Целуя ее в первый раз, он понял, что ее еще никто не целовал.
Он был первым мужчиной в ее жизни — и последним.
Маркиз знал многих женщин, но никого из них он не любил так, как Оделлу.
И не только из-за ее красоты, которая очаровала его, или за духовную чистоту, которая ее окружала.
Интуиция говорила ему, что она чувствует то же самое, что и он, что они стали одним целым еще до того, как их соединило таинство брака.
Часовня, построенная одновременно с замком, была освящена, как полагается, и, поскольку их обвенчал бы священник, в юридическом оформлении брака уже не было бы необходимости.
Маркиз подал Оделле руку, и они двинулись вдоль длинного коридора, который вел к часовне.
Маркиз всегда именно так представлял себе свое венчание и знал, что они оба запомнят его на всю жизнь.
Не будет никаких так называемых «друзей», не будет завистников, не будет людей, обожающих все критиковать и способных испортить этим даже священное таинство.
Он видел, что Оделла немного волнуется, и, когда она положила ладонь на его локоть, почувствовал, как дрожит ее рука.
«Я буду защищать ее и сделаю счастливой на всю жизнь, — поклялся он. — И никто никогда не посмеет ее испугать!»
Ни одна из женщин, которых он знал, не проявила бы такой отваги и твердости духа, как Оделла, когда они попали в руки Фреда Коттера.
Ни одной из них не хватило бы храбрости убежать от собственной мачехи.
Или ума, чтобы спрятаться у своей старой нянюшки.
— Она необыкновенна! — сказал он себе.
Когда они опускались на колени, чтобы получить благословение, маркиз молился о том, чтобы быть достойным ее.
«Она никогда не должна разочароваться во мне», — поклялся он.
Маркиз и маркиза Транкомб уезжали из Шэлфорд-Холла.
Их экипаж был запряжен четверкой великолепно обученных лошадей, которыми маркиз правил с блестящим умением.
Но в эту минуту Оделла видела перед собой только изумленное и расстроенное лицо мачехи!
И довольное лицо своего отца.
Она положила руку на колено маркизу.
— Мы действительно убежали? — шепотом спросила она.
— Да! — победно ответил маркиз. Он тоже заметил, что их женитьба явилась для графини ударом, которого она не ожидала. Она вышла, побледнев от гнева. Все трое — графиня, граф и виконт — ждали приезда маркиза и Оделлы.
Первым заговорил граф:
— Благодарю вас, милорд, за то, что вы вернули мне дочь. Я очень за нее волновался.
Они с маркизом обменялись рукопожатием, а Оделла поцеловала отца и сказала:
— С нянюшкой я была в полной безопасности, папенька.
— Теперь я это знаю, моя дорогая, — ответил граф, — но твоя мачеха была очень огорчена, когда ты исчезла.
— Больше я никогда так не поступлю, — сказала Оделла.
— Это правда, — вставил маркиз прежде, чем кто-нибудь успел что-то сказать. — И я уверен, вы поздравите нас, когда узнаете, что Оделла отныне — моя жена и мы с ней очень и очень счастливы!
Наступила внезапная тишина.
Потом, прежде чем граф смог сказать, что он восхищен, раздался крик графини:
— Это ложь! Я этому не верю!
— Это чистая правда, — ответил маркиз. — Вчера вечером я понял, что не могу потерять Оделлу ни на день, ни даже на час, и сегодня утром мы обвенчались.
— Это незаконно! — огрызнулась графиня.
— Я думаю, вам будет очень нелегко доказать это! — спокойно сказал маркиз. Граф шумно перевел дыхание.
— Если моя дочь счастлива, то все остальное не важно, — проговорил он. — И конечно, я рад иметь зятя, который живет по соседству!
— Я очень, очень счастлива, папенька! — улыбнулась Оделла.
Больше никому маркиз не дал сказать ни слова.
Он объяснил, что они спешат добраться до одного из его поместий, расстояние до которого достаточно велико.
Это был намек, что им надо уехать немедленно, и маркиз знал, что все поймут его правильно.
Виконт молчал, а Оделла не задавала ему вопросов.
Впрочем, она не могла избавиться от ощущения, что он сразу почувствовал себя свободнее, узнав, что ему не надо жениться на ней — даже с учетом того, что он мог бы воспользоваться ее деньгами.
Только оставшись наедине с маркизом, Оделла вдруг осознала, что никогда не говорила ему, насколько она богата.
Впрочем, сказала она себе, это не имеет значения. Она была совершенно уверена, что он найдет много способов израсходовать эти деньги на действительно важные вещи.
Школы, больницы и помощь для тех, кто нуждается в ней.
«Он сам настолько богат, что разницы нет, — подумала Оделла. — Так почему мы должны тратить зря время на обсуждение таких пустяков?»
Она передвинулась ближе к нему.
— Я люблю тебя!
Маркиз улыбнулся.
— И я люблю тебя, моя красавица. Сегодня вечером, когда мы приедем в дом, где начнется наш медовый месяц, я скажу тебе, насколько сильно.
— Скажи сейчас! — потребовала Оделла.
— Я люблю тебя! Я обожаю тебя! Я тебе поклоняюсь!
Ее глаза сияли, и Оделле казалось, что эти слова звучат даже в стуке копыт.
Это было все, что она хотела услышать, и она знала, что теперь эти слова станут главными в их жизни.
Маркиз поглядел в ее серые глаза, в которых светилось обожание.
— Мы избавились от второго дракона, — сказал он, — и теперь, моя Спящая Красавица, все, что мне осталось сделать, это пробудить тебя не поцелуем, а любовью!
— Это то, чего хочется и мне, — ответила Оделла. — О, мой любимый, мой дорогой муж, ты такой… замечательный, и мне до сих пор трудно поверить, что я и вправду… твоя жена!
— Если ты будешь продолжать говорить такие вещи, — заметил маркиз, — я начну тебя целовать, и мы опрокинемся.
Оделла рассмеялась.
— Никто лучше тебя не умеет править четверкой.
— Именно так я и хочу, чтобы ты думала, — сказал он, — и еще хочу, чтобы ты говорила, какой я умный и замечательный, — но только тогда, когда мои руки не заняты!
Оделла рассмеялась снова.
А потом шепотом, так, что маркиз едва мог расслышать, зашептала:
— Я… люблю… тебя… Я… люблю… тебя!
От этих слов ему показалось, что они движутся прямо в недра горячего солнца.
Они перестали быть людьми, они были вровень с богами.
Это была жизнь, это была любовь.
Это было приключение, о котором Оделла мечтала всегда. И больше она не боялась.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30