставили бы Этти признать себя виновной?
— В первые же полчаса после ареста, — подтвердил Бейли.
Пеллэм кивнул. Не сказав больше ни слова, он вышел из конторы и пошел по улице. Экскаватор зачерпнул ковшом строительный мусор, оставшийся от дома Этти, — в основном, осколки каменного бульдога ручной работы, — и бесцеремонно высыпал их в стоящий рядом контейнер.
«Все приходит и уходит. Так устроен мир.»
Ему не оставалось ничего другого, кроме как спросить. Напрямую.
Этти неуверенно вошла в комнату для свиданий центра предварительного содержания под стражей. Как только она увидела Пеллэма, ее тусклая улыбка сразу же погасла.
— В чем дело, Джон? — Прищурившись, Этти посмотрела на его хмурое лицо. — Что случилось…
Она осеклась.
— Полиция обнаружила банковский счет.
— Счет?
— В банке Гарлема. Сберегательный счет, на котором лежат десять тысяч.
Яростно тряхнув головой, пожилая негритянка прикоснулась к виску здоровой рукой, безымянный палец на которой был сломан много лет назад и плохо сросся. На мгновение ее лицо озарилось искренним раскаянием, но она тотчас же опомнилась и выпалила:
— Я не говорила о своих сбережениях ни одной живой душе! Твою мать, как полиции удалось о них пронюхать?
Теперь Этти уже была замкнутой и настороженной.
— Вы никому не говорили об этом. Не заявили на суде, не предупредили поручителя. Не сказали Луису. Со стороны это выглядит очень нехорошо.
— Совершенно непонятно, почему весь мир должен знать все о жизни бедной, простой женщины, — отрезала Этти. — Муж ее обобрал, дети обобрали, все только и делают, что обирают, обирают и обирают ее! Каким образом полиция разузнала о моих сбережениях?
— Не знаю.
Этти с горечью спросила:
— И что с того, что я отложила кое-какие деньги?
— Этти…
— Это мое дело, черт побери, и никого кроме меня не касается.
— Утверждается, что вы — или еще кто-то снял деньги со счета как раз за день до пожара.
— Что? Я ничего не снимала.
Этти широко раскрыла глаза, полная тревоги и гнева.
— Две тысячи.
Вскочив с места, пожилая женщина, хромая, описала круг по комнате, словно намереваясь вырваться на улицу в поисках пропавших денег.
— Меня ограбили? Украли мои деньги? Кто-то проведал о том, что я отложила на черный день! Какой-то Иуда лишил меня всего!
Эта напыщенная тирада показалась Пеллэму составленной заранее, словно Этти наперед подготовила оправдание на тот случай, если деньги будут обнаружены. Он нахмурился. Опять какие-то тайны! Чувствуя на себе взгляд потрясенной Этти, Пеллэм отвернулся и уставился в окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84