— А в каком он состоянии? Как его дела?
— Не так хорошо, как хотелось бы. Кома — семь баллов.
— Из десяти?
— Нет, — покачала она головой. — Мы здесь пользуемся индексом Глазго. Хуже всего три балла — глубокая кома. Оптимально — пятнадцать. Оцениваем по глазным, речевым, двигательным импульсам. Глазной балл у вашего отца единица — они постоянно закрыты; речевой — два, то есть он время от времени произносит какие-то звуки, как вы только что слышали.
— Получается всего три, — подсчитал Джек.
Звучит довольно погано.
— Моторные реакции оцениваются в четыре балла. Он реагирует на болевые стимулы.
— На какие болевые стимулы? Не хотелось бы найти на подошвах следы от горящих окурков!
Доктор Хуэрта вытаращила глаза:
— Боже сохрани! Неужели вы думаете...
— Простите, простите. — Успокойтесь, леди, ради всего святого. — Шучу.
— Я надеюсь, — сказала она с негодующим взглядом. — Для проверки моторных рефлексов мы пользуемся специальной иглой. Четыре балла плюс три дают семь. Не совсем хорошо, но могло быть и хуже. — Она бросила взгляд на планшет. — Рефлексы не нарушены, жизненные показатели и анализы хорошие. Ультразвуковое исследование мозга не показывает ни инсульта, ни внутреннего кровотечения, в ПП крови нет.
— Что такое ПП?
— Позвоночная пункция. Спинно-мозговая жидкость.
— Хорошо, что нет крови?
Доктор Хуэрта кивнула:
— Нет признаков внутричерепного кровотечения. Впрочем, сердце на пределе.
— Да? — встрепенулся Джек. — Сердце? У него всегда было хорошее сердце.
— Прошлой ночью началась фибрилляция — хаотичное нерегулярное сердцебиение, — нынче утром повторилась. Я вызвала кардиолога для консультации, доктор Рестон его осмотрел. В обоих случаях у вашего отца спонтанно восстановился нормальный ритм, но все это указывает на определенную степень сердечной недостаточности.
— Опасна эта самая фибрилляция?
— Основная опасность в том, что в левом желудочке может образоваться тромб, попасть в мозг и вызвать инсульт.
— Замечательно, — вздохнул Джек. — Как будто комы мало.
— Доктор Рестон для профилактики прописал разжижающие кровь препараты. Расскажите, пожалуйста, чем он болел. Я работаю в потемках, ничего о нем не зная, кроме адреса и даты рождения из водительских прав. Лечился ли он от каких-нибудь заболеваний, включая сердечные? Какие принимал лекарства?
— Кажется, как-то упоминал, что ежедневно пьет аспирин, а больше...
— Проходил здесь обследование у какого-нибудь врача?
Джек смутился, ничего не зная о жизни отца ни здесь, ни до переезда из Джерси. Знал, где он поселился, но никогда у него не бывал. По правде сказать, пребывал в полном неведении, особенно о здоровье.
И вот теперь явился без приглашения.
Как бы это сказать...
— Он не часто рассказывал о собственном здоровье.
— Редкий случай, — улыбнулась доктор Хуэрта. — Люди в его возрасте только об этом и говорят.
— Он поправится?
— К сожалению, не могу сказать. Если сердечный ритм стабилизируется, думаю, выкарабкается без особых необратимых потерь. О наезде не вспомнит, однако...
— О наезде? — переспросил Джек. — Как это случилось?
— Не имею понятия, — пожала она плечами. — Знаю только, что его доставили в бессознательном состоянии с травмой головы. Спросите в полиции.
В полиции... замечательно. С полицией поговорим в последнюю очередь.
Она полезла в карман.
— Я еще зайду к нему утром. Если что-нибудь вспомните о состоянии его здоровья, сообщите. — И вручила ему карточку.
Он сунул ее в карман.
11
После ухода докторши Джек опять повернулся к отцу, шагнул к койке...
— Значит, ты один из сыновей Томаса.
Он вздрогнул, слыша булькнувший голос, будто кто-то полоскал горло керосином, испугался, не слыша, чтоб кто-то вошел, после того, как сам входил в пустую палату.
— Кто здесь?..
— Я, милый.
Голос шел из-за занавески. Он дотянулся, отдернул. В кресле в темном углу сидела худая плоскогрудая старуха. Черные волосы зачесаны назад в тугой пучок, темная кожа кажется еще темнее в канареечно-желтой блузе без рукавов и ярких розовых бермудских шортах, но расу в тени распознать невозможно. На полу рядом стояла большая соломенная хозяйственная сумка.
— Когда вы пришли?
— Все время здесь была, — протяжно и звучно сказала она. Такой акцент встречается на Лонг-Айленде, от Линн-Сэмюэлс до энного градуса, а вот голос... настоящая выхлопная труба грузовика. Сколько пачек сигарет для этого надо выкуривать?
— С момента моего прихода?
Старуха кивнула.
Джек огорчился: как правило, он не допускал подобной беспечности. Поклялся бы, что палата пустая.
— Вы знакомы с отцом?
— Мы с Томасом соседи. Одновременно приехали и подружились. Он обо мне никогда не рассказывал?
— Мы... э-э-э... не часто беседовали.
— А он постоянно о тебе рассказывал.
— Вы, наверно, приняли меня за Тома.
Она тряхнула головой и затараторила со скоростью парового молота:
— Том-младший будет постарше, Джек. Он про тебя рассказывал. Черт возьми, иногда нельзя было заткнуть ему рот. — Она встала, шагнула вперед, протянула искривленную артритом руку и представилась: — Аня.
Джек ответил рукопожатием, видя теперь, что женщина белая, точней, кавказской расы, ибо цвет кожи можно назвать любым, кроме белого. Глубоко загоревшая кожа, задубеневшая от многолетних солнечных ванн. Руки-ноги костлявые, волосы угольно-черные с седыми корнями.
Из-за ее спины донесся слабый писк. Джек, приглядевшись, увидел голову крошечной собачонки с большими темными глазами, высунувшуюся из соломенной сумки.
— Это Ирвинг, — объяснила она. — Поздоровайся.
Чихуахуа снова пискнул.
Джек выпустил ее руку.
— Привет, Ирвинг. Не знал, что собак пускают в больницы.
— Не пускают. Но Ирвинг хороший пес. Умеет себя вести. А раз никто не знает, то никто и не возражает. А если узнают, пускай идут в задницу.
Джек рассмеялся от неожиданности. Женщина абсолютно не в отцовском вкусе — полная противоположность матери, — но она ему нравится.
В чем он ей и признался.
Она улыбнулась, не сводя с него ярких темных глаз, демонстрируя слишком белые зубы, явно вставные.
— Ну, возможно, и ты мне понравишься, если я тебя успею узнать. — Аня оглянулась на койку. — Люблю твоего отца. Почти весь день с ним сидела.
Джек был тронут.
— Вы очень добры.
— Для этого и существуют друзья, малыш. Не часто тебя благословляют таким соседом, как твой отец.
Благословляют? Надо бы выяснить, что тут кроется.
— Значит... — прокашлялся он, — папа обо мне рассказывал?
Интересно, что отец говорил, но расспрашивать не хочется — непозволительно.
— Он рассказывал обо всех своих детях. Всех вас любит. Помню, как плакал, услышав о твоей сестре. Страшно пережить собственное дитя. Но о тебе говорил чаще, чем о других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85